С этим я мысленно согласился. Вроде бы, правильно мыслит мужик. В самом деле, почему мне нельзя пользоваться тем, на что я право имею?
- Хорошо, - говорю. - Я подумаю. Когда ответ нужно дать?
- Да чем раньше, тем лучше! - говорит он. - Я понимаю, что не сегодня. Ведь день сегодня такой... Вы извините, что о делах заговорил. И не хотел их касаться, а само вырвалось, потому что все время об этом думаю!
- Ничего, - говорю я. - Я понимаю. Когда голова болит, как с народом рассчитаться, то поневоле о больном заговоришь.
- Вот-вот! - поддакивает он. - Рад, что вы это понимаете!
Ну, покалякали мы ещё немного о том, о сем, потом он заторопился мол, дела зовут - и проводил я его. Бутылку мы где-то на две трети опорожнили, ещё около ста пятидесяти грамм осталось. Сел я перед телевизором, глазею в экран, допиваю остаток.
Пил я, честно вам скажу, только для того, чтобы вырубиться после кошмарного дня и ничего не чувствовать, провалиться в сон, и до утра в сознание не приходить. Много ли, думаю, мне, старику, надо? Ведь выйдет в общей сложности на мою долю порядка трехсот грамм, я и забыл, когда пил такими дозами. Уже несколько лет не позволял себе больше, чем остограммиться, хотя когда-то крепок был насчет спиртного и ведрами мог глушить. Но старость не радость, сами понимаете. Еще когда мы с директором завода сидели, я почувствовал, что у меня глаза слипаться начинают.
Но добавка совсем иное действие произвела - будто встряхнула меня всего, схватив за шкирку. Вся сонливость улетучилась, сна ни в одном глазу, и только слышу в тишине, как собственное сердце стучит, и вроде как, того, порыкивает, словно внутри меня моторчик установили, и через сердце в этот моторчик горючее качают, и, понимаю я, пока это горючее во мне не выгорит, не будет мне ни отдыха ни покоя. Такой завод пошел, будто меня в кресле приподнимает и хочется стартовать с такой скоростью, чтобы ракетой дверь прошибить, и на улицу вылететь, и что-нибудь делать.
Это, конечно, нервное было. Знакомо мне такое состояние, не раз доводилось переживать, и в сложных обстоятельствах в мирное время и... ну да, на тех войнах, которых, вроде, и не было никогда, поэтому и я о них говорить не буду. Только спрошу вас, откуда у меня все эти боевые награды, а? Правильно, за не бывавшие никогда события, про которые только сейчас говорить начали. А когда опасность рядом, то, знаете, все чувства обостряются, и стоит выпить, как по тебе нервная дрожь проходит, словно по чуткой охотничьей собаке, и ты запах этой опасности так ясно улавливаешь, что можешь точно сказать, с какой она стороны и на каком расстоянии... Васильич мне говорил, что с ним то же самое происходит, да и многие другие подтверждали. Без этого инстинкта человек, считай, заранее не жилец, особенно когда война не такая, чтобы окопы против окопов, а и с гор подкрасться может, и с чердака дома, мимо которого проходишь, выстрелить... Ну, да ладно. Это я к тому, чтобы вы поняли, что за чувство мной овладело.
Встал я, начал по комнате расхаживать. Потом и в комнате мне стало тесно, нахлобучил я шапку, пальто надел, вышел на улицу. И ноги меня сами к рынку понесли. Прошу заметить, что я и не собирался в ту ночь никого убивать. Да, пистолет у меня был с собой, но я бы в любом случае его не оставил. Это вы понять должны, что такое для такого человека как я получить в руки оружие после многих лет. Да оно само к руке прикипает, и оторваться от него труднее, чем от женщины, вот что я вам скажу. Я собирался разведку местности произвести. То, что я этим кожаным гадам не спущу, это мне заранее ясно было - я не сомневался, что на квартиру Васильича налет совершили те, кто его утром на рынке "в последний раз" предупреждал - но мне надо было как следует всю обстановку изучить, где какое прикрытие и где какие расстояния, потому что все надо было сделать предельно чисто, не засыпавшись. С такой точки стрелять, чтобы я, при моей хромоте, десять раз успел уйти и затеряться, пока смятение будет утихать. А то, что этих гадов надо на рынке подстерегать, и ежику было понятно. Их логов я не знал, а на рынке они каждый день ошиваться должны, если они дань с рынка собирают и следят, чтобы все было по-ихнему.
