шаря вокруг, я мелкими шажками двинулась дальше. Через секунду наткнулась на длинные деревянные ящики. Я шагнула вправо и коснулась стены, почти сразу же под другой рукой оказалась гладкая доска. Это был стол. Ощупывая столешницу сантиметр за сантиметром, я нашла чашку, пробку, бутылку… Какие-то бумажки, весьма напоминающие газеты, две картонные коробочки, довольно тяжелые. Потом пальцы нащупали амбарный замок с торчащим в нем ключом и, наконец, свечку. Обрадовавшись, я стала торопливо шарить в поисках спичек, под ладонью вдруг оказалась зажигалка, я обрадовалась еще больше и на радостях ее уронила. Она ударилась о стол и исчезла в неизвестном направлении.
Я выругалась и опустилась на четвереньки. Проклятая зажигалка могла улететь куда угодно, тогда я буду ползать здесь до второго пришествия… Исследуя пол непосредственно под столом, я вдруг ткнулась во что-то весьма затейливое. После судорожного ощупывания пришла к заключению, что это автомат. В смысле автоматическое оружие. Я отодвинулась и осторожно попятилась.
Под рукой неожиданно оказался гладкий бок зажигалки.
Издав счастливый стон, я крепко сжала ее и поднялась.
Через две секунды весело заплясал огонек свечи, я огляделась.
Подвальное помещение без окон, прямо передо мной стол, слева от стола несколько деревянных ящиков. Подойдя ближе, я поднесла к ним свечу. И открыла рот. Лаконичные черные буквы свидетельствовали о том, что это ящики с оружием, на крышках отпечатаны годы: с девяносто второго по девяносто пятый. Заглянув под стол, я обнаружила там три автомата Калашникова, в коробочках на столе оказались патроны…
Я что, на военной базе? В коленях образовалась неприятная слабость, держась одной рукой за стену, я направилась к противоположному углу. На железном стеллаже были аккуратно разложены тряпочные кульки, их мне даже не надо было разворачивать, чтобы удостовериться, что это пистолеты. Под стеллажом стояло несколько больших картонных коробок, туда я и не думала соваться. Рядом со стеллажом на уровне глаз в стене торчал гвоздь, на котором висел помятый светло-зеленый мужской пиджак с бурыми пятнами.
Обводя стены очумелым взглядом, я вдруг увидела обитую толстым материалом дверь. Тронула ручку, дверь послушно открылась. Так я и думала. Маленькая комнатка, сплошь обитая войлоком, верх комнаты и потолок затянуты белыми панелями, здорово похожими на сито. В дальнюю стенку вделано нечто вроде бочек, набитых лохматой паклей, между бочками растрепанные мишени с изображением контура человека. Торопливо прикрыв дверь, я повернулась. Ничего себе местечко…
Прикрывая ладонью заплясавшее пламя свечки, я прошла вдоль стены к дальнему углу, тонувшему во мраке.
Здесь был небольшой выступ, за ним коридор метра три. Миновав коридор, я остановилась. Однако медлить больше нельзя, свеча неумолимо таяла, перспектива снова оказаться в кромешной тьме мне вовсе не улыбалась. Сделав маленький шаг, я глянула за угол. Свеча в руке задрожала, я вдохнула так глубоко, как только смогла. На полу в небольшом квадратном закутке, широко разбросав ноги, лежал Сова. Он лежал на животе, поджав под себя левую руку, лицо повернуто куда-то в угол. Пол под его головой промок от крови, и все лицо было в ссадинах и кровоподтеках. Правая рука Совы лежала на последней ступеньке крутой деревянной лестницы, уходившей вверх к небольшому люку в потолке. Пересилив себя, я подошла к лежащему и присела на корточки, пытаясь найти артерию на шее.
«Ну вот. Сова… Теперь осталась только я…» Пристроив свечу на пол, я осторожно переступила через неподвижное тело и шагнула сразу на вторую ступеньку.
Когда в ладони оказалось деревянная ручка люка, я глубоко вздохнула и на выдохе толкнула крышку вверх.
Но не тут-то было, крышка оказалась тяжеленной.
