Она улыбнулась.
Мы сидели у пруда. Воздух был неподвижен, слышался тихий шепот водопада. Ее босые ноги были спрятаны под юбку. Пальцы перебирали траву.
— Мне здесь нравится. Мы могли бы каждый раз разговаривать здесь?
— Разумеется.
— Здесь такой покой. — Ее пальцы перестали перебирать траву и начали «месить» друг друга.
— Как мама? — спросил я.
— Хорошо. Наверно, хорошо. Я все жду, будто вот-вот что-то должно... я не знаю... сломаться. Что она начнет кричать или сходить с ума. А то она выглядит почти неестественно спокойной.
— Это тебя беспокоит?
— В известном смысле, да. Но, наверно, по-настоящему меня мучает то, что я ничего не знаю. Ничего о том, что знает она — как ей представляется все, что с ней произошло.
То есть она говорит, что отключилась и пришла в себя уже в больнице, но...
— Но что?
— Может, она просто оберегает меня. Или себя — изгоняет это из памяти. Подавляет это.
— Я ей верю, — сказал я. — Все время, пока я видел ее, она была без сознания. Ни малейшего контакта с окружающим.
— Да. Доктор Левин говорит то же самое... Он мне нравится. Левин. Он дает тебе почувствовать, что никуда не спешит. Что считает важным все, что ты хочешь ему сказать.
— Я рад.
— Слава Богу, что ей достался кто-то хороший. — Она повернулась ко мне, и я увидел, что глаза у нее на мокром месте. — Не знаю, как мне вас благодарить.
— Ты уже сделала это.
— Но этого недостаточно — за то, что вы сделали... — Она потянулась было к моей руке, но потом отстранилась.
Стала смотреть на пруд. Словно хотела что-то увидеть в воде.
— Я приняла решение. Относительно планов. Год буду учиться здесь, а потом посмотрим. Одного семестра все равно бы не хватило. Слишком много всего надо сделать. Сегодня утром я звонила в Гарвард. Прямо из больницы. Еще до того, как прилетел вертолет. Поблагодарила за отсрочку и сказала им, что я решила. Они сказали, что примут меня переводом, если мой балл в Калифорнийском будет достаточно высок.
— Уверен, что так и будет.
— Наверно. Если удастся правильно организовать свое время. Ноэль уехал. Приходил вчера попрощаться.
— Ну и как?
— Вид у него был немножко испуганный. Что меня удивило. Никогда не думала, что он может растеряться. Это выглядело почти... мило. С ним была его мама. Вот уж кто действительно паниковал, так это она. Она будет ужасно по нему скучать.
— Вы с Ноэлем собираетесь поддерживать контакт?
— Мы договорились переписываться. Но вы ведь знаете, как это бывает — разные места, разные впечатления. Он был настоящим другом.
— Уж это точно.
Она грустно полуулыбнулась.
Я спросил:
— Ты что?
— Я знаю, что он хочет большего, чем просто дружба. От этого мне немного... я не знаю... Может, он там встретит кого-то, кто по-настоящему подойдет ему.
Она наклонилась к воде.
— Сюда плывут большие рыбы. Можно мне их покормить?
Я отдал ей чашку с кормом. Она бросила горсть гранул подальше от мальков и смотрела, как взрослые рыбы подскакивали и хватали добычу.
— Ну, вы даете, ребята, — сказала она. — Ближе не подплывайте. Надо же, вот ненасытная банда... Думаете, она все-таки когда-нибудь совсем выздоровеет? Левин говорит, что со временем она должна прийти в норму. Но я не знаю.
— Что же заставляет тебя сомневаться?
— Может, он просто оптимист.
У нее это прозвучало как недостаток.
— Насколько я могу судить, доктор Левин реалист, — возразил я. И вспомнил лицо Джины на фоне больничных простыней. Пластмассовые трубки, отдаленное позвякивание металла и стекла. Тонкая бледная рука пожимает мою. И пугающее спокойствие...
Я сказал:
— Уже одно то, что она так хорошо переносит больницу, — добрый знак, Мелисса. Она поняла, что может находиться вне дома без каких бы то ни было неприятных ощущений. Как ни жутко это звучит, но вся эта история может в итоге способствовать ее излечению. Разумеется, я не хочу этим сказать, что она не травмирована или что все легко пройдет.
— Наверно, вы правы. — Она произнесла это так тихо, что я едва услышал ее за шумом водопада. — Есть еще столько всего, что мне до сих пор не понятно, почему это случилось. Такого рода зло, откуда оно идет? И что она сделала, чтобы заслужить такое? То есть я знаю, что он псих, — и те ужасы, которые он натворил... — Она вздрогнула. Руки пошли мять друг друга. — Сьюзан говорит, что его упекут навсегда. Из-за одних трупов, которые нашли на ранчо. И это хорошо. Наверно. Потому что мне непереносима сама мысль о суде — там маме пришлось бы встретиться лицом к лицу с еще одним... монстром. Но все же это кажется каким-то... неадекватным. Должно быть больше.
— Более суровое наказание?
