Они отказались, сославшись на усталость после дороги. Тогда Луганюк, заручившись у них обещанием непременно заглянуть к нему завтра, извлек из находящейся при нем кожаной папочки тоненькую серую книжку, на обложке которой было коричневыми буквами напечатано: «Ромуальд Луганюк. ВСЕ ОТ ЛЮБВИ». Достав из пластмассового стаканчика с салфетками карандаш, которым полагалось отмечать завтрашнее меню, он нацарапал на титульном листе: «Дорогим Татьяне и Павлу от автора» — и, просительно глядя на Таню, вручил ей. Она вежливо поблагодарила.
После ужина гуляли по прибрежному променаду, слушали цикад и шорох волн. Возвратившись, уложили Нюточку и, сидя на кухне, читали друг другу вслух творения товарища Луганюка, среди которых попадались истинные перлы:
Выйду за околицу — всколыхнется грудь.
Сердце беспокоится, ждет чего-нибудь -
Ждет и беспокоится, схоронясь в груди -
Что там за околицей, что там впереди?
Но особенно их потрясли стихи «трудовой» тематики. Одно начиналось так:
Приспели на уборку сроки,
В степи грохочут трактора.
Знать, оттого-то нынче строки
Рядами лезут с-под пера...
Тане вспомнились заказные опусы Ивана. «Нет, — подумала она. — Ванька так не смог бы. Искренности не хватает». Ей сделалось грустно.
— Давай спать, — сказала она Павлу.
Курортная жизнь шла своим чередом — купания, прогулки, послеобеденный сон, ленивое общение с разным народом. Павла это все начало тяготить примерно через неделю, но он старался не подавать виду, не желая расстраивать Таню и особенно Нюточку, наслаждавшуюся каждым мгновением. К его досаде, Карадаг с его бухтами, куда он давно уже обещал сводить Таню и дочку, оказался закрыт для посещения. Ни берегом, ни известной горной тропой пройти оказалось невозможно — путь перекрывали кордоны со скучающими, расхлябанными, малоприятными в общении ментами. Что делать, пришлось ограничиваться доступным: они сходили в Тихую бухту, побывали на могиле Максимилиана Волошина, прорвались в дом-музей и осмотрели расставленные во всех комнатах в большом количестве раскладушки для друзей директора дома-музея.
Нередко они останавливались возле теннисного корта и следили за игрой. В Доме творчества была всего одна асфальтированная площадка, и время распределялось среди отдыхающих по предварительной записи. Будучи кур-совочником, Павел никакого права на эту площадку не имел, а жаль: вид играющих всколыхнул в нем былую любовь к игре. Хотя, в отличие от покойной сестры, теннисистом он был средненьким, а в последнее время не брал ракетку в руки, здесь он вполне мог бы стать чемпионом.
Как-то в начале второй недели отдыха, хорошо поспав после обеда и пребывая поэтому в особенно энергичном настроении, они шли мимо корта на пляж и, как всегда, немного задержались посмотреть на игру. Спиной к солнцу играл пузатый мокрый гражданин с топорным фельдфебельским лицом, наряженный в сплошной белый «адидас». Его партнер был невысок ростом, поджар, лысоват и одет только в выцветшие армейские шорты, кеды и темные очки. Оценить класс его игры было нелегко — он лениво передвигался по корту, как бы нехотя отбивал те редкие мячи, которые пузатому удавалось перекинуть через сетку, не угодив при этом в глубокий аут, а при подаче явно старался смягчить ее. При взгляде на эту пару у Павла почему-то перехватило дыхание и предательски задрожали ослабевшие коленки. Непонятно откуда пришло липкое ощущение «дежа-вю». «Сейчас этот толстый запустит мячом в кусты, разозлится и бросит игру», — с тоской подумал Павел.
Очередной мяч, отбитый пузатым, вихляясь, взвился над кортом, перелетел через заграждение и приземлился в кустах. Автор столь мастерски исполненного удара злобно хряпнул фирменной ракеткой об асфальт, развернулся и направился с корта прочь. По пути он кинул партнеру:
— С меня хватит!
