Она засмеялась, как умеют смеяться только японки — словно чистый горный ручеек прожурчал по камням.
— Да, что-то в этом роде.
Сандвич застрял на полпути ко рту:
— Неужели?
— Меня при рождении обручили с моим троюродным братом Дэнко Юноямой.
— И вы выйдете за него замуж?
— Раньше этот обычай соблюдался неукоснительно, но в наши дни — нет. Да и Дэнко обзавелся любовницей.
— С мужчинами это иногда случается. Одно другому не мешает.
— Да, в старину считалось так. Но времена теперь другие: после войны благодаря вам, американцам, все очень изменилось. — Она устремила на Брента долгий, ласковый взгляд. — Прежнего не вернешь.
— А как относится к этим переменам ваша семья?
— Отец принял их и смирился с тем, что я не выйду за Дэнко. — Он почувствовал прикосновение ее бархатистой ручки. — Я сама буду выбирать себе мужа, Брент-сан.
Это прикосновение, подкрепленное ласковым обращением «сан», заставило его выронить сандвич и утонуть в ее бездонных черных глазах.
— Итак, Маюми-сан, мы идем в храм Ясукуни?
— Да. В пятницу.
— Мне нравится, как твердо это прозвучало.
— Я редко говорю «да».
— И все же не исключили этого слова из своего лексикона?
Она засмеялась низким грудным смехом.
— Смотря из какого. Я, как вам известно, говорю на четырех языках.
Брент невольно подхватил ее смех, но случайно брошенный на часы взгляд напомнил ему, что пора уходить.
— Маюми, мне надо идти. В полночь я заступаю на вахту.
Он поднялся, и Маюми тоже встала на ноги.
— Ваша «нареченная» не менее требовательна, чем подруга моего несостоявшегося жениха Дэнко.
— Куда более.
— Почему?
— Потому что она владеет моей жизнью.
— И может в любую минуту потребовать ее, — с неожиданной печалью произнесла девушка.
Они вместе подошли к дверям. Маюми, стоя рядом, подняла к нему голову, осторожно, чтобы не задеть ссадины, взяла его за обе руки.
— Пятница будет еще так нескоро… Целых четыре дня, Брент-сан.
— Да… Очень долго ждать, целую вечность.
Глаза ее скользнули по его разбитым губам, по забинтованной шее, по кровоподтекам и синякам на лбу и под глазами. Маюми привстала на цыпочки, а Брент нагнулся, обхватив ее хрупкие плечики широкими ладонями. Бархатистые губы прикоснулись к его щеке.
— Тут не больно, Брент-сан?
— Наоборот, это лучшее в мире лечебное средство, — Брент крепче стиснул ее плечи. — Так, значит, вы сами выбираете?..
Она мягко приникла щекой к его щеке.
— Да, Брент-сан, сама.
Его руки скользнули вдоль плеч ниже, опустились на талию, прикоснулись к изгибу бедра, и упругое тело затрепетало под его пальцами. Брент почувствовал, как бешено заколотилось у него сердце.
Ему физически больно и трудно было оторваться от нее, но он с неимоверным усилием повернулся и вышел в холл, чувствуя затылком и спиной ее взгляд. Лишь после того, как он вошел в кабину лифта, щелкнул замок в двери ее квартиры.

Хотя последовавшие за этим четыре дня были до отказа заполнены делами и службой, тянулись они для Брента бесконечно долго. Поступили новые авиационные двигатели, и ликующий Йоси Мацухара торопился оснастить все свои истребители 1900-сильными моторами «Накадзима». В помощь механикам и техникам привлекли всех свободных от вахты и караулов матросов, и на летной и ангарной палубах кипела работа. В среду прибыло новое радиолокационное оборудование, а в четверг его начали монтировать.
Брент бок о бок с адмиралом Алленом и полковником Бернштейном в переполненном отсеке БИЦ — просторном тихом полутемном помещении — смотрел на компьютер, за которым сидел опытнейший электронщик и блестящий шифровальщик Алан Пирсон, присланный сюда РУ ВМС. Преждевременно поредевшие светлые волосы и очки с толстыми стеклами придавали этому совсем молодому человеку вид книжного червя. Он и вправду успевал перелопачивать горы научной литературы и великолепно знал и американские, и русские достижения в своей области, за что и пользовался уважением всех офицеров авианосца. В его картотеке были собраны характеристики радиолокационных полей по всем известным русским и арабским кораблям, и флотские остряки уверяли, будто Пирсон может не только засечь, что за 2000 миль от него кто-то пукнул, но и установить, был ли это Каддафи или кто-нибудь другой.
