— Разумно, — сказал я. — И что она вам рассказала о ребенке?
— Только то, что Мелисса — так зовут девочку — боится всего. Темноты. Громких звуков и яркого света. Боится оставаться одна. Боится любых новых ситуаций. Часто выглядит напряженной, вздрагивает от каждого пустяка. Отчасти это, должно быть, присуще ей генетически. Или, возможно, она просто подражает матери. Но я уверена, что причина в том, как она живет, — там очень странная ситуация. Большущий дом, просто огромный. Один из этих несуразных особняков к северу от бульвара Кэткарта в Сан-Лабрадоре. Классический сан-лабрадорский дом — целые акры земли, огромные комнаты, преданные слуги, все за закрытыми дверями. А мать сидит у себя в комнате наверху, словно какая-нибудь викторианская леди, страдающая приступами меланхолии.
Она остановилась, кончиком пальца коснулась губ.
— Скорее, как викторианская принцесса. Она по-настоящему красива. И это несмотря на шрамы, сплошь покрывающие одну сторону лица и легкую лицевую гемиплегию — еле заметное обвисание, в основном когда она разговаривает. Если бы она не была так красива — так симметрична, — то можно было бы вообще ничего не заметить. Келоидных рубцов нет совсем. Просто сетка из тонких шрамов. Я бы могла поспорить, что много лет назад ей были сделаны искуснейшие пластические операции на высшем уровне хирургической техники по поводу какого-то действительно серьезного повреждения. Вероятнее всего, ожога или глубокого ранения мягких тканей. Возможно, в этом и есть корень ее проблем — я не знаю.
— А что представляет собой девочка?
— Я фактически с ней не встречалась, видела ее лишь мельком, как только вошла в дом. Миниатюрная, худенькая, миловидная, очень хорошо одетая — типичная маленькая девочка из богатой семьи. Когда я попыталась с ней заговорить, она убежала. Подозреваю, что на самом деле она пряталась где-то в комнате матери — или скорее в ее апартаментах, потому что, в сущности, это целый ряд комнат. Пока мы разговаривали с матерью девочки, я все время слышала какие-то тихие шорохи, которые тут же прекращались, как только я останавливалась и прислушивалась. Мать ни разу не прокомментировала этого обстоятельства, и я ничего не сказала. Сочла, что мне и так крупно повезло — удалось встретиться с ней и поговорить.
Я сказал:
— Это несколько напоминает картинку из готического романа.
— Да. Именно такое впечатление это и производило. Нечто готическое. Немного пугающее. Нет, не мать, конечно. Она, в сущности, очаровательна. Мила. В ней есть что-то ранимое.
— Типичная викторианская принцесса, — заметил я. — Она совсем не выходит из дома?
— Так она сказала. Призналась, что ей стыдно за себя. Но и чувство стыда не убедило ее попробовать выйти из дома. Когда я предложила ей подумать, сможет ли она посетить мой кабинет, она по-настоящему занервничала. У нее буквально затряслись руки. Зато согласилась показать Мелиссу психологу.
— Странно.
— Странное — это ведь ваш хлеб, не так ли?
Я усмехнулся.
Она сказала:
— Возбудила ли я ваш интерес?
— Вы считаете, что мать на самом деле просит о помощи?
— Для девочки? Говорит, что да. Но всего важнее то, что стимул исходит от самой девочки. Ведь это она позвонила по номеру службы помощи.
— Семилетний ребенок позвонил сам?
— Дежурная телефонистка тоже не могла в это поверить. Служба помощи не предназначена для детей. Иногда к нам звонит какой-нибудь тинэйджер, и они направляют его в службу подростковой медицины. А Мелисса, должно быть, видела один из рекламных роликов по телевизору, записала номер телефона и позвонила. Причем из-за этого она долго не ложилась спать — звонок поступил вечером в начале одиннадцатого.
Она подняла саквояж на уровень груди, открыла его, щелкнув замком, и достала кассету.
— Я знаю, что это звучит странно, но доказательство как раз у меня с собой. Они записывают все, что поступает к ним на линию. Я попросила сделать для меня копию.
Я сказал:
— Она, должно быть, развита не по возрасту.