В общем, выхожу я на площадь перед рынком, там, где автобусная станция междугородних автобусов, и где чуть ли не единственные в городе круглосуточные киоски работают, по бокам от главных ворот рынка, которые, гляжу, заперты, естественно, и на рынке все пусто и темно. А в киосках свет горит, и музыка грохочет, и всякая молодежь возле них толпится "тусуется", как сейчас говорят. Чуть поодаль, где навес автостанции и дежурный домик с билетной кассой и кафе для водителей, народ стоит, боязливо на эту молодежь поглядывая: ночного автобуса ждет.
Кто-то из владельцев киосков динамики на полную мощь врубил, и музыка так наяривает, что уши закладывает. И женский голос орет с надрывом: "Тейк ми ап, тейк ми даун, тейк ми ол эраунд ве таун" - без конца эти слова повторяет, да ещё и крутят эту песню снова и снова, так что даже я запомнил, при незнании языка... Впрочем, я всегда был способен к языкам. Вон, и тогда, в молодости, я по венгерски начал калякать, едва месяц в Венгрии проведя - а ведь говорят, что венгерский язык один из самых сложных. Да и азиатские всякие языки... Впрочем, это неважно. Суть в том, что взял я бутылочку пива в киоске и стою, попиваю её под этот голос нехороший голос, со шлюховатой такой хрипотцой. Блядский голос, напрямую говоря. И вообще, поганая картинка всей этой площади, с души воротит.
Ну, стою я, на меня никто особенного внимания не обращает. Мало, что ли, таких потертых и потрепанных стариков, как я, с которыми приступы памяти случаются - из тех приступов, что иначе, чем водкой, с пивком переложенной, не вылечишь?
Прикидываю, значит: тут площадь, там переулочек, там стоянка машин... Эти типы, небось, на машине разъезжают, и на стоянке её ставят, когда на рынок заходят. Есть неровности и укрытия, словом, за которые можно уцепиться. Ну, и разговоры слушаю. Естественно, молодежь в своих разговорах сегодняшних событий не обходит.
- Слыхал, как старикана, который ветеранской палаткой заведует, сегодня сделали? - говорит один.
- Слыхал, - отвечает другой. - По-твоему, это братьев Сизовых работа?
- Не знаю, - тот хмыкает. - Они, вроде, самые оторванные.
- Милиция на них бочку катить будет, факт, - говорит третий.
- Где покатит, там и оставит, - возражает первый. - На них много дел навесить пытались, ни одно не прошло.
И опять о своем заговорили.
И тут - представляете - машина к стоянке подъезжает, и из неё один из этих кожаных гадов выходит. Я, значит, бочком, бочком, да поближе. Никто на меня внимания не обращает. Хорошо быть стариканом зачуханным.
Они, значит, по одному из машины вылезли, и, вижу, один из них дверцу другой машины отпирает, той, что на пятачке стоит. В дорогу, похоже, собирается, а другие ему что-то говорят, руками даже размахивают. По виду, какие-то наставления дают. Только музыка так грохочет, что ничего не услышишь даже с близкого расстояния, разве что вплотную подойдешь. Но вплотную как подойдешь? По шее накостыляют, если не вообще замордуют.
И тут меня как осенило - если, думаю, музыка так грохочет, что на полшага ничего не слышно, так и выстрела никто не услышит. А я как раз в промежуточке между закрытыми киосками стою, запертыми и со ставнями навешенными. Я, значит, по этому промежуточку до самой бетонной ограды рынка дошел, и вдоль задней стенки киоска двинулся, между стенкой этой и оградой. Выглянул - пятачок стоянки с этими типами передо мной как на ладони, а меня никто не видит. Этот, который уезжать собрался, за ручку дверцы держится, но дверцу пока не открывает, последние слова выслушивает.