— Самый лучший, — проговорил адмирал Аллен, глядя на мерцающий зеленый экран. — SLQ—32.
— Ну, и что он умеет? — осведомился Бернштейн.
— Он не передает, а только принимает, — сказал адмирал. — Пирсон, просветите нас, если нетрудно.
Явно польщенный молодой инженер, не отрывая глаз от дисплея, произнес:
— На десять порядков превосходит все, что у нас было раньше. — Он ласково похлопал по консоли. — Это компьютер UYK—19, совмещенный с системой РЭР. Память — 80 килобайт. Я уже заложил в нее характеристики всех известных нам типов кораблей противника. Как только станция засечет сигнал, я нажатием клавиши мгновенно идентифицирую судно.
— А саму эту штуковину засечь невозможно? — спросил Бернштейн.
— Абсолютно невозможно. Эта красотка же не подает никаких сигналов, зато сама антеннами по правому и левому борту, покрывая триста шестьдесят градусов, беспрерывно фиксирует любые поступающие извне колебания и оповещает о них.
— И как же вы их читаете? — не унимался Бернштейн.
— От оператора она многого не требует. Сама принимает излучения до пятисот тысяч импульсов в секунду в диапазонах от D до J, сама автоматически сравнивает их с заложенными в память частотными характеристиками противника. Всего их у нее больше двух тысяч единиц. Ну, а потом на каждую замеченную угрозу вспыхивает огонек и раздается сигнал. Оператору остается только классифицировать возможного противника и определить степень опасности.
— Это тоже автоматизировано?
— Разумеется, сэр. На дисплее автоматически появляются двадцать пять «угроз», а в случае надобности можно вызвать еще сто двадцать пять, заложенных в память и распределенных по нисходящей. Адмирал, — обратился он к Аллену, — скоро, кажется, нам доставят и РЛС системы РЭП?
— Радиоэлектронного подавления, — пояснил Аллен израильскому разведчику и ответил Пирсону: — Сегодня она должна быть на месте. Это периферийное, дополнительное устройство «А—33».
— Хорошая машина, сэр.
— «Глушилка»? — спросил Бернштейн.
— Точно так. Базовая модель «А—32» способна подавлять все электронные импульсы противника и в широком диапазоне и «точечно».
— Но ее-то можно засечь? — сказал Бернштейн, поглаживая бороду.
— Вопрос уместный, — вступил в разговор Аллен. — Она подает сигнал, который может быть перехвачен.
— Иногда лучшая защита от радара — отсутствие радара. Полное радиомолчание. Все стрелки — на ноль. Мы этому научились в пустыне, — сказал Бернштейн.
Аллен кивнул:
— Ирвинг, вы правы: у боевых действий на море и в пустыне очень много общего. Иногда в самом деле лучше обойтись без всего этого, — он широким жестом обвел ряды компьютеров и радарных станций слежения за воздушным, надводным и подводным пространством. — Затаиться. — Он повернулся к Бренту: — Что вы сегодня такой тихий, лейтенант? — Он внимательно вгляделся в еще покрытое кровоподтеками и синяками лицо. — Как ты себя чувствуешь, Брент?
— Спасибо, сэр, хорошо.
— Завтра идешь в увольнение?
Брент залился краской.
— Завтра.
— Понятно, — протянул адмирал так многозначительно, что все улыбнулись.

Храм Ясукуни, находившийся в парке Китаномару справа от императорского дворца, представлял собой ничем не примечательную постройку в стиле XIX века, о назначении которой говорил лишь шелковый тент с вытканными на нем хризантемами. Когда Брент и Маюми вошли в парк, переполненный, словно ярмарочная площадь, веселящимися людьми, лейтенанту показалось на миг, что он снова попал в Диснейленд. Маюми, ослепительная в белой шелковой блузке и черной юбочке до колен, открывавшей крепкие стройные ноги, повернулась к нему и пояснила:
— Наше отношение к смерти не то что удивляет, а ошеломляет людей с Запада.
