Рэмп сказал:
— Просто не могу понять, за каким дьяволом она это сделала.
— Сделала что?
— Поехала туда — не явилась в назначенное время в клинику. Она никогда не нарушала правил.
— Никогда?
Он повернулся ко мне лицом. Небритый, под глазами набрякли мешки. Передо мной вдруг оказался старик; зеркало было просто милосердным к нему.
— Однажды она рассказывала мне, что когда училась в школе, то получала обычно только отличные отметки. И не потому, что ей так уж нравилось учиться, а потому, что боялась неудовольствия учителей. Боялась не быть хорошей ученицей. Она была исключительно строгих правил. Даже в студийные времена, когда нравы уже порядком подраспустились, она всегда оставалась на уровне.
Интересно, как бы реагировал такой тип нравственности, столкнувшись с Тоддом Никвистом.
— Чикеринг толкает версию о самоубийстве, — заметил я.
— Чикеринг — просто осел. Единственное, в чем он большой мастак, — это не поднимать шума. За что ему и платят.
— Не поднимать шума о чем?
Он закрыл глаза, покачал головой и снова отвернулся к зеркалу.
— А как вы думаете? Люди иногда ведут себя по-идиотски. Приезжают сюда, напиваются в стельку, потом желают отбыть домой и начинают скандалить, когда я приказываю Ноэлю не отдавать им ключи от машины. Тогда я звоню Чикерингу. И, хотя это уже Пасадена, он сразу же приезжает и препровождает их домой — сам или кто-то из его подчиненных, — причем в этом случае они используют свои личные машины, так что никто и не заметит ничего необычного. Никаких протоколов не составляется, ничего не регистрируется, а машину очередного идиота подгоняют потом прямо на его подъездную дорожку. Если это кто-то местный. То же самое и с пожилыми дамами, ворующими в магазинах, и с детишками, которые курят травку.
— А как поступают с чужаками?
— Тех сажают в тюрьму. — Рэмп мрачно усмехнулся. — Тут у нас отличная криминальная статистика. — Он провел пальцами по губам. — Вот почему у нас не издается местная газета — и слава Богу. Раньше это меня чертовски раздражало — негде, например, поместить рекламное объявление, — но теперь я благодарю Бога за это.
Он закрыл лицо обеими руками.
Из кухни в зал вышла Бетель, держа в руках тарелку со стейком и яичницей. Поставила тарелку перед Рэмпом и тут же вернулась обратно на кухню.
Прошло много времени, прежде чем он поднял голову.
— Ну и как вам понравилось на пляже?
Когда я не ответил, он сказал:
— Я же говорил вам, что там ее не будет. За каким чертом вы туда потащились?
— Детектив Стерджис просил меня съездить и посмотреть.
— Миляга детектив Стерджис. Мы просто зря отняли друг у друга время, верно? Ведь вы обычно делаете то, что он просит?
— Обычно он не просит.
— Хотя это вроде и не назовешь грязной работой, а? Поезжай на пляж, позагорай на солнышке, проверь клиента.
— Отличное местечко, — заметил я. — Часто туда ездите?
У него на щеке шевельнулись желваки. Он потрогал свой стакан с виски. Потом сказал:
— Раньше ездил часто. Несколько раз в месяц. Ни разу не смог уговорить Джину поехать со мной. — Он повернулся и опять посмотрел на меня. Очень внимательно.
Я выдержал его взгляд.
— Ничто не может сравниться с солнцем на пляже. А мне надо сохранять загар во что бы то ни стало. Безупречный хозяин дома и все такое — приходится поддерживать какой-то определенный, черт побери, уровень, верно?
Он поднял стакан и отпил несколько глотков.
— Последняя пара дней была для вас далеко не отдыхом на взморье, — сказал я.
— Да уж. — Он безрадостно засмеялся. — Сначала я думал, что ничего особенного не случилось — Джина просто заблудилась и вот-вот объявится. Но когда она не вернулась к вечеру четверга, я начал думать, что, может, она действительно решила прокатиться, почувствовать себя свободной, как сказал Стерджис. Взяв однажды в голову такую мысль, я уже не мог от нее отделаться. Начал копаться: может, это я что-то не так сказал или сделал — чуть не спятил от этих копаний в себе. И что же оказывается? Какой-то идиотский несчастный случай... Я должен был знать, что дело не в нас. Мы прекрасно ладили, даже если... это было так... так...