О том, что она с обратной стороны заперта, мне даже думать не хотелось. Я поднялась на ступеньку выше и налегла на люк плечом. Наконец он дрогнул и подался.
Придерживая его, чтобы не греметь, я высунулась по пояс и откинула крышку на пол.
Люк находился в помещении. Было довольно темно, но откуда-то сверху падал тусклый желтый свет. Задрав вверх голову, я увидела узкое вытянутое окно на крыше, сквозь которое проглядывала луна. Сердце вновь забилось в непонятном предчувствии. Я огляделась. Стены белого кирпича, возле ближней стены — штабеля длинных досок, синие пластмассовые бочки, канистры. Деревянный верстак, на нем столярные инструменты, рядом с верстаком — старенький велосипед без седла. Торопливо поднявшись наверх, я захлопнула крышку и бросилась к дверям.
В первое мгновение свежий ночной воздух вскружил мне голову, привалившись спиной к сараю, я закрыла глаза. Но потом решительно тряхнула головой и огляделась. Место было мне незнакомо. Это вовсе не дача Бешеного. Участок очень большой и тоже огорожен глухим забором, но до Кодиного ему далеко. Когда глаза привыкли к темноте, я осторожно прокралась к забору. Теперь мне был виден дом, окинув его беглым взглядом, я быстро поняла причину своей маеты. Я еще раз глянула на забор. Так и есть. Зеленый. Чертов улей. Это же Горелки. Улица 50-летия Октября. Дом номер семнадцать. Семейство Савченко… Боже мой, так Сова — это и есть Савченко… Старший Вовкин брат… Вадим, кажется.
И Ирка была права, она действительно видела, как в его сарай таскали ящики с оружием. А еще она видела, как в ту памятную ночь Ефим с Бешеным привезли сюда Простыря… Потому что тот светло-зеленый пиджак, висящий сейчас на гвоздике в подвале, принадлежал именно ему. Вот о чем хотела мне рассказать Ирка, когда мы виделись последний раз. К сожалению, ни я, ни она не представляли, чем все это закончится…
Не в силах больше испытывать свое и божье терпение, я оттолкнулась ногой от лежащей на земле деревянной чурки и мешком перевалилась через забор. Приземлившись не слишком удачно на пятую точку, я облегченно выдохнула. Правда, вид печально знакомых недостроенных коттеджей на той стороне улицы немного остудил мою радость, но все равно я была счастлива. Теперь хоть ползком, хоть на четвереньках, но я доберусь до дома, обниму бабку и повисну на шее у Стаса. Я уверена, что мне есть за что сказать ему спасибо. Это он звал меня во сне, и я проснулась и смогла выбраться. Стасик, всю жизнь ты меня спасаешь…
Я стремительно хромала в сторону родимого дома, не забывая, однако, держаться поближе к заборам. В общем-то сейчас это было и необязательно. Сова не соврал, было видно, что недавно прошел сильный дождь.
Ни в одном окне не горел свет, не горели фонари, значит, линию еще не восстановили, и, скорее всего, до утра электричества не будет. Темнота ночных улиц меня нисколько не беспокоила, здесь я могу пройти и с закрытыми глазами.
Наконец я добралась до своей улицы, впереди показался силуэт бабкиного дома, я прибавила шагу. Вот привычно скрипнула синяя калитка, я взглянула на дом и притормозила. Окно горницы мерцало тусклым светом, выглядевшим на фоне темной деревни несколько жутковато. Влетев в два шага на крыльцо, я распахнула дверь и вошла в горницу. Первое, что увидела, — толстая белая свеча с позолотой. Это была венчальная свечка бабки Степаниды, которую та берегла за иконами бог знает сколько лет. Теперь же свеча почти совсем оплыла, и тяжелые восковые волны лились через подсвечник прямо на скатерть. Я шагнула к столу, и только тогда увидела сидящую на лавке возле окна простоволосую бабку. Уткнувшись лбом в сцепленные замком руки, она покачивалась из стороны в сторону, что-то тихо бормоча. Услышав шаги, Степанида подняла голову. В первую секунду на лице отразилась растерянность, потом она охнула и, прижав обе руки к груди, выдохнула:
— Настенька…
С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась мне навстречу. Я бросилась к ней, разом позабыв все слова, что собиралась сказать.
