Увидев такое количество народа, я охнула, и ноги вдруг сделались ватными.
— Петр Игнатьевич! — крикнул кто-то. — Вы за Анастасией Игоревной посылали, она здесь!
Толпа разом оглянулась на меня, и я увидела идущего от Иркиной калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за затылок, лицо его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот, он удрученно качал головой.
— Анастасия Игоревна, здравствуй, — он осторожно подцепил меня под локоть и, заглядывая в лицо, спросил:
— Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?
После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но я несколько раз сглотнула и спросила:
— Что там?
— Да там, Настя… — отозвался Петр Игнатьевич, отводя взгляд. — Сроду такого не видал… Да ты не бледней, не бледней… Подружки твоей там нет. И не знаю, где она. А вот возле крыльца… Послушай, ты, конечно, можешь этого не делать, но тут дело такое… Короче, труд соседи увидели… Пока начальство не нагрянуло, может, глянешь… Не наш он, не местный. Понимаешь, о чем я?
Это я понимала. Возле Иркиного крыльца неизвестный труп, а мне надо на него идти глядеть. А может, это…
Нет, только не он… Господи, ну почему я не уехала в Москву? Сидела бы, смотрела телевизор… Не могу я видеть трупы… Я не хочу… Обреченно подняв глаза на участкового, я кивнула. Он сразу оживился, махнул рукой, и любопытствующие, с завидным упорством пытающиеся заглянуть за калитку, отпрянули. От калитки Иркино крыльцо никак нельзя было увидеть, это обстоятельство здорово раздражало и огорчало местное население.
— За Надеждой пошли, — проинформировал по дороге Петр Игнатьевич, очевидно, полагая, что это должно меня ободрить, — думаю, сейчас уж здесь будет.
В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела что-то прикрытое белой простыней.
Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя в руки, и тут поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом была Надька.
— А Ира где? — пролепетала я севшим вдруг голосом и неожиданно поняла, что абсолютно не желаю видеть то, что находится под этой белоснежной простыней.
— Не знаю… Нету… Готова? — глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.
Готова я, конечно, не была, но кивнула, одновременно в душе ругая себя последними словами за слабость.
Тут участковый отогнул край простыни, и я, подавившись собственным взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного усатого мужика. Рот его был как-то неестественно криво раскрыт, словно он пытался скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись мелкие ровные зубы. В глазах у меня поплыло.
Такую физиономию я не пожелала бы увидеть злейшему врагу, однако, несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок, где-то под самой черепной коробкой слабенько екнуло: «Я его видела…»
— Настя, Настя, — вернул меня к действительности Петр Игнатьевич, с силой встряхнув за плечо, — что, нехорошо тебе? Ну-ка, иди сюда, присядь, подумай маленько… Ну что, признала?
Благодарно дрогнув краем губ за то, что он отвел меня за соседний сиреневый куст и усадил на лавочку, я кивнула.
— Угу, — сказал участковый и почесал в затылке, — ладно, отдыхай пока…
Он исчез за кустом, я сидела не шевелясь и боясь оглянуться. Но через несколько минут я малость отошла, перестала трястись и стала вспоминать, где же могла видеть того, кто отдыхал сейчас у Иркиного крылечка в неудобной позе. За последние дни я перевидала столько народу, что в голове все путалось, однако в одном я была уверена — я его видела.
Возле куста послышалось шуршание, я оглянулась и обнаружила бледнющую Надьку, безвольно стекающую с рук участкового на лавку рядом со мной. Я торопливо подхватила ее под руки и помогла сесть, она окинула меня отсутствующим взглядом и жалобно вякнула.
— Пригляди за ней, — озабоченно пробормотал Петр Игнатьевич и обрадовался:
— Тоже признала… Только пока молчит… Ну ладно, посидите… Начальство прибыло, пойду доложу обстановку…
Участковый вновь растворился среди зелени, я глубоко вздохнула и ткнула Надьку локтем. Она взглянула на меня затравленно и заморгала.
— Надь, — шепнула я, — что делается-то?
Поскольку она пришибленно молчала, я снова ткнула ее в бок, на этот раз посильнее. Надька поморщилась и замычала. Потом подняла на меня глаза и принялась вдруг трясти возле шеи ладонью, словно пыталась зарезаться. Я решила, что вид покойника произвел на подругу гораздо более сильное впечатление, она явно никак не могла прийти в себя. Хлопнув ладонью по лавке, я поднялась и осторожно выглянула из-за сирени.