Он мучительно застонал, схватил свой стакан и запустил им в зеркало. Лицо фрейлейн треснуло; похожие на лезвия куски стекла вывалились и разлетелись вдребезги, ударившись о кран над мойкой, а на их месте возник кусок белой штукатурки, напоминавший по форме трапецию. Остальная часть зеркала продолжала висеть на стене, удерживаемая болтами.
Из кухни никто не вышел.
Он сказал:
— Салют. Будьте, черт побери, здоровы. Пьем до дна. — Повернулся ко мне. — Вы зачем вообще сюда приехали? Посмотреть, как выглядит тайный гомик?
— Доискиваюсь до основы. Пытаюсь для себя найти какой-нибудь смысл в том, что произошло. Чтобы потом помочь Мелиссе.
— Ну, и нашли уже? Смысл-то?
— Пока нет.
— Вы тоже из этих?
— Из каких?
— Гомиков. Геев — или как там это теперь называется. Как он. Стерджис. И как я, и...
— Нет.
— Браво, молодец... Славный дружище Мелисса Какая она была в детстве?
Я рассказал ему, подчеркивая все положительное, избегая всего, что считал нарушением конфиденциальности.
— Да, — сказал он. — Я так и думал. Мне бы хотелось... А, к черту все это.
Он удивительно быстро соскочил с табуретки и, подойдя к двери на кухню, крикнул:
— Ноэль!
Юноша вышел к нему в своей красной куртке помощника официанта и в джинсах, с посудным полотенцем в руках.
— Ты можешь идти прямо сейчас. Доктор говорит, что она спит. Если захочешь дождаться, когда она проснется, можешь там остаться. Здесь для тебя нет никакой работы. Только сначала вот что сделай: упакуй мне чемодан — одежду, вещи просто побросай туда, и все. Возьми большой синий чемодан у меня в шкафу. И потом привези сюда — неважно, в какое время. Я буду здесь.
— Да, сэр, — ответил Ноэль с растерянным видом.
— Сэр, — повторил Рэмп, оборачиваясь ко мне. — Слышали? Вежливый юноша. Этот мальчик далеко пойдет. Берегись, Гарвард.
Ноэль вздрогнул.
Рэмп продолжал:
— Скажи матери, пускай спокойно выходит. Я не буду ничего этого есть. Пойду и сам немного посплю.
Юноша вернулся на кухню.
Рэмп смотрел ему вслед.
— Все скоро изменится, — сказал он. — Все.
26
Как раз когда я трогался с места, из ресторана вышел Ноэль. Он заметил меня и подбежал к машине. На нем уже не было красной курточки, а за спиной поверх тенниски висел небольшой рюкзак. На тенниске было написано: «ГРИНПИС». По его губам я прочитал: «Простите».
Я опустил стекло со стороны пассажирского сиденья.
— Простите, — повторил он и добавил: — Сэр.
— В чем дело, Ноэль?
— Я просто хотел узнать, как себя чувствует Мелисса.
— Похоже, что в основном она спит. Возможно, еще не ощутила полностью всей силы удара.
— Она очень... — Он нахмурился.
Я ждал, что он скажет.
— Это трудно выразить словами.
Я открыл ему дверцу.
— Садись.
Секунду поколебавшись, он снял рюкзак, поставил его на пол, скользнул на сиденье, поднял рюкзак и поставил себе на колени. Его лицо выражало тоску и боль.
— Хорошая машина, — сказал он. — Семьдесят восьмого?
— Девятого.
— Новые гораздо хуже. Слишком много пластмассы.
— Мне она нравится.
Он крутил в руках лямки от рюкзака.
— Ты что-то говорил о Мелиссе. Что-то такое, что трудно выразить словами.
Он нахмурился. Ногтем царапнул лямку.
— Я только хотел сказать, что она — очень необычный человек. Единственный в своем роде. Даже если просто смотреть на нее, то и тогда делается ясно, что ее внешний вид — сам по себе, а внутри она совсем другая — я хочу сказать, хотя это может показаться в моих устах странным, что большинство по-настоящему красивых девушек обычно интересуются пустяками. Во всяком случае, здесь именно так.