— Устали, Алексей Львович? Но ведь еще полчаса законно наши, — спокойно ответил мужчина в темных очках.
— Пригласите вон молодого человека или девушку, — сказал пузатый, ткнув ракеткой в направлении Тани с Павлом, и зашагал прочь.
— А что? — как бы про себя спросил лысоватый и обратился к ним: — Молодые люди, не составите компанию?
— Я не играю, — сказала Таня.
— А у меня ракетки нет, — сказал Павел.
— Это поправимо, — улыбнулся лысоватый, подошел к зеленой скамейке, на которой стояла длинная спортивная сумка, и достал из нее вторую ракетку — точную копию первой. — Всегда беру с собой две, на всякий случай, — пояснил он. — Прошу вас.
— Можно? — спросил Павел.
Таня с улыбкой кивнула, а вслед за ней с важным видом кивнула Нюточка. Павел крул на скамейку пляжное одеяло, взял предложенную ракетку и встал на корт.
— Только я давно не играл, — предупредил он.
— Я тоже, — приседая и размахивая руками, сказал человек в темных очках. — Ну-с, поехали!
После пятиминутной перекидки тело и рука вспомнили позабытые навыки, Павел разогрелся и примерно оценил класс партнера. «Если и проиграю, то не позорно. Да и человеку со мной будет поинтересней, чем с тем толстопузым», — решил он и отошел на заднюю линию.
— Давайте на счет! — крикнул он. — Подавайте первым. Человек в темных очках перекинул два мяча на сторону Павла.
— Подает входящий, — пояснил он. — Поехали!
Нюточка забралась на судейскую вышку. Таня, присевшая в тенечке с книгой, отложила ее в сторону и стала наблюдать за игрой — буквально накануне на этом самом месте Павел объяснил ей кой-какие правила.
Начав как бы вразвалочку, соперники постепенно вошли в раж. Силы были абсолютно равны. Более молодой Павел лучше доставал трудные мячи, мощнее подавал и быстрее реагировал, но у лысоватого был лучше поставлен удар, да и технический арсенал побогаче. Игра шла мяч в мяч, за полчаса они успели сыграть четыре изнурительных гейма. Уставшая следить за игрой Нюточка сначала слезла с вышки и уселась рядом с Таней, а потом стала проситься на пляж.
— Мы пойдем? — спросила Таня, дождавшись паузы между розыгрышами. — Подождем тебя на пляже.
— Да-да, идите, — рассеянно сказал Павел, приготовившийся принимать подачу.
Они ушли, а на их место тут же заявились две дамы средних лет и высокий сутулый мальчик лет пятнадцати.
— Товарищи, — заявила одна из дам. — Сейчас наше время. Попрошу очистить.
— Еще три минуты, — с намеком на поклон сказал партнер Павла и обратился к нему: — Досрочный тай-брейк при счете «два-два». Согласны?
— А что делать? — покосившись на дам, ответил Павел.
Тай-брейк он выиграл со счетом «шесть-четыре». Дамы тут же выскочили на корт и принялись перебрасываться через сетку высокими слабенькими свечками, ударяя по мячу снизу и при каждом ударе молодецки ухая.
— Спасибо за игру, — сказал Павел, отдышавшись. — Хорошо вы меня загоняли.
— Взаимно, — сказал лысоватый, растираясь полотенцем. — Проигравший платит. Приглашаю в свои апартаменты на «отверточку».
— На что? — не понял Павел.
— На «скрудрайвер». Так на гнилом Западе называют коктейль из водочки и апельсинового либо грейпфрутового сока со льдом. Вещь славная, особенно в такую жару, да и название колоритное. Только говорить язык сломаешь. Вот я и попросил одну добрую знакомую перевести на нашу мову... Так как?
— Меня на пляже ждут, — пробормотал Павел, которому в общем-то идея «отверточки» показалась заманчивой.
— Да мы на минутку только. А потом вместе на пляж махнем.
— Уговорили.
Мужчина в темных очках натянул выцветшую футболку, перебросил сумку через плечо и, жестом пригласив Павла следовать за собой, направился к главному корпусу.