Крыльца отсюда, слава богу, не видно, зато хорошо видна целая толпа народу, топтавшаяся возле. Мелькали люди в форме и в штатском, и на лицах их был написан живой интерес, но никак уж не ужас. Они, безусловно, гораздо более привычны к подобным зрелищам, чем мы с Надькой.
Я прошла вдоль беседки и вышла к уже основательно натоптанной нами за последние дни тропе. Обошла теплицу и, немного не доходя до забора, остановилась. На земле были расстелены две телогрейки, я долго смотрела на них, стараясь понять, почему же этот факт мне так не нравится.
Тут я услышала, как меня окликнул Петр Игнатьевич, развернулась и неожиданно увидела в лопухах справа от тропинки что-то красно-белое. В первое мгновение мне показалось, что это скомканная тряпка, но сердце отчего-то сжалось, шагнув ближе, я с ужасом поняла, что передо мной Иркина кошка Маська. Что именно произошло с ней, я понять не успела, сообразив лишь, что кошка мертва, а ее белоснежная шерстка слиплась от запекшейся крови. Зрелище это было явно не для моих нервов, и я заголосила во все горло, одновременно плюхнувшись на землю, потому что ноги меня уже больше не держали.
Тут возле меня очутился Петр Игнатьевич. Вслед за участковым показалась толпа самого разнообразного народа, и на меня обрушился град вопросов. Но наш участковый показал себя молодцом, оглянувшись вокруг, он быстро сообразил, в чем дело, и, стащив фуражку, вытер со лба пот:
— Матерь божья, что делается!
Он помог мне подняться, и я вновь очутилась на лавочке рядом с Надеждой. Теперь настала ее очередь приводить меня в чувство, я сидела истукан истуканом, не реагируя на окружающих. Возле лавки продолжали вертеться люди, вскоре ко мне пробился Петр Игнатьевич, рядом с ним была молодая женщина в белом халате, которая без всяких разговоров вкатила мне в руку укол. Это окончательно подкосило мои силы, я закрыла глаза и решительно отказалась отвечать на вопрос сурового молодого человека в штатском: почему я сразу направилась туда, где находилось умерщвленное животное?
* * *
— Так вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком?
Я в десятый раз кивнула и опечалилась. Молодой человек в штатском печалился вместе со мной, удрученно подперев голову рукой и вздыхая. Который час, вертясь на неудобном колченогом стуле, я честными глазами моргала на прилипчивого следователя, тщетно стараясь сообщить ему нечто, что удовлетворит наконец-то его неуемное любопытство.
Кабинет, стул и люди, задающие вопросы, менялись несколько раз, столько же раз меня любезным голосом просили сообщить все, что может быть полезным для раскрытия преступления, столько же раз благодарили за сообщенные сведения, и все начиналось заново.
Периодически я сталкивалась где-нибудь с тоскующей Надькой, мы обменивались жалобными вздохами и вновь скрывались за разными дверями. Иногда возникал участковый, ободряюще улыбался, хлопал меня по плечу и советовал потерпеть еще немного, ничего не поделаешь, следствие должно учитывать все возможные версии. Часа через четыре мы наконец встретились с Надькой в коридоре.
— Я отпросилась покурить, — нервно сообщила мне Надежда, — не могу больше…
Я отпросилась по несколько другой причине, однако обе версии позволяли нам уединиться в туалете, что мы, собственно, и проделали.
— Что ж ты не куришь? — поинтересовалась я, усмехнувшись.
Между нами, Надька не курила вовсе, просто врожденная скромность не позволила ей выдвинуть другую уважительную причину. Она раздраженно заявила:
— После такого и закуришь, и запьешь…
— Точно… — согласилась я. — Ты что рассказывала-то? Ты мужика-то этого.., убитого.., узнала?
Надька передернула плечами и кивнула:
— Господи, как не узнать… Я ж с ним танцевала…
Только он был в зеленом пиджаке. А сейчас в одной рубашке. Ой, мамочки, — запричитала вдруг она, схватившись за виски руками, — сниться он мне теперь будет, ох, чую, что будет. Горло его в глазах стоит…
Она снова заныла, я уточнила:
— А что его горло?
— Как что? — всплеснула Надежда руками. — Перехвачено горло отсюда досюда… Весь кровью залит до самых коленок…
— Да? — ужаснулась я, только сейчас сообразив, что добросердечный участковый, пожалев мои нервы, показал мне одно лишь лицо. — Я, честно сказать, подумала, что его задушили или чего в этом роде…
— Задушили… Я Игнатьевичу говорю: «Он в зеленом пиджаке?» — «В зеленом? — говорит. — Да нет, вроде нету пиджака, сама вот смотри…» Да простыню и откинул.
