Олег Иванович указал на окурок.
— Никотин — это яд для мозга. Хотя и неплохое седативное средство. Кстати, другим успокоительным оперов — водочкой — ты не злоупотребляешь. Сужу по состоянию печени. Но особо не обольщайся. Чем крепче физиология, тем больше страдает психика. С такой печенью, как у тебя, есть шанс допиться до алкогольных психозов. — Он мягко улыбнулся. — А лучший способ сбросить стресс — это восьмичасовой сон после часового секса. Ты когда, кстати, последний раз на бабе возлежал?
— Это так важно? — насупился Алексей.
— Судя по данным сканирования твоей простаты, весьма. — Олег Иванович медленно, гипнотизирующе медленно, сжал пальцы в кулак. — Итак, диагноз — черепно-мозговая травма с вышеперечисленными осложнениями. Если убрать негативные факторы, последствия ее могут больше не сказаться. Во-первых, бросить курить и пить.
Алексей внутренне похолодел.
— И бросить работу? — проглотив ком в горле, сипло произнес он.
— Вывод логичный, — кивнул Олег Иванович. — Но трудный. Даже, скажу, саморазрушительный для человека, считающего себя опером и никем другим.
— Вот так все запущено? — через силу улыбнувшись, спросил Алексей.
— Увы. Статья «шесть — б», если тебе угодно. С такой статьей служить запрещено. Но жить можно. И весьма неплохо. Потому в число ограничений входит: избегать стрессов, регулярно питаться, заниматься физкультурой, спать всласть, работать только в удовольствие и не наизнос, и много любить женщин. Но не по Шекспиру, а чисто физиологически. Лично я считаю, что это рай на земле. А ты?
— Со статьей?
— Для тебя так важна запись в бумажке? Через пять лет, если обмороки не повторятся и не начнутся нестерпимые головные боли, статья отпадет сама по себе. Если к тому времени сохранится желание вернуться в строй, милости прошу.
Алексей задумался.
— А если я опрокину ваш диагноз? — спросил он.
Олег Иванович, казалось, был готов к этому вопросу. Ответил с ходу.
— У тебя будет такая возможность. Я, как того требуют правила, проинформировал твое руководство. Завтра тебя отстранят от работы и направят на военно-врачебную комиссию для определения степени годности к службе. Учти, это госпитализация минимум на месяц в психо-неврологическом отделении. Будешь качать права и нарушать режим, припаяют какой-нибудь психоз. Типа эпилептоидно-паранойяльного. Я, конечно, передам данные наших обследований и на консилиуме, если на таковой пригласят, буду отстаивать свой диагноз. Считаю, что он точен, раз, и максимально корректен по отношению к личности пациента, два. Если говорить примитивным языком, то тебя просто заездили. При полном, кстати, на то твоем согласии. Будешь служить дальше, периодически будешь биться головой об асфальт, пока не расколешь черепушку. Потому что, как мне представляется, в ней живет внутренний протест против того, с чем ты сталкиваешься каждый день.
Алексей отвел взгляд. Обшарил глазами стену и уткнулся взглядом в пастель: рыбацкие лодки, раскрашенные яркими полосами, отдыхают на песке, песок кристально белый, с матовыми пятнышками следов человеческих ног, с моря наползает розовый рассветный туман. Полный покоя и неги пейзаж вдруг так ярко и глубоко проник в сознание, что Алексей почувствовал даже запах моря, сырых сетей, просмоленного дерева, умытых росой зарослей магнолий и ощутил кожей прикосновение первых лучей летнего солнца, пробившихся сквозь молочно-розовую кисею тумана.
И тут же вспомнилось другое. Из пропахшей карболкой, никотиновой смолой, бомжами и шинелями жизни…
…За дверью глухо бухало, словно бревном по воротам, после каждого удара сквозь щели прорывался утробный вой, время от времени слышался свистящий, надсадный сип надорвавшегося человека.
Алексей стиснул зубы, постарался не обращать внимания и идти своей дорогой, но ноги сами прилипли к протертому ковру. Он вдруг понял, что еще шаг — и станет фатально другим, тем, кем запретил себе становиться, едва получил корочки опера.
Он пнул дверь. Слава богу, оказалась не запертой, иначе снес бы замок к черту.