— Наверное. Жаль, что у меня нет возможности провести с ней какое-то время. Какая славная девчушка — решилась на такой поступок. — Она помолчала. — Как ей, должно быть, тяжело. Во всяком случае, прослушав запись, я набрала номер, который она оставила, и поговорила с матерью. Она не имела и понятия о звонке Мелиссы. Когда я все ей рассказала, она не выдержала и разрыдалась. Но когда я пригласила ее прийти ко мне на консультацию, она сказала, что больна и не может. Я подумала, что речь идет о каком-то физическом недостатке, и потому вызвалась приехать к ним сама. Отсюда и мой «готический» визит на дом.
Она протянула мне кассету.
— Если хотите, можете это послушать. Это действительно нечто. Я обещала матери поговорить с психологом и взяла на себя смелость назвать вас. Но вы не чувствуйте себя никоим образом обязанным.
Я взял кассету.
— Спасибо за то, что подумали обо мне, но я, честно говоря, не знаю, емогу ли наносить визиты на дом в Сан-Лабрадоре.
— Она может приезжать хоть на другой конец города — я имею в виду Мелиссу. Кто-нибудь из прислуги будет ее привозить.
Я покачал головой.
— В подобном случае не обойтись без активного участия матери.
Она нахмурилась.
— Знаю. Это не оптимальный вариант. Но, может быть, вы владеете методами, которые хоть сколько-нибудь помогут девочке и без вовлечения в это дело матери? Просто чуточку понизят у нее уровень беспокойства? Дай вообще, любое ваше мероприятие может уменьшить для нее риск стать совсем чокнутой. С вашей стороны это было бы по-настоящему добрым делом.
— Возможно, — сказал я. — Если мать не будет сводить на нет все лечение.
— Не думаю, что она станет это делать. Она со странностями, но, видимо, по-настоящему любит девочку. Сознание вины в этом случае нам на руку. Подумайте, какой несостоятельной она должна себя чувствовать, зная, что девочка обратилась за помощью к чужим людям. Она понимает, такая обстановка не подходит для воспитания ребенка, но не может вырваться из пут собственной патологии. Она должна чувствовать себя ужасно. Как мне кажется, сейчас самое подходящее время этим воспользоваться. Если девочке станет лучше, то и мамочка, возможно, кое-что уразумеет и попросит помощи для себя самой.
— А отец в этой картине как-то фигурирует?
— Нет, она вдова. Кажется, это случилось, когда Мелисса была совсем крошкой. Сердечный приступ. У меня такое впечатление, что он был намного старше.
— Похоже, вы немало узнали за столь краткий визит.
Ее щеки порозовели.
— Приходится стараться. Послушайте, я не призываю вас перекраивать всю вашу жизнь и ездить туда регулярно. Но даже если бы нашелся специалист ближе к их дому, от этого ничего бы не изменилось. Мамуля вообще никуда не выезжает. Для нее расстояние в километр все равно что до Марса. И если они решатся попробовать лечение и из этого ничего не получится, то вряд ли можно рассчитывать на вторую попытку. Так что здесь нужен человек компетентный. Послушав вас, я убедилась, что вы как раз подходите для данного случая. Я была бы вам крайне признательна, если бы вы согласились взяться за это дело при таких — не самых благоприятных — условиях. Я постараюсь это компенсировать в будущем — буду направлять к вам пациентов с оптимальным раскладом. Ну как, идет?
— Идет.
— Я знаю, что кажусь слишком заинтересованной, и, может быть, так оно и есть, но сама мысль о семилетней девчушке, которая вот взяла и позвонила... И этот дом. — Она подняла брови. — Кроме того, я предполагаю, очень скоро моя практика станет настолько плотной, что у меня не будет времени уделять кому бы то ни было столь индивидуальное внимание. Так что мне лучше понаслаждаться жизнью, пока можно, правда?
Она опять порылась в саквояже.
— Во всяком случае, вот относящиеся к делу сведения. — Она вручила мне листок бумаги — бланк какой-то фармацевтической компании, на котором было написано печатными буквами:
Пациент: Мелисса ДИКИНСОН, РОД. 21.6.71
Мать: Джина ДИКИНСОН
И номер телефона.
Я взял его и положил в карман.
— Спасибо, — сказала она. — По крайней мере, получение гонорара не будет затруднительным, они-то уж не пользуются бесплатной медицинской помощью.
Я спросил:
— Вы их лечащий врач или они ходят к кому-то другому?