А там… Ой, плохо мне, Стаська, ей-богу, плохо. Рубашка вся как есть залита, и горло перехвачено, словно мясник рубил. Простыню Игнатьич прикрыл, да не натянул, как было, так она вся вмиг промокла…
Пару минут мы с Надеждой поплакали друг у дружки на плече, но меня надолго не хватило.
— Ты что рассказывала следователю?
— Что спрашивал, то и рассказывала. Что отмечали день рождения в «Магии», убитый подошел, пригласил.
А как звать, не знаю. Он, может, и говорил, да на черта мне его имя сдалось? Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно. Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама хотела бы знать.
Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
— Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?
Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…
— А что?
— Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.
Надька усмехнулась:
— Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу — батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…
Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
— Как ты считаешь, — прервала мои размышления Надежда, — не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра — приревновал или еще чего?..
— Мне это тоже в голову приходило, — созналась я, — только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?
— Действительно, — оживилась Надежда, — я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!
— Подожди, — ухватила я ее за руку, — я тебе еще не все рассказала…
Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.
Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.
— И кто это был?
— Не знаю… Темно же было…
— А это не…
— Не Ефим, не Юра, не Коля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Петр Игнатьевич! — крикнул кто-то. — Вы за Анастасией Игоревной посылали, она здесь!
Толпа разом оглянулась на меня, и я увидела идущего от Иркиной калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за затылок, лицо его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот, он удрученно качал головой.
— Анастасия Игоревна, здравствуй, — он осторожно подцепил меня под локоть и, заглядывая в лицо, спросил:
— Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?
После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но я несколько раз сглотнула и спросила:
— Что там?
— Да там, Настя… — отозвался Петр Игнатьевич, отводя взгляд. — Сроду такого не видал… Да ты не бледней, не бледней… Подружки твоей там нет. И не знаю, где она. А вот возле крыльца… Послушай, ты, конечно, можешь этого не делать, но тут дело такое… Короче, труд соседи увидели… Пока начальство не нагрянуло, может, глянешь… Не наш он, не местный. Понимаешь, о чем я?
Это я понимала. Возле Иркиного крыльца неизвестный труп, а мне надо на него идти глядеть. А может, это…
Нет, только не он… Господи, ну почему я не уехала в Москву? Сидела бы, смотрела телевизор… Не могу я видеть трупы… Я не хочу… Обреченно подняв глаза на участкового, я кивнула. Он сразу оживился, махнул рукой, и любопытствующие, с завидным упорством пытающиеся заглянуть за калитку, отпрянули. От калитки Иркино крыльцо никак нельзя было увидеть, это обстоятельство здорово раздражало и огорчало местное население.
— За Надеждой пошли, — проинформировал по дороге Петр Игнатьевич, очевидно, полагая, что это должно меня ободрить, — думаю, сейчас уж здесь будет.
В этот момент мы добрались до крыльца, возле самых ступенек я увидела что-то прикрытое белой простыней.
Я затряслась помимо воли, очень стараясь взять себя в руки, и тут поймала себя на мысли, что действительно страшно хочу, чтобы рядом была Надька.
— А Ира где? — пролепетала я севшим вдруг голосом и неожиданно поняла, что абсолютно не желаю видеть то, что находится под этой белоснежной простыней.
— Не знаю… Нету… Готова? — глянул мне в лицо Петр Игнатьевич.
Готова я, конечно, не была, но кивнула, одновременно в душе ругая себя последними словами за слабость.
Тут участковый отогнул край простыни, и я, подавившись собственным взвизгом, уставилась в широко раскрытые глаза бледного усатого мужика. Рот его был как-то неестественно криво раскрыт, словно он пытался скорчить дурную рожу, за синюшной нижней губой виднелись мелкие ровные зубы. В глазах у меня поплыло.
Такую физиономию я не пожелала бы увидеть злейшему врагу, однако, несмотря на сильнейшее желание грохнуться в обморок, где-то под самой черепной коробкой слабенько екнуло: «Я его видела…»
— Настя, Настя, — вернул меня к действительности Петр Игнатьевич, с силой встряхнув за плечо, — что, нехорошо тебе? Ну-ка, иди сюда, присядь, подумай маленько… Ну что, признала?
Благодарно дрогнув краем губ за то, что он отвел меня за соседний сиреневый куст и усадил на лавочку, я кивнула.
— Угу, — сказал участковый и почесал в затылке, — ладно, отдыхай пока…
Он исчез за кустом, я сидела не шевелясь и боясь оглянуться. Но через несколько минут я малость отошла, перестала трястись и стала вспоминать, где же могла видеть того, кто отдыхал сейчас у Иркиного крылечка в неудобной позе. За последние дни я перевидала столько народу, что в голове все путалось, однако в одном я была уверена — я его видела.