Картина соответствовала звуковому сопровождению: задержанный на полу, словно скрюченный приступом аппендицита, с белым, забрызганным испариной и кровью лицом, расхристанный опер в состоянии крайнего ража и служебного рвения над ним, нога занесена для удара. Гулкий звук мог исходить при судорожных соприкосновениях патлатой головы парня с боковиной стола. О происхождении других тоже догадаться труда не составляло: зверем выл хозяин головы, сопел, словно бревна таскал, хозяин кабинета.
— Твою мать, Жека! Совсем охренел? — выдохнул Леша.
Женя Любимов, опер ОБНОНа, удивленно оглянулся.
— А, это ты. — Женя утер трудовой пот с лица. — Какие проблемы?
Он не видел ничего странного в катании ногами по полу живого человека. И Леша, по его понятиям, ничего против иметь не должен.
— Мудак, даже на улице слышно! — зло процедил Алексей.
— Понял, не дурак.
С таким аргументом Женя не мог не согласиться. Длинно выдохнул, кивнул и опустился задом на угол стола.
Подследственный, молодой парень в кожаных штанах, стоптанных казаках и порванной на спине черной рубашке, замер в позе эмбриона, закрыв голову руками. На пальце правой кисти серебром светился перстень в виде разлапистого листка анаши.
— Дурак у нас вон кто. — Доставая сигарету, Женя успел слегка ткнуть парня носком ботинка. — Взяли с пятью «чеками» героина на кармане. Как человека прошу сдать барыгу. Ни в какую. Слышь, урод! — Новым пинком он обратил на себя внимание задержанного. — Ты мне, срань, нафиг не уперся. Торчи на игле дальше, пока не сдохнешь. Мне барыга нужен. Сдашь его, пойдешь домой. Не сдашь — в камеру. Что не ясно? На тюрьме, между прочим, баланду не из маковой соломки варят. Ее на капусте гнилой варят. Капуста вставляет плохо, авторитетно тебе заявляю. Никакого прихода от нее, кроме поноса. На такой диете ты, чмо, через день от ломки загнешься. Будешь собственную мочу в вену колоть и поминать барыгу добрым словом. Ну, что, устроить тебе программу «Детокс» за счет государства, или говорить начнешь?
Женя выдохнул дым, стряхнул пепел на спину парню.
— Клиент доводам рассудка не внемлет, — ровным голосом констатировал он. — Придется продолжить объяснения при помощи ног. Руки, мразь, я об тебя марать не собираюсь.
Он спрыгнул с угла стола. Парень вздрогнул всем телом.
Женя, перекатив сигарету в угол рта, усмехнулся.
— Погоди! — почти выкрикнул Леша.
Из-под перемазанной сукровицей ладони снизу на него уставился глаз. Огонек надежды быстро погас, стоило парню разглядеть, что остановивший пытку одного возраста и явно с одного поля ягода с мучителем. Зрачок снова затопил мутный страх.
Леша отстранил Женю, все же принявшего позу футболиста перед штрафным ударом, сгреб под мышки парня, толкнул на стул. Тот заелозил, морщась, кое-как нашел положение тела, доставляющее минимум боли. Сидеть получилось только полубоком, наклонившись вбок, вес тела держа на предплечьях, упертых в колени.
Леша опустился на стул напротив. Руки тоже упер в колени, придвинувшись как можно ближе к парню. В ноздри сразу ударил кислый запах пота, несвежей одежды и страха. Запах страха, как бульдог, Алексей не мог спутать ни с каким другим и различал даже за плотным шлейфом парфюма.
По редким усам и бороденке парня ползла кровавая слизь. Из взлохмаченных волос, космами упавшими на лицо, торчал острый нос с синей горбинкой и зыркали два черных зрачка.
Мимоходом Алексей отметил, что парень физически гораздо сильнее субтильного Женьки и в других обстоятельствах, скажем, в темной подворотне, мог без проблем пересчитать и раздробить ему все косточки. Если Женька до сих пор считает, что можно отмахаться ксивой или прикрыться формой, то жизни так и не видел. Леша видел. И знал, что даже со стаей «металлических» торчков, типа этого парня, разделается, как медведь с фоксами. Конечно, не без труда, но уложит всех. Всех до единого на асфальт. Головой в асфальт.