— Господи, Настенька, — твердила бабка сквозь слезы, гладя меня по голове трясущейся рукой, — живая…
Слава богу, Настенька…
Глянув бабке в лицо, я поразилась произошедшей с ней перемене. От суровой Степаниды Михайловны не осталось и следа, побелевшие губы дрожали, и по ложбинкам морщин ручьем катились горькие слезы. Но вот бабка мельком глянула на дверь за моей спиной и почему-то спросила:
— Где Стас-то?
Я перестала хлюпать носом и в недоумении нахмурилась. Как это — где? Высвободившись из бабкиных рук, я кинулась к двери Стасовой комнаты.
— Стасик…
Но комната была пуста. Я оглянулась и поймала полный отчаяния и растерянности бабкин взгляд.
— А где он? — выдавши я, и меня почему-то затошнило.
— Рази ж он.., не с тобой?
Я покачала головой. Бабка беспомощно опустилась на лавку и перекрестилась.
Сжав ладонями мучительно пульсирующие виски, я не отрываясь смотрела на дрожащее в предсмертной агонии пламя венчальной свечи. Вот огненный язычок в последний раз рванулся вверх, выхватив из полумрака скорбный полумесяц бледных бабкиных губ, и пропал, прощально мигнув красным глазком почерневшего фитиля. Горница погрузилась в темноту.
— ..В ту ночь и он ушел, — нервно комкая в ледяных пальцах насквозь промокший носовой платок, продолжала бабка. — Я вскинулась, чую шум какой-то.., да пока поднялась, никого нет, ни тебя, ни Стаса… Спустилась во двор, сарай нараспашку, машины нет, ворота открыты…
— Как это машины нет? — недоверчиво переспросила я, отлично помня, что в ту ночь на Стасовой «девятке» попросту отсутствовало заднее колесо.
— Так, нет, и все… Я, грешным делом, осерчала, да что ж это делается, посреди ночи, молчком сорвались…
Опять легла… А к обеду ближе слышу — машина подъехала, вернулся Стас. Хотела я попенять, да как глянула на него, слова-то и застряли… Лицом белей белого, глаза поднял, так меня оторопь взяла. Стою да молчу. Он машину во двор загнал и молчком в дом. Вижу, машину-то опять побил, спереди у ней вмятины…
Я перебила:
— А до этого где он «девятку» помял? У него сбоку было расцарапано…
— Это раньше… Когда ты с подружками в ресторан ездила. Он тоже поздно вернулся, я вышла к нему, да и увидела. А Стас машину загнал и снова ушел…
Побарабанив пальцами по столу, я задумчиво протянула:
— Дела…
А бабка продолжала свой рассказ, и чем больше она говорила, тем хуже мне становилось. Чтобы не взвыть в голос, мне приходилось дышать часто-часто, словно заезженной лайке.
— И что с ним сделалось, Настя, я тебе передать не могу! Он, конечно, виду старался не подавать, да я же вижу, что с парнем творится… Спрашиваю: «Где Настя?»
Молчит… Потом время прошло, он подходит ко мне да говорит: «Сядь, Степанида Михайловна, да слушай. Кто будет про Настю спрашивать, всем говори, что на юг поехала. Отдохнуть, мол… И Петру Игнатичу, и соседям, и подружкам… И виду никакого не подавай. Попала, говорит, наша Настя в беду…»
Тут бабка Степанида не сдержалась и запричитала, уткнувшись лицом в платок. Я растерянно моргала, потому что то, о чем рассказывала бабка, никак не укладывалось в моей голове, которую до этой самой минуты я искренне считала весьма умной.