Возле куста послышалось шуршание, я оглянулась и обнаружила бледнющую Надьку, безвольно стекающую с рук участкового на лавку рядом со мной. Я торопливо подхватила ее под руки и помогла сесть, она окинула меня отсутствующим взглядом и жалобно вякнула.
— Пригляди за ней, — озабоченно пробормотал Петр Игнатьевич и обрадовался:
— Тоже признала… Только пока молчит… Ну ладно, посидите… Начальство прибыло, пойду доложу обстановку…
Участковый вновь растворился среди зелени, я глубоко вздохнула и ткнула Надьку локтем. Она взглянула на меня затравленно и заморгала.
— Надь, — шепнула я, — что делается-то?
Поскольку она пришибленно молчала, я снова ткнула ее в бок, на этот раз посильнее. Надька поморщилась и замычала. Потом подняла на меня глаза и принялась вдруг трясти возле шеи ладонью, словно пыталась зарезаться. Я решила, что вид покойника произвел на подругу гораздо более сильное впечатление, она явно никак не могла прийти в себя. Хлопнув ладонью по лавке, я поднялась и осторожно выглянула из-за сирени.
Крыльца отсюда, слава богу, не видно, зато хорошо видна целая толпа народу, топтавшаяся возле. Мелькали люди в форме и в штатском, и на лицах их был написан живой интерес, но никак уж не ужас. Они, безусловно, гораздо более привычны к подобным зрелищам, чем мы с Надькой.
Я прошла вдоль беседки и вышла к уже основательно натоптанной нами за последние дни тропе. Обошла теплицу и, немного не доходя до забора, остановилась. На земле были расстелены две телогрейки, я долго смотрела на них, стараясь понять, почему же этот факт мне так не нравится.
Тут я услышала, как меня окликнул Петр Игнатьевич, развернулась и неожиданно увидела в лопухах справа от тропинки что-то красно-белое. В первое мгновение мне показалось, что это скомканная тряпка, но сердце отчего-то сжалось, шагнув ближе, я с ужасом поняла, что передо мной Иркина кошка Маська. Что именно произошло с ней, я понять не успела, сообразив лишь, что кошка мертва, а ее белоснежная шерстка слиплась от запекшейся крови. Зрелище это было явно не для моих нервов, и я заголосила во все горло, одновременно плюхнувшись на землю, потому что ноги меня уже больше не держали.
Тут возле меня очутился Петр Игнатьевич. Вслед за участковым показалась толпа самого разнообразного народа, и на меня обрушился град вопросов. Но наш участковый показал себя молодцом, оглянувшись вокруг, он быстро сообразил, в чем дело, и, стащив фуражку, вытер со лба пот:
— Матерь божья, что делается!
Он помог мне подняться, и я вновь очутилась на лавочке рядом с Надеждой. Теперь настала ее очередь приводить меня в чувство, я сидела истукан истуканом, не реагируя на окружающих. Возле лавки продолжали вертеться люди, вскоре ко мне пробился Петр Игнатьевич, рядом с ним была молодая женщина в белом халате, которая без всяких разговоров вкатила мне в руку укол. Это окончательно подкосило мои силы, я закрыла глаза и решительно отказалась отвечать на вопрос сурового молодого человека в штатском: почему я сразу направилась туда, где находилось умерщвленное животное?
* * *
— Так вы утверждаете, что незнакомы с этим человеком?
Я в десятый раз кивнула и опечалилась. Молодой человек в штатском печалился вместе со мной, удрученно подперев голову рукой и вздыхая. Который час, вертясь на неудобном колченогом стуле, я честными глазами моргала на прилипчивого следователя, тщетно стараясь сообщить ему нечто, что удовлетворит наконец-то его неуемное любопытство.
Кабинет, стул и люди, задающие вопросы, менялись несколько раз, столько же раз меня любезным голосом просили сообщить все, что может быть полезным для раскрытия преступления, столько же раз благодарили за сообщенные сведения, и все начиналось заново.
Периодически я сталкивалась где-нибудь с тоскующей Надькой, мы обменивались жалобными вздохами и вновь скрывались за разными дверями. Иногда возникал участковый, ободряюще улыбался, хлопал меня по плечу и советовал потерпеть еще немного, ничего не поделаешь, следствие должно учитывать все возможные версии. Часа через четыре мы наконец встретились с Надькой в коридоре.