Он вперил пристальный взгляд в два уголка глаз, сверкающих в густых космах волос. И отчетливо себе представил, что именно бы делал, схлестнись они с парнем один на один в темном укромном месте. Именно там, а не в кабинете с сержантами за дверью. В кабинете легко быть крутым. А там — в темноте и без свидетелей на голый понт никого не возьмешь. Если кишка тонка, ее ножиком быстро вспорят.
Парень учащенно задышал, глаза налились кровью. Алексей не отпускал мертвой хватки своего взгляда. Бурил и карябал им, как каленой спицей.
С минуту накал схватки не ослабевал. Потом парень сбился с ритма, глаза дважды вильнули в сторону. Он спохватился, еще раз попытался войти в клинч, но быстро сдался.
Дыхание сделалось затаенным, едва слышным, теперь только слабые, незаметные струйки воздуха тревожили кровавые бусинки, повисшие на редких усиках. В глазах мутной плесенью плавала покорность. Только губы еще кривились в вызывающей ухмылочке. Вскоре и она исчезла.
Парень, не выдержав торжествующего взгляда Алексея, отвернулся. Подхватив его за перемазанный подбородок, Алексей вернул его голову в исходное положение.
— Адрес? — тихо, без нажима произнес Алексей.
Взгляд парня заметался, потом замер. И умер. Глаза сделались стеклянными.
— Улица Лавочкина, третий дом от остановки. Четвертый этаж. Квартиру не помню. Слева от лифта, — безжизненным голосом произнес он.
— Они, блин, как чукчи в тайге, живут, по ориентирам, — вставил из-за спины Женька.
Алексей отмахнулся: «Не встревай».
— Поедешь и покажешь.
Парень мотнул головой, но вырвать бороденку из цепких пальцев Алексея не смог. Сразу же сник.
— Поедешь и покажешь, — повторил Алексей. — Сколько там герыча?
Парень помялся и выдохнул:
— Пятьдесят грамм.
— Не врешь?
— Кислый сам хвастался. Они у него в магнитофоне заныканы. В коробочке от киндерсюрприза.
Женька за спиной восторженно охнул.
— Очень хорошо. Как зовут?
— Меня? Юра.
— Кислого как зовут?
— Кислый и зовут.
Он дрогнул плечами, ожидая удара в живот. Удара не последовало. Алексей даже не пошевелился. Давил взглядом.
— Сейчас с твоих слов Евгений Семенович оформит агентурное сообщение. Для проверки информации мы поедем в адрес. Ты войдешь в хату, скажешь, что все чеки уже сбыл, клиенты еще просят. Купишь еще столько же. Деньги мы тебе дадим.
— Меня же порежут! — слабо трепыхнулся парень.
Алексей отрицательно повел головой.
— Купишь и уйдешь. Мы войдем следом и примем барыгу, как полагается. На меченых деньгах и Евгении Семеновиче в виде подставного покупателя. Так будет записано в протоколе. Думаю, Кислый возражать не станет. Хату обшмонаем в присутствии понятых, извлечем героин из тайника. И законопатим твоего Кислого хорошо и надолго. Ясно?
Судя по глазам, парень начал соображать.
— Это не все. За то, что Евгений Семенович внесет в протокол свою фамилию вместо твоей, ты, Юра, ему должен. Должен раз в неделю приходить и в милых интимных подробностях рассказывать все: кто что куда колет, кто что толкает и где хранит. Ясно?
Алексей разжал захват, и парень откинулся на спинку стула.
— Я не слышу ответа «да», — с растяжкой произнес Алексей.
Парень свесил голову, сальные патлы упали до колен.
— Да, — еле слышно выдохнул он.
Алексей встал. Вдруг до одури захотелось в душ, смыть, соскрести с себя невидимую слизь. Никакой радости или удовлетворения от раскола клиента он не чувствовал. Хоть и не замарал рук мордобоем, а на душе все равно дерьмово. Как ни крути, а сыграл роль «доброго следователя», вытирающего сопли и кровь у запуганного насмерть «злым». Чем тут гордиться?
Женька вылетел следом за ним в коридор. Чуть не прыгая от восторга, заглянул в лицо.
— Леха, ты артист! Блин, Броневой в роли Мюллера. За минуту до жопы расколол!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49