— С этого и началось… — наконец немного успокоилась бабка, — Потом опять пропал, а ночью слышу: в горнице кто-то шуршит. Я спустилась, глянула, а это наш Стас, бледный, левая рука плетью висит, и весь рукав, как есть, в крови… Кинулась я к нему, а он только шепчет: «Молчи, молчи, бабка, чтоб никто не знал…»
Я хотела врача, но он не дал. Нельзя, говорит. Подстрелили его, Настя… Слава богу, не застряла пуля, навылет прошла… Перевязала я его, он сначала мне помогал да все шутил, мол, до свадьбы заживет. А потом вижу — побледнел да в беспамятство впал. Ох, и натерпелась же я в ту ночь, Настя! И как быть — не знаю, и кого позвать боюсь, не велел же он! А дело-то уж больно серьезное…
Почти сутки он в беспамятстве метался и все тебя звал…
Слушать это у меня уже не было сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я выругалась и опустилась на четвереньки. Проклятая зажигалка могла улететь куда угодно, тогда я буду ползать здесь до второго пришествия… Исследуя пол непосредственно под столом, я вдруг ткнулась во что-то весьма затейливое. После судорожного ощупывания пришла к заключению, что это автомат. В смысле автоматическое оружие. Я отодвинулась и осторожно попятилась.
Под рукой неожиданно оказался гладкий бок зажигалки.
Издав счастливый стон, я крепко сжала ее и поднялась.
Через две секунды весело заплясал огонек свечи, я огляделась.
Подвальное помещение без окон, прямо передо мной стол, слева от стола несколько деревянных ящиков. Подойдя ближе, я поднесла к ним свечу. И открыла рот. Лаконичные черные буквы свидетельствовали о том, что это ящики с оружием, на крышках отпечатаны годы: с девяносто второго по девяносто пятый. Заглянув под стол, я обнаружила там три автомата Калашникова, в коробочках на столе оказались патроны…
Я что, на военной базе? В коленях образовалась неприятная слабость, держась одной рукой за стену, я направилась к противоположному углу. На железном стеллаже были аккуратно разложены тряпочные кульки, их мне даже не надо было разворачивать, чтобы удостовериться, что это пистолеты. Под стеллажом стояло несколько больших картонных коробок, туда я и не думала соваться. Рядом со стеллажом на уровне глаз в стене торчал гвоздь, на котором висел помятый светло-зеленый мужской пиджак с бурыми пятнами.
Обводя стены очумелым взглядом, я вдруг увидела обитую толстым материалом дверь. Тронула ручку, дверь послушно открылась. Так я и думала. Маленькая комнатка, сплошь обитая войлоком, верх комнаты и потолок затянуты белыми панелями, здорово похожими на сито. В дальнюю стенку вделано нечто вроде бочек, набитых лохматой паклей, между бочками растрепанные мишени с изображением контура человека. Торопливо прикрыв дверь, я повернулась. Ничего себе местечко…
Прикрывая ладонью заплясавшее пламя свечки, я прошла вдоль стены к дальнему углу, тонувшему во мраке.
Здесь был небольшой выступ, за ним коридор метра три. Миновав коридор, я остановилась. Однако медлить больше нельзя, свеча неумолимо таяла, перспектива снова оказаться в кромешной тьме мне вовсе не улыбалась. Сделав маленький шаг, я глянула за угол. Свеча в руке задрожала, я вдохнула так глубоко, как только смогла. На полу в небольшом квадратном закутке, широко разбросав ноги, лежал Сова. Он лежал на животе, поджав под себя левую руку, лицо повернуто куда-то в угол. Пол под его головой промок от крови, и все лицо было в ссадинах и кровоподтеках. Правая рука Совы лежала на последней ступеньке крутой деревянной лестницы, уходившей вверх к небольшому люку в потолке. Пересилив себя, я подошла к лежащему и присела на корточки, пытаясь найти артерию на шее.
«Ну вот. Сова… Теперь осталась только я…» Пристроив свечу на пол, я осторожно переступила через неподвижное тело и шагнула сразу на вторую ступеньку.
Когда в ладони оказалось деревянная ручка люка, я глубоко вздохнула и на выдохе толкнула крышку вверх.
Но не тут-то было, крышка оказалась тяжеленной.
О том, что она с обратной стороны заперта, мне даже думать не хотелось. Я поднялась на ступеньку выше и налегла на люк плечом. Наконец он дрогнул и подался.
Придерживая его, чтобы не греметь, я высунулась по пояс и откинула крышку на пол.