— Я отпросилась покурить, — нервно сообщила мне Надежда, — не могу больше…
Я отпросилась по несколько другой причине, однако обе версии позволяли нам уединиться в туалете, что мы, собственно, и проделали.
— Что ж ты не куришь? — поинтересовалась я, усмехнувшись.
Между нами, Надька не курила вовсе, просто врожденная скромность не позволила ей выдвинуть другую уважительную причину. Она раздраженно заявила:
— После такого и закуришь, и запьешь…
— Точно… — согласилась я. — Ты что рассказывала-то? Ты мужика-то этого.., убитого.., узнала?
Надька передернула плечами и кивнула:
— Господи, как не узнать… Я ж с ним танцевала…
Только он был в зеленом пиджаке. А сейчас в одной рубашке. Ой, мамочки, — запричитала вдруг она, схватившись за виски руками, — сниться он мне теперь будет, ох, чую, что будет. Горло его в глазах стоит…
Она снова заныла, я уточнила:
— А что его горло?
— Как что? — всплеснула Надежда руками. — Перехвачено горло отсюда досюда… Весь кровью залит до самых коленок…
— Да? — ужаснулась я, только сейчас сообразив, что добросердечный участковый, пожалев мои нервы, показал мне одно лишь лицо. — Я, честно сказать, подумала, что его задушили или чего в этом роде…
— Задушили… Я Игнатьевичу говорю: «Он в зеленом пиджаке?» — «В зеленом? — говорит. — Да нет, вроде нету пиджака, сама вот смотри…» Да простыню и откинул.
А там… Ой, плохо мне, Стаська, ей-богу, плохо. Рубашка вся как есть залита, и горло перехвачено, словно мясник рубил. Простыню Игнатьич прикрыл, да не натянул, как было, так она вся вмиг промокла…
Пару минут мы с Надеждой поплакали друг у дружки на плече, но меня надолго не хватило.
— Ты что рассказывала следователю?
— Что спрашивал, то и рассказывала. Что отмечали день рождения в «Магии», убитый подошел, пригласил.
А как звать, не знаю. Он, может, и говорил, да на черта мне его имя сдалось? Только кажется мне, что, кто он, им и без меня хорошо известно. Допытывались, почему он у Ирки на крыльце оказался. Это и я сама хотела бы знать.
Но больше всего мне хотелось бы знать, куда сама Ирка подевалась. Ума не приложу. Тебе Петр Игнатьевич сказал что-нибудь?
— Про Ирку нет… В доме все убрано, словно она куда собралась. Ты ж Ирку знаешь, она может потихоньку в город смотаться, никого не дергая. Только вот зачем?
Мне она ни слова не сказала. И вообще я к ней вечером зайти хотела. Она сказала, что узнала кое-что интересное…
— А что?
— Так откуда ж мне знать? У меня тогда голова разрывалась, света белого не видела… До расспросов ли мне было? А она говорит, зайди вечером… И на Юру этого косит… Но она такая радостная была… Ну ты понимаешь… На коленках у него сидела.
Надька усмехнулась:
— Я ее радость тоже заметила… Трудно было не заметить. Она на этого Юру словно с цепи сорвалась. И тот тоже рад стараться. На веранду вышла, гляжу — батюшки, пустилась наша Ирина Захаровна во все тяжкие…
Я пожала плечами. У Ирки своя голова на плечах, насколько я успела узнать подругу, довольно умная. Не думаю, что Ирка наделает глупостей. Только вот неплохой сюрприз будет ее ожидать, когда она вернется.
— Как ты считаешь, — прервала мои размышления Надежда, — не могло быть так, что этот.., ну тот, что был в зеленом пиджаке, пришел к ним, а этот Юра — приревновал или еще чего?..
— Мне это тоже в голову приходило, — созналась я, — только объясни мне, с чего он сюда приехал и как узнал, где Ирка живет? Скорее можно предположить, что он тебя бы разыскивал… Слушай, может, Ирка дома? Я имею в виду в городской квартире?
— Действительно, — оживилась Надежда, — я об этом не подумала… Надо следователю сказать… Пойдем!
— Подожди, — ухватила я ее за руку, — я тебе еще не все рассказала…
Коротко изложив подружке свои ночные злоключения, я умолчала лишь о Ефиме. Я дала ему слово о камнях не говорить никому, как бы мне ни хотелось посоветоваться с Надькой, нарушить слово я не могла. Когда я закончила рассказ, на Надьку было страшно глядеть.
Губы тряслись, и сама она сделалась белая, словно полотно.
— И кто это был?
— Не знаю… Темно же было…
— А это не…
— Не Ефим, не Юра, не Коля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52