— О Боже, — услышал Брент шепот адмирала Аллена. — Значит, он и вправду решился на это. Убийство. Другого названия этому нет.
— Есть, — сказал Брент. — Воздаяние.
— Ты становишься таким же кровожадным, как японцы.
— Не угодно ли узнать на сей счет мнение еврея? — спросил полковник Бернштейн так громко, что к нему обернулись замершие в строю офицеры.
— Вам нравится убийство, Ирвинг? — не сдавался Аллен.
— Око за око, адмирал, и зуб за зуб.
Но начавшаяся в дверях возня прервала их спор. Широкоплечий матрос втолкнул в храм троих пленников в наручниках и ножных кандалах. Такаудзи Харима и Салим, полупарализованные ужасом, едва передвигали ноги, их почти волоком протащили по палубе и поставили перед адмиралом. Но Кеннет Розенкранц, плечом оттолкнув конвоира, семенящими шажками сам подошел к нему, выпрямился и окинул его вызывающим взглядом.
— Вы виновны в убийствах, — сказал Фудзита.
— Что-то не помню, чтоб меня судили, — бросил в ответ Розенкранц.
Фудзита показал на шестнадцать урн:
— А их?
Розенкранц прикусил нижнюю губу.
— Не тяните жилы, делайте свое дело!
По знаку адмирала двое матросов втащили на помост Салима. Брент краем глаза поймал какое-то движение — это полковник Бернштейн покрыл лысую макушку маленькой круглой шапочкой.
— «Кипа», — пояснил он. — Ортодоксальные иудеи надевают ее на похоронах.
— Во имя Аллаха, пощадите! — простирая скованные руки к адмиралу, закричал брошенный на колени Салим. — Ислам учит милосердию, будьте же милосердны!..
— «Возьмите его, схватите его и, сковав цепью из семидесяти звеньев, сожгите его», — монотонно проговорил Фудзита.
— Вы приводите слова Корана? — ошеломленно спросил араб.
— Да. В вашей священной книге сказано, как надлежит поступать с вами, — Фудзита сделал знак, и матросы пригнули голову Салима так, что она оказалась над корзиной. В тот же миг рядом с ним оказался пожилой корабельный старшина с мечом в руках.
Из строя шагнул Окума.
— Господин адмирал, позвольте мне это сделать, — сказал он, вытягивая из ножен позванивающий от хорошего закала клинок собственного меча.
— Много чести будет этой собаке пасть от руки самурая.
— Знаю, господин адмирал. Но я самый сильный человек на корабле, — Окума метнул вызывающий взгляд на Брента. — И сделаю это чисто. Моя карма пострадает не больше чем от того, что я раздавил бы таракана. — Он попробовал большим пальцем лезвие. — Я только что отточил его и теперь всего лишь хочу проверить, хорошо ли.
Рядом раздался насмешливый шепот Аллена:
— Брент, с этой кочергой на боку ты смотришься натуральным японцем. Что ж ты упускаешь такой шанс? Может, вам с Окумой жребий бросить — кому быть палачом? А?
— Сэр, по какому праву… — возмутился Брент, но осекся, услышав голос адмирала Фудзиты:
— Слова, достойные самурая, подполковник Окума. Приступайте.
Окума поднялся на помост. Звеня цепочками кандалов, Салим откатился от импровизированной плахи.
— Господин адмирал!.. Умоляю! Дайте мне помолиться!..
Фудзита кивнул конвоирам, и те помогли арабу стать на колени.
— Мне нужен коврик.
Принесли кусок брезента.
— Где Мекка? В какой стороне Мекка?
— Вон там, — нетерпеливо сказал адмирал, показывая на восток.
— О Аллах всемогущий, всемилостивый… — начал Салим.
— Довольно! — через минуту прервал его Фудзита. — Попадете прямо в ад. — Он взглянул на Окуму. — Приступайте, подполковник.
Пронзительно кричащего Салима уложили грудью на плаху, прикрутили к ней шкотом, и матрос прижал обе его руки к помосту.
— Аллах Акбар, Аллах Акбар! — снова и снова выкрикивал он.
Несмотря на цепи, веревки и усилия матросов, он извивался, дергался и бился с такой силой, что сдвигал плаху в сторону и даже приподнимал ее.