Люк находился в помещении. Было довольно темно, но откуда-то сверху падал тусклый желтый свет. Задрав вверх голову, я увидела узкое вытянутое окно на крыше, сквозь которое проглядывала луна. Сердце вновь забилось в непонятном предчувствии. Я огляделась. Стены белого кирпича, возле ближней стены — штабеля длинных досок, синие пластмассовые бочки, канистры. Деревянный верстак, на нем столярные инструменты, рядом с верстаком — старенький велосипед без седла. Торопливо поднявшись наверх, я захлопнула крышку и бросилась к дверям.
В первое мгновение свежий ночной воздух вскружил мне голову, привалившись спиной к сараю, я закрыла глаза. Но потом решительно тряхнула головой и огляделась. Место было мне незнакомо. Это вовсе не дача Бешеного. Участок очень большой и тоже огорожен глухим забором, но до Кодиного ему далеко. Когда глаза привыкли к темноте, я осторожно прокралась к забору. Теперь мне был виден дом, окинув его беглым взглядом, я быстро поняла причину своей маеты. Я еще раз глянула на забор. Так и есть. Зеленый. Чертов улей. Это же Горелки. Улица 50-летия Октября. Дом номер семнадцать. Семейство Савченко… Боже мой, так Сова — это и есть Савченко… Старший Вовкин брат… Вадим, кажется.
И Ирка была права, она действительно видела, как в его сарай таскали ящики с оружием. А еще она видела, как в ту памятную ночь Ефим с Бешеным привезли сюда Простыря… Потому что тот светло-зеленый пиджак, висящий сейчас на гвоздике в подвале, принадлежал именно ему. Вот о чем хотела мне рассказать Ирка, когда мы виделись последний раз. К сожалению, ни я, ни она не представляли, чем все это закончится…
Не в силах больше испытывать свое и божье терпение, я оттолкнулась ногой от лежащей на земле деревянной чурки и мешком перевалилась через забор. Приземлившись не слишком удачно на пятую точку, я облегченно выдохнула. Правда, вид печально знакомых недостроенных коттеджей на той стороне улицы немного остудил мою радость, но все равно я была счастлива. Теперь хоть ползком, хоть на четвереньках, но я доберусь до дома, обниму бабку и повисну на шее у Стаса. Я уверена, что мне есть за что сказать ему спасибо. Это он звал меня во сне, и я проснулась и смогла выбраться. Стасик, всю жизнь ты меня спасаешь…
Я стремительно хромала в сторону родимого дома, не забывая, однако, держаться поближе к заборам. В общем-то сейчас это было и необязательно. Сова не соврал, было видно, что недавно прошел сильный дождь.
Ни в одном окне не горел свет, не горели фонари, значит, линию еще не восстановили, и, скорее всего, до утра электричества не будет. Темнота ночных улиц меня нисколько не беспокоила, здесь я могу пройти и с закрытыми глазами.
Наконец я добралась до своей улицы, впереди показался силуэт бабкиного дома, я прибавила шагу. Вот привычно скрипнула синяя калитка, я взглянула на дом и притормозила. Окно горницы мерцало тусклым светом, выглядевшим на фоне темной деревни несколько жутковато. Влетев в два шага на крыльцо, я распахнула дверь и вошла в горницу. Первое, что увидела, — толстая белая свеча с позолотой. Это была венчальная свечка бабки Степаниды, которую та берегла за иконами бог знает сколько лет. Теперь же свеча почти совсем оплыла, и тяжелые восковые волны лились через подсвечник прямо на скатерть. Я шагнула к столу, и только тогда увидела сидящую на лавке возле окна простоволосую бабку. Уткнувшись лбом в сцепленные замком руки, она покачивалась из стороны в сторону, что-то тихо бормоча. Услышав шаги, Степанида подняла голову. В первую секунду на лице отразилась растерянность, потом она охнула и, прижав обе руки к груди, выдохнула:
— Настенька…
С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась мне навстречу. Я бросилась к ней, разом позабыв все слова, что собиралась сказать.
— Господи, Настенька, — твердила бабка сквозь слезы, гладя меня по голове трясущейся рукой, — живая…
Слава богу, Настенька…
Глянув бабке в лицо, я поразилась произошедшей с ней перемене. От суровой Степаниды Михайловны не осталось и следа, побелевшие губы дрожали, и по ложбинкам морщин ручьем катились горькие слезы. Но вот бабка мельком глянула на дверь за моей спиной и почему-то спросила:
— Где Стас-то?