— По словам матери, у них есть семейный доктор в Сьерра-Мадре, у которого Мелисса время от времени бывала в прошлом — прививки, обычные школьные медосмотры, ничего особенного. Физически она очень здоровая девочка. Но он здесь вообще не фигурирует, и очень давно. Она не хотела к нему обращаться.
— И почему же?
— Ну, все это лечение. Пятно на репутации. Честно говоря, мне пришлось потрудиться, чтобы «продать» вас. Ведь мы говорим о Сан-Лабрадоре, здесь все еще сопротивляются двадцатому веку. Но она будет сотрудничать с вами — я заставила се взять твердое обязательство. Что касается того, стану ли я их постоянным врачом, это пока неизвестно. Как бы там ни было, если вы захотите проинформировать меня, то я буду рада узнать о ее делах.
— Конечно, — сказал я. — Вы только что упомянули школьные медосмотры. Значит, несмотря на свои страхи, она регулярно посещает занятия?
— Посещала до недавнего времени. Ее привозили и увозили, а беседы с учителями велись по телефону. Может, там у них это и не кажется таким уж странным, но девочке наверняка было не очень приятно, что мать никогда ни на чем не присутствовала. Тем не менее Мелисса учится потрясающе, у нес кругом «отлично». Мать специально показала мне се табели.
Я поинтересовался:
— Что вы имеете в виду, говоря «до недавнего времени»?
— Недавно у нее начали проявляться кое-какие определенные симптомы школьной фобии — неясные жалобы на самочувствие, слезы по утрам, заявления, что ей страшно идти в школу. Мать позволяла ей оставаться дома. Для меня это огромный, жирный предостерегающий знак.
— Разумеется, — сказал я. — Особенно если учесть, какая перед ней ролевая модель.
— Именно. Все та же старая биопсихосоциальная цепочка. Полистайте истории болезни — одни цепочки.
— Цепочки для плетения кольчуг, — сказал я. — Крепкая броня.
Она кивнула.
— А вдруг нам удастся на этот раз пробиться сквозь нее? Вот было бы здорово, правда?
* * *
Весь остаток дня я занимался с пациентами, закончил обработку целой стопки карт. Прибираясь у себя на столе, я слушал запись.
Взрослый женский голос: Кэткарт, служба помощи.
Детский голос (еле слышно): Алло.
Взрослый голос: Служба помощи. Чем я могу вам помочь?
Молчание.
Детский голос: Это (шумно дышит, говорит очень тихо)... больница?
ВГ: Это служба помощи больницы Кэткарта. Что у тебя случилось?
ДГ: Мне нужна помощь. Я.
ВГ: Да-да, говори.
Молчание.
ВГ: Алло? Ты еще тут?
ДГ: Я... я боюсь.
ВГ: Чего ты боишься, детка?
ДГ: Всего.
Молчание.
ВГ: Там, рядом с тобой, сейчас есть кто-то или что-то, что тебя пугает?
ДГ: ... Нет.
ВГ: Совсем никого нет?
ДГ: Нет.
ВГ: Тебе грозит какая-то опасность, малышка?
Молчание.
ВГ: Ответь, детка.
ДГ: Нет.
ВГ: Совсем никакой опасности?
ДГ: Нет.
ВГ: А ты можешь сказать мне, как тебя зовут, малышка?
ДГ: Мелисса.
ВГ: Мелисса? А дальше?
ДГ: Мелисса Энн Дикинсон (начинает диктовать по буквам).
ВГ: (Перебивает.) Сколько тебе лет, Мелисса?
ДГ: Семь.
ВГ: Ты звонишь из дома, Мелисса?
ДГ: Да.
ВГ: А ты знаешь свой адрес, Мелисса?
Плачет.
ВГ: Тебя кто-то или что-то пугает? Вот сейчас, в эту минуту?
ДГ: Нет. Я просто боюсь... всегда.
ВГ: Ты всегда боишься?
ДГ: Да.
ВГ: Но сейчас, прямо сейчас, тебя что-нибудь беспокоит или пугает? Тут, у тебя дома?
ДГ: Да.
ВГ: Тут что-то есть?
ДГ: Нет. Здесь нет ничего такого. Я... (плачет).
ВГ: В чем же дело, малышка?
Молчание.
В Г: Раньше никто у вас дома не тревожил, не беспокоил тебя ничем?
ДГ: (Шепчет.) Нет.
ВГ: А мама знает, что ты звонишь, Мелисса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83