— Да. Его надо заставить страдать. — Она снова повернулась ко мне. — Вам ведь тоже пришлось бы там присутствовать, верно? На суде?
Я кивнул.
— Так что, наверно, вы тоже рады, что никакого суда не будет.
— Я это спокойно переживу.
— Ладно. Это к лучшему, просто я никак... Что заставляет человека... — Она покачала головой. Взглянула вверх, на небо. Потом опять вниз. Руки мяли одна другую. Все сильнее и быстрее.
Я спросил:
— О чем ты думаешь?
— О ней. Об Урсуле. Левин сказал мне, что ее выписали из больницы и она вернулась в Бостон, к родным. Как-то странно думать, что у нее есть родные. Что она в ком-то нуждается. Раньше она мне казалась всесильной — чем-то вроде дракона женского рода.
Она расцепила руки. Вытерла их о траву.
— Вчера вечером она звонила маме. Или мама звонила ей — мама как раз говорила с ней по телефону, когда я вошла. Как только я услышала, что мама произнесла ее имя, то сразу вышла из комнаты и спустилась в кафетерий.
— Тебе стало неприятно? Что они разговаривают?
— Не знаю, что она теперь может предложить маме, ведь она сама жертва.
— Может, и ничего, — сказал я.
Она пристально взглянула на меня.
— Что вы хотите этим сказать?
— То обстоятельство, что они больше не врач и пациентка, еще вовсе не значит, что они должны прервать все контакты.
— А какой в них смысл?
— Есть такая вещь, как дружба.
— Дружба?
— Вот что тебя задевает.
— Это не... Я не... Да, она все еще мне неприятна. Я также считаю, что это она виновата в том, что случилось. Даже если она тоже пострадала. Она была маминым врачом. Она должна была оградить ее — но так говорить нечестно, да? Она тоже жертва, как и мама.
— Дело не в том, честно или нечестно. Ты испытываешь эти чувства. С ними нужно будет справиться.
— У нас масса времени.
Она опять повернулась к воде.
— Они такие крошечные, трудно поверить, что они смогут... — Дотянувшись до ведерка, она зачерпнула еще гранул и стала бросать их в воду по одной, наблюдая за тем, как от каждого погружения на поверхности воды возникает на миг маленький кратер. Потом откинула волосы движением головы и закусила губу.
— Вчера вечером я заехала в «Кружку». Надо было завезти Дону кое-какие его вещи из дома. Там было полно народу. Он занимался с посетителями — не видел меня, и я не стала ждать, просто оставила вещи... — Она пожала плечами.
— Не пытайся сделать сразу все, — сказал я.
— Да, именно этого мне и хотелось. Покончить со всем раз и навсегда и двинуться дальше. Покончить с ним — с монстром. По-моему, как-то неправильно, что он проживет остаток своей жизни в какой-нибудь чистой, удобной больнице. Что он и мама, в сущности, оказались в одинаковом положении. Я хочу сказать, это же абсурд, правда?
— Он там останется навсегда. А мама выйдет.
— Я надеюсь.
— Обязательно выйдет.
— И все равно это несправедливо. Должно быть что-то более... конечное. Справедливость — какой-то конец. Как в случае с Макклоски. Да сгорит он в аду. Удалось ли Майло узнать что-нибудь еще о том, кто это сделал? Мое предложение оплатить услуги адвоката остается в силе.
— Полиция не раскрыла это дело, — сказал я. — И вряд ли раскроет.
— Вот и хорошо. Зачем тратить время впустую.
Она высыпала в воду остатки корма, отряхнула с ладоней оставшуюся на них пыль от гранул. Вновь начала разминать руки; тело ее напряглось. Потом потерла лоб и длинно выдохнула.
Я молча ждал.
— Я летаю туда каждый день, чтобы повидаться с ней. И не перестаю спрашивать себя, почему она здесь, почему должна проходить через это? Почему один человек, никогда в своей жизни не сделавший ничего дурного, должен пострадать от лап двух чудовищ за одну жизнь? Если есть Бог, то почему Он все так устроил?
— Хороший вопрос, — ответил я. — Люди пытались разобраться с разными его вариантами испокон веков.
Она улыбнулась.
— Это не ответ.
— Правильно, не ответ.
— Я думала, вы знаете все ответы.
— В таком случае приготовься к крушению иллюзий, девочка.
Ее улыбка стала шире и теплее. Она наклонилась вперед, одной рукой придерживая волосы, и коснулась воды другой.
— Вы видели что-то, — сказала она. — Там, где... ну, в том месте. Такое, о чем мы с вами не говорили.
— Есть еще много всего, о чем мы не говорили. Всему...
— Знаю, знаю. Всему свое время. Только хотела бы я знать, что такое это свое время — обозначить его какой-то цифрой, что ли.
— Это вполне можно понять.
Она засмеялась.
— Опять вы в своем репертуаре. Опять говорите мне, что со мной все в порядке.
— Потому что это действительно так.
— Правда?
— Определенно правда.
— Что ж, — сказала она, — вы ведь специалист.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83