Я перестала хлюпать носом и в недоумении нахмурилась. Как это — где? Высвободившись из бабкиных рук, я кинулась к двери Стасовой комнаты.
— Стасик…
Но комната была пуста. Я оглянулась и поймала полный отчаяния и растерянности бабкин взгляд.
— А где он? — выдавши я, и меня почему-то затошнило.
— Рази ж он.., не с тобой?
Я покачала головой. Бабка беспомощно опустилась на лавку и перекрестилась.
Сжав ладонями мучительно пульсирующие виски, я не отрываясь смотрела на дрожащее в предсмертной агонии пламя венчальной свечи. Вот огненный язычок в последний раз рванулся вверх, выхватив из полумрака скорбный полумесяц бледных бабкиных губ, и пропал, прощально мигнув красным глазком почерневшего фитиля. Горница погрузилась в темноту.
— ..В ту ночь и он ушел, — нервно комкая в ледяных пальцах насквозь промокший носовой платок, продолжала бабка. — Я вскинулась, чую шум какой-то.., да пока поднялась, никого нет, ни тебя, ни Стаса… Спустилась во двор, сарай нараспашку, машины нет, ворота открыты…
— Как это машины нет? — недоверчиво переспросила я, отлично помня, что в ту ночь на Стасовой «девятке» попросту отсутствовало заднее колесо.
— Так, нет, и все… Я, грешным делом, осерчала, да что ж это делается, посреди ночи, молчком сорвались…
Опять легла… А к обеду ближе слышу — машина подъехала, вернулся Стас. Хотела я попенять, да как глянула на него, слова-то и застряли… Лицом белей белого, глаза поднял, так меня оторопь взяла. Стою да молчу. Он машину во двор загнал и молчком в дом. Вижу, машину-то опять побил, спереди у ней вмятины…
Я перебила:
— А до этого где он «девятку» помял? У него сбоку было расцарапано…
— Это раньше… Когда ты с подружками в ресторан ездила. Он тоже поздно вернулся, я вышла к нему, да и увидела. А Стас машину загнал и снова ушел…
Побарабанив пальцами по столу, я задумчиво протянула:
— Дела…
А бабка продолжала свой рассказ, и чем больше она говорила, тем хуже мне становилось. Чтобы не взвыть в голос, мне приходилось дышать часто-часто, словно заезженной лайке.
— И что с ним сделалось, Настя, я тебе передать не могу! Он, конечно, виду старался не подавать, да я же вижу, что с парнем творится… Спрашиваю: «Где Настя?»
Молчит… Потом время прошло, он подходит ко мне да говорит: «Сядь, Степанида Михайловна, да слушай. Кто будет про Настю спрашивать, всем говори, что на юг поехала. Отдохнуть, мол… И Петру Игнатичу, и соседям, и подружкам… И виду никакого не подавай. Попала, говорит, наша Настя в беду…»
Тут бабка Степанида не сдержалась и запричитала, уткнувшись лицом в платок. Я растерянно моргала, потому что то, о чем рассказывала бабка, никак не укладывалось в моей голове, которую до этой самой минуты я искренне считала весьма умной.
— С этого и началось… — наконец немного успокоилась бабка, — Потом опять пропал, а ночью слышу: в горнице кто-то шуршит. Я спустилась, глянула, а это наш Стас, бледный, левая рука плетью висит, и весь рукав, как есть, в крови… Кинулась я к нему, а он только шепчет: «Молчи, молчи, бабка, чтоб никто не знал…»
Я хотела врача, но он не дал. Нельзя, говорит. Подстрелили его, Настя… Слава богу, не застряла пуля, навылет прошла… Перевязала я его, он сначала мне помогал да все шутил, мол, до свадьбы заживет. А потом вижу — побледнел да в беспамятство впал. Ох, и натерпелась же я в ту ночь, Настя! И как быть — не знаю, и кого позвать боюсь, не велел же он! А дело-то уж больно серьезное…
Почти сутки он в беспамятстве метался и все тебя звал…
Слушать это у меня уже не было сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52