Окума, облизнув губы, занес над головой большой меч, держа его двумя руками. Он выжидал. Приговоренный на мгновение затих. Все замерли. Не слышны стали даже обычные на корабле звуки. Брент затаил дыхание. Меч превратился в свистящую сверкающую дугу и с тупым стуком врезался в тело Салима, который издал вопль ужаса и боли, отозвавшийся у Брент где-то в самой глубине его существа. Удар, пришедшийся поперек спины, разрубил Салиму лопатки, рассек позвоночник и вонзился в оба легких. Теперь он уже не вопил, а рычал, как дикий зверь, попавший в стальной капкан. Кровь хлынула у него изо рта.
— По шее! — закричал адмирал. — По шее!
Брент почувствовал, как поднимается из желудка волна тошноты.
— На чикагских скотобойнях это делают куда лучше, — сказал Аллен.
— О Боже! — вырвалось у Кеннета Розенкранца.
Такаудзи Харима с криком бился на палубе, захлебываясь рвотой. Ирвинг Бернштейн сжал кулаки и поднял глаза к небу.
Снова свистнул меч, и повторился тот же звук, но теперь голова Салима отлетела прямо в корзину. Все с облегчением перевели дух.
Покуда матросы укладывали обезглавленный труп на носилки, подполковник повернулся к адмиралу:
— В последний момент он дернулся вперед.
— Ложь! — крикнул Брент Росс.
— Это было сделано нарочно, — сказал Мацухара.
Окума оперся на меч, и опасно мерцающие глаза его загорелись жаждой крови.
— Если кто-нибудь из вас посмеет…
— Прекратить! — крикнул адмирал. — Мне надоело вас разнимать. Давайте следующего. А вы, подполковник Окума, потрудитесь отрубить ему голову с одного удара.
Хариму втащили на помост и начали привязывать.
— Лицом на северо-восток, — распорядился адмирал.
— Сэр, — послышался голос Аллена, — разрешите быть свободным?
— Не разрешаю. Вы прикомандированы к моему штабу и должны присутствовать…
— При этом зверстве?! Я протестую!
— Протестовать можете сколько угодно, а уходить нельзя. — Сухонький пальчик уперся в Окуму. — Давайте.
— Господин адмирал, позвольте и мне вознести молитву, — попросил Харима.
— Даю одну минуту, — бросил Фудзита.
Пленный вскинул голову и, задыхаясь, стал читать буддистскую молитву:
— О Благословенный, ниспошли душе моей мир, который дарует понимание и невредимым выведет из огня гнева, скорби и вожделения… — закрыв лицо сложенными ладонями, он еще что-то невнятно пробормотал.
— Все! Помолился! — крикнул адмирал.
Хариму связали. Он кричал не переставая, когда матрос затягивал узлы на веревках, и замолчал лишь в тот миг, когда холодная сталь, разрубив ему шею, рассекла голосовые связки. Окума горделиво повернулся к адмиралу, как школьник, ожидающий похвалы за удачный ответ на уроке. Останки Харимы на носилках вынесли из храма. Все взгляды обратились к Розенкранцу.
Его побелевшее лицо было так густо покрыто ледяной испариной, что казалось выточенным из перламутра. Но челюсти были сжаты все так же плотно, и прежняя решимость сверкала в сузившихся глазах.
— Адмирал, — твердо произнес он. — Предсмертное желание.
— Хотите помолиться?
— Нет. Я в Бога не верю. От этой чепухи проку мало. Пусть вот он, лейтенант Брент Росс, сделает это. Он американец. Я предпочитаю загнуться от его руки.
Брент оцепенел, не веря своим ушам.
— Нет, — мгновенно охрипшим голосом ответил он. — Нет. Я не… Я не буду.
— П…а ты, а не лейтенант, — глумливо кривляясь, заговорил Розенкранц. — Чего струсил? Не тебе же башку собрались оттяпать, а мне.
— Лейтенант Росс выполнит мой приказ, если таковой будет отдан, — сказал адмирал. — В этом отношении можете быть совершенно спокойны, Розенкранц. Впрочем, этот вопрос представляет лишь академический интерес, поскольку я решил оставить вам жизнь.
Ропот пробежал по шеренгам офицеров.
— Спасибо, сэр, — с непривычным волнением ответил летчик.
Фудзита улыбнулся и, показав на залитый кровью помост, сказал негромко:
— А прежде чем я покончу с вами, вы можете помолиться за это.

— Брент, тебе надо поменять место службы. Возвращайся в Вашингтон, в управление ВМР. Приказ об откомандировании я тебе устрою, — сказал адмирал Аллен, с размаху бросившись в кресло.