Брент улыбнулся, благо теперь это не причиняло ему боли — все его увечья, за исключением укуса на шее, почти совсем зажили: губы приобрели обычный размер и форму, опухоль вокруг глаза спала.
— Я знаком с этим отношением. Не забудь, Маюми, — ему доставляло удовольствие обращаться к девушке на «ты», — что здесь покоится прах моих товарищей с «Йонаги». Они верили в это, сражались за это и отдали за это жизнь.
Они стали молча пробираться сквозь оживленную толпу. Почти все шли парами, взявшись за руки. Девушки были одеты либо по-европейски, как Маюми, либо в яркие кимоно-юката. Брент с волнением ощутил, как маленькая ручка Маюми скользнула в его ладонь. Совсем рядом он чувствовал ее тело.
К храму вела широкая аллея, по обе стороны которой стояли деревья, украшенные бесчисленными бумажными фонариками, слышались музыка и пение. Подойдя к дверям, на которых красовались резные изображения все тех же хризантем, они остановились рядом с сотнями других паломников — одни по-военному вытягивались в струнку, другие хлопали в ладоши, чтобы, по древнему обычаю, привлечь внимание богов, третьи бросали монетки в особый ящик, укрепленный у входа.
— Сюда приходят целыми семьями, — сказал Брент, оглянувшись по сторонам.
— Да, у нас принято совершать такие паломничества всем вместе — внукам, родителям, бабушкам и дедушкам. — Показав на открытый павильон, где под звуки оркестра танцевало не меньше шестидесяти человек, Маюми пояснила: — Этот обряд называется «бон-одори». Праздник смерти.
— Знаешь, Маюми, мне это очень трудно понять, — сказал Брент, в памяти которого всплыли сотни изувеченных трупов — моряков с «Йонаги».
— Конечно, — кивнула она. — Ты же христианин. Для тебя смерть — ворота, через которые ты пойдешь на Страшный Суд. — Она крепче стиснула его руку и шепнула в самое ухо: — Ворота захлопываются, отсекая прошлое, и начинается новая, потусторонняя жизнь.
— Верно, — сказал Брент.
— А нас — синтоистов и буддистов — смерть не пугает.
— Особенно самураев.
— Никого не пугает, Брент, никого. Наша вера исполнена оптимизма. Буддизм обещает возрождение в другом качестве, а синтоизм обещает, что жизнь будет продолжаться вечно в мире «ками», где боги и смертные смешиваются или, вернее, сплавляются воедино.
— И если ты принял смерть, достойную самурая, тебе гарантирована вечная загробная жизнь вместе с другими героями.
— Точно, — она показала на храм. — Все их души — здесь.
— Да, я знаю.
Она поглядела на него с состраданием:
— Брент, я вижу, тебя все это угнетает.
— Но ведь это я потащил тебя сюда, — улыбнулся он.
— Ты должен был это увидеть.
— Неодолимое желание.
— А сейчас у меня неодолимое желание поесть чего-нибудь.
— Я знаю несколько отличных ресторанчиков.
— В ресторан мы пойдем в следующий раз. А сегодня поедим у меня.
— У тебя? — переспросил Брент, как зачарованный глядя ей в глаза.
— Да.
Они двинулись к выходу.

Брент сидел за стойкой в маленькой кухне Маюми на высоком табурете, но все равно ноги его упирались в пол.
— Еда в западном стиле, — сказала Маюми, ставя на стойку тарелки. — Стейк, печеный картофель, капуста-брокколи, фасоль и на десерт — лимонные меренги.
— О Боже! — Брент взял на изготовку нож и вилку. — Я целый год не видел ничего подобного!
— Мы, японцы, умеем чтить и чужие традиции.
— Это очень отрадно, — сказал он и отрезал первый кусок стейка.
Минут через двадцать его тарелка была пуста, а сам он переместился на длинный диван, стоявший у мраморного стола. Маюми принесла ему чашку кофе и присела рядом.
— Я рада, что все твои болячки зажили, — она взяла его большую руку и повернула ее к свету, — быстро, как на собаке. — Она опустила его руку, но продолжала держать ее в своей и внимательно осматривала его лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49