— Здесь — это в Сан-Лабрадоре?
Он кивнул.
— По крайней мере, насколько я мог это видеть. Не знаю, может быть, это относится к Калифорнии вообще. А может, и ко всему миру Я ведь нигде больше не жил с тех пор, как себя помню, так что точно утверждать не могу Вот почему я хотел выбраться отсюда — пожить в каком-то другом окружении. Подальше от всего этого вечного довольства.
— Гарвард.
Кивок.
— Я подал заявления во много мест, по правде говоря, даже не ожидал, что попаду в Гарвард. Когда же это произошло, я решил, что это как раз то, что мне нужно, если удалось бы уладить финансовую сторону.
— И удалось?
— В основном. Кое-что удалось скопить за год работы здесь, и еще есть возможность... Думаю, что смог бы потянуть.
— Смог бы?
— Не знаю. — Он поерзал на сиденье, теребя лямки рюкзака. — Я правда не знаю теперь, хорошо ли будет, если я уеду.
— Почему? — спросил я.
— Ну, потому, что как я могу уехать, когда здесь с ней такое происходит? Она... чувствует глубоко. И гораздо сильнее, чем другие. Она единственная девушка из всех, кого я встречал, которую на самом деле волнуют важные вещи. С первого момента, как мы только познакомились, мне было невероятно легко с ней разговаривать.
В его глазах появилась боль.
— Извините, — сказал он, берясь за ручку дверцы. — Извините за беспокойство. По правде говоря, с моей стороны как-то даже непорядочно с вами разговаривать.
— Это почему же?
Он потер затылок.
— Тот первый раз, когда Мелисса вам позвонила — хотела к вам приехать и поговорить, помните? Я был там. В комнате вместе с ней.
Я мысленно воспроизвел тот разговор. Мелисса отрывалась от него пару раз, просила извинить... Подождите минутку, пожалуйста... Трубка прикрыта рукой. Приглушенный шум.
— Ну и что же?
— Я был против. Чтобы она к вам обращалась. Сказал ей, что она не нуждается в... может сама во всем разобраться. Что мы можем вместе справиться с проблемами. Она мне на это ответила, чтобы я не лез не в свое дело, что вы — это класс. А теперь вот — сам к вам обратился за советом.
— Все это ерунда, Ноэль. Давай вернемся туда, где мы были, — к Мелиссе как уникальной личности. В этом я с тобой согласен. Ты, в общем, хочешь сказать, что между вами существует необыкновенное взаимопонимание. И тебя волнует мысль о том, что ты оставляешь ее в беде.
Он кивнул.
— Когда ты должен отправляться в Бостон?
— В начале августа. Занятия начинаются в сентябре. Но они приглашают приехать раньше — послушать установочный курс.
— Ты уже думал, в чем хочешь специализироваться?
— Может быть, в международных отношениях.
— Дипломатия?
— Пожалуй, нет. Думаю, что предпочел бы что-нибудь такое, что связано с реальным проведением политики. Место в административном штате госдепартамента или министерства обороны. Или помощником в конгрессе. Если присмотреться к тому, как работает правительство, то получается, что всю действительную работу делают люди за кулисами. Иногда что-то зависит и от профессиональных дипломатов, но часто они лишь номинально возглавляют что-то. — Он помолчал — А потом я думаю, что у меня больше шансов добиться положения именно за кулисами.
— Почему ты так думаешь?
— Насколько мне известно из всего, что я читал о заграничной службе, твое происхождение — семья, окружение, связи — там важнее, чем реальные достоинства и успехи. А какая у меня семья? Только мама и я сам, больше никого.
Он сказал это нормальным тоном, без жалости к себе.
— Раньше это меня задевало — то, что люди здесь придают такое большое значение родословной. Другими словами, деньгам, возраст которых должен быть не меньше двух поколений. Но теперь я понимаю, что мне, в сущности, очень повезло. Мама здорово меня поддерживала, и благодаря ей у меня всегда было все необходимое. Если разобраться как следует, то человеку столько всего и не надо, верно? А потом, я ведь видел, что происходит со многими детьми из богатых семей — в какие неприятности они влипают по своей вине. Вот почему я очень уважаю Мелиссу. Она, наверное, одна из самых богатых девушек в Сан-Лабе, но ведет себя совсем иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83