— С какой стати, сэр? — Брент тоже сел на один из двух стульев, стоящих в адмиральской каюте.
Когда после казни Аллен взял его под руку и почти потащил его по коридору к себе, он сразу понял, что разговор предстоит неприятный.
— Я нужен здесь. В моем предписании сказано: «в качестве шифровальщика и для выполнения иных обязанностей по усмотрению командира авианосца „Йонага“ поступает в его распоряжение».
— Я знаю, Брент. Я же эту бумагу и писал. Не забудь — твой отец был моим лучшим другом, мы вместе учились в академии, вместе воевали, вместе служили в оккупационных войсках в Японии. Я был шафером у него на свадьбе, я радовался вместе с ним, когда ты появился на свет, и я же… — он отвернулся. — И я же закрыл глаза и ему, и твоей матери. Так что ты не просто мой помощник и подчиненный.
— Я знаю, сэр, и глубоко ценю это. Но почему я должен покидать «Йонагу»?
— Я тысячу раз объяснял тебе почему.
— По-вашему, я изменился?
— Да. И меня это пугает.
— Но все мы меняемся — это в природе человека.
— Верно. Беда в том, что ты становишься похож на них, — он показал на самурайский меч у бедра Брента. — Я видел, как ты убивал людей. Одного араба ты измолотил до смерти, другому выбил оба глаза, а лицо третьего превратил в кровавое месиво. Ты всадил Кэтрин Судзуки пулю меж глаз, когда она беспомощно валялась на земле.
Брент почувствовал, как поднимается в нем волна ярости:
— Кэтрин Судзуки была террористка, собиравшаяся взорвать судно. Она повинна в гибели шести человек! У нее было двенадцать тонн пластиковой взрывчатки!
— Все так. Но она была ранена и обезоружена. Ты мог арестовать ее.
— Бешеных собак не арестовывают, сэр.
Адмирал в сердцах стукнул себя по колену кулаком:
— Тоже верно. И все же драться, спасая свою жизнь, и убивать безоружных, беспомощных людей — разные вещи!
— Вы имеете в виду Хиросиму и Нагасаки?
— Это низко с твоей стороны, Брент. Низко!
— Может быть. Но это правда.
— Да, теперь я вижу, ты и впрямь стал одним из них.
— Почему же? Потому что я не вижу смысла в этой бойне?
— Нет. Потому что ты превратился в самурая. Ты с тем же точно пренебрежением относишься к жизни. И смерть свою найдешь так же, как они, и вместе с ними и обретешь их вшивое блаженство!
— С тех пор как существует человечество, существуют войны и люди, которые на этих войнах сражаются.
— Брент! Мне кажется, передо мной Фудзита! Выдержанный марочный Фудзита!
— Что же в этом плохого? — спросил Брент и добавил, прежде чем адмирал успел ответить: — Мы ведь воюем не с японцами, а с арабами.
Аллен вздохнул.
— Да, конечно. Но интересы нашей страны тоже нельзя сбрасывать со счетов.
— Каддафи нужно остановить, сэр.
— Я знаю. Знаю! Но в Пентагоне ты можешь принести больше пользы…
Уголки губ молодого лейтенанта дрогнули в едва заметной улыбке:
— С вашего позволения, сэр. Адмирал Фудзита уверяет, что из всего экипажа «Йонаги» у меня самое острое зрение, и говорит, что я не человек, а радар. По одному этому он не…
— Понимаю. По одному этому он откажется подписать приказ об откомандировании. Но если ты сам подашь рапорт?
— Опять же с вашего позволения, сэр. Я не был бы сыном Теда Росса, если бы покинул «Йонагу», когда судну предстоят «бой и поход».
— Тебе бы политиком быть, — смиряясь с неизбежностью, сказал старый адмирал. — Здорово у тебя язык подвешен.
Брент положил руку на эфес меча и встал.
— Сэр, мы договорились с подполковником Йоси Мацухарой.
— Увольнение?
— Да. Но если вы… В общем, он подождет.
— Да нет, ступай, я уже сказал тебе все, что хотел. Веселись, лейтенант, погуляй на берегу. Подполковник Мацухара, кажется, жениться собрался? — добавил он.
Брент улыбнулся:
— Да. На Кимио Урсядзава.
— Прелестная женщина, — кивнул Аллен. — Нас как-то знакомили. Вдова, не так ли?
— Вдова. Ее муж, Киетака Урсядзава, плавал старшим помощником на «Маеда Мару».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49