Его апартаменты представляли собой просторный двухместный номер на втором этаже, с холодильником, телевизором и лоджией, выходящей на северную, тенистую сторону. Туда и провел Павла хозяин. В лоджии стоял столик белой пластмассы и два таких же кресла.
— Присаживайтесь, — сказал хозяин. — Я сейчас. Павел слышал, как в комнате хлопнула дверца холодильника, что-то забулькало, застучали кубики льда. И тут же вновь появился хозяин номера, держа в руках два высоких стакана, наполненных оранжевой жидкостью со льдом и снабженных красными соломинками.
— Ну вот, — сказал он, усаживаясь в свободное кресло. — Попробуйте, по-моему недурно. — Он протянул Павлу стакан. — Со знакомством. Кстати, я Шеров. Вадим Ахметович Шеров.
Павел невольно посмотрел собеседнику в лицо. Тот уже снял темные очки, и глаза его были хорошо видны — круглые, облачно-серые, нисколько не азиатские. Без очков он больше всего походил на дошедшие до нас изображения Юлия Цезаря.
— Павел Дмитриевич Чернов, — сказал Павел и протянул руку. Шеров крепко пожал ее.
— Да-да, — проговорил он. — А скажите-ка, Павел Дмитриевич, где я мог про вас слышать?
— Пожалуй что и нигде, — ответил Павел. — Я личность малоизвестная, работаю в питерском ящике кем-то средним между переводчиком и архивариусом.
— И все-таки... Чернов Павел Дмитриевич, — задумчиво проговорил Шеров.
— Наверное, вы слышали про кого-то другого. Фамилия достаточно распространенная. Или, может быть, про моего отца, Дмитрия Дормидонтовича. Он много лет проработал в ленинградском обкоме, так что...
— Нет-нет. Именно Павел Дмитриевич... Скажите, Павел Дмитриевич, вам не случалось работать с покойным академиком Рамзиным?
Павел вздрогнул.
— Случалось, — чуть слышно проговорил он и добавил уже погромче: — А вы, Вадим Ахметович, тоже по научной части?
Шеров улыбнулся и махнул рукой.
— Ну что вы, я умом не вышел. Просто, видите ли, хоть Москва и большой город, люди, принадлежащие к определенному кругу, неизбежно и неоднократно встречаются на всяких мероприятиях — юбилеях, торжественных заседаниях, приемах и прочее в таком роде. Встречаются, знакомятся, общаются... Андрей Викторович много о вас рассказывал. Отзывался как о надежде мировой науки, не меньше.
Павел невесело усмехнулся.
— Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами занимались, открыли уникальные свойства, так? — продолжил Шеров.
Павел кивнул и сделал судорожный глоток. Стакан его опустел. Он поставил его на столик.
— Тогда почему же переводчик-архивариус? — спросил Шеров.
— Это больной вопрос, — со вздохом ответил Павел. — Оказалось, что мои разработки слишком опередили время.
— Вот как? — Шеров, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на Павла. — Но это было несколько лет назад. Возможно, теперь ситуация изменилась. Павел Дмитриевич, а вы не хотели бы вернуться к той своей работе?
— Да разве это возможно? — Павел махнул рукой.
— Ничего невозможного нет. Было бы желание. У вас оно есть.
— Конечно.
— Что ж, попробую что-нибудь предпринять. Мы еще вернемся к этому разговору. Договорились?
Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.
— Вот и прекрасно... Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.
Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в комнату и занялся приготовлением второй порции. Павел смотрел на яркую клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного сердца... Ну и ну! А вдруг и в самом деле получится, вдруг это курортное знакомство заново откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров. Принадлежащий к одному кругу с нобелевским лауреатом...
— По второй — и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?
Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй стакан с «отверточкой».
— Вадим Ахметович, позвольте встречный вопрос, — принимая стакан, сказал Павел. — Ваше имя я мог где-нибудь слышать?
Шеров пожал плечами.
— Едва ли. Я ведь тоже, в своем роде, личность малоприметная. Не писатель и даже не «мудопис».
— Не, простите, кто?
Шеров звонко и заразительно расхохотался.
— Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69