Я и снял его с одного выстрела. Полсекунды понадобилось, чтобы пистолет выхватить и на вскидку его положить. Можно было и двух других зараз прихлопнуть, но я этого по двум причинам не сделал. Во-первых, три выстрела подряд все-таки слишком слышны были бы, несмотря на всю эту ревущую музыку. Во-вторых, думаю, не хрена им всем трем мгновенную смерть принимать, слишком легко отделаются. Пусть походят денек-другой, через плечо в страхе оглядываясь - пришла за ними их смерть или нет. Я им такие адские муки устрою, что все муки Васильича и его семьи игрушками покажутся!
Так вот, этот гад за сердце схватился и падает. Его братаны, или кто они ему там, ещё расчухать не успели, что произошло, а я уже пистолет за пояс убираю. Никто ничего не слышал - я специально момент подловил, когда эта певица особенно сильно завизжала, под такой гром и грохот, что никто себя бы самого не расслышал.
Потом выбираться стал. Музыка потише стала, а тут и на стоянке эти гады заорали. Все, кто был на площади - туда. Мимо меня народ снует, и, думаю я, надо как-то поестественней из моей щели выбраться, чтобы потом не припомнили, что старикашка неизвестный тут как-то странно шастал. Ну, а зачем люди за киоски прячутся? Вот именно! Я штаны расстегнул, помочился как следует, вылезаю из своего укрытия, одной рукой штаны застегиваю, в другой бутылку пива держу. Кто-то глянул на меня мимоходом, да и отвернулся поскорее, с брезгливостью на лице.
Значит, все в порядке. Уловка моя сработала.
И я, пока все вокруг стоянки сгрудились, тихонько, никем не замеченный, убрался с площади и домой вернулся. По пути бутылку пива допил, и тут мне вправду спать захотелось. Еле доплелся, усталость разом навалилась страшная, ни мыслей никаких, ни чувств, полная пустота в башке, и одно желание: поскорее кости в горизонтальном положении бросить. Что я и сделал, в квартиру Васильича вернувшись."
ГЛАВА ПЯТАЯ
- И копию квитка, пожалуйста, будьте добры, - сказал Андрей кассирше.
- Как вам будет угодно, - любезно ответила она. - Одну секунду, - она убрала квиток, который протягивала в окошко на подпись Андрею, сделала дубликат, и протянула ему оба квитка разом.
- Пожалуйста, распишитесь здесь и здесь.
Андрей взял ручку, стоявшую на стойке в элегантной круглой подставочке с эмблемой банка - подставочка была наглухо закреплена, а ручка привязана к ней леской, "на всякий пожарный", как говорится - и расписался в обоих квитках, что он, Андрей Хованцев, вносит на счет Терентьева Игоря Валентиновича две тысячи рублей... Скользнул по обоим экземплярам приходного ордера рассеянным взглядом...
- Что с вами? - встревожено спросила кассирша. - Что-то не так?
- Нет-нет, все замечательно, - Андрей постарался улыбнуться милой девушке. - Простите, я задумался о своем.
Она вручила Андрею копию, предварительно поставив на бумажку банковскую печать.
- Вот, пожалуйста!
Андрей поблагодарил её, убрал копию в бумажник и вышел из банка.
Теперь он знал, как бандиты узнавали о финансовых делах своих жертв. Узнавали немыслимо просто - и нагло.
Но его запоздалые знания были, наверно, уже ни к чему. Если все пройдет нормально, то сегодня возьмут одного (а может, и не одного) из членов банды, и раскрутится ниточка... И Федор, и Игорь такие люди, что оборваться ей не дадут. При первом же допросе они узнают...
Андрей поглядел на часы. Начало двенадцатого. Он все ещё думал о захвате курьера в будущем времени, а ведь оно уже произошло - или завершается.
Почему ни Игорь, ни Федор не обратили внимание на столь очевидную вещь? Ответ мог быть один - все было настолько просто, что им это и в голову не пришло! Но Игорь... Он ведь занимался системой безопасности банков! Так именно поэтому... Он уделял внимание серьезным вещам, а выписывание приходно-расходного ордера к таким не относится, с ним много не помухлюешь... Наверно, так...
Андрей остановился в том же скверике, который уже проходил, опять полюбовался морозным солнечным днем. И не спеша пошел дальше, выбирая переулки - не столько для того, чтобы срезать расстояния (переулки вились так, что путь по ним получался даже дольше, чем по крупным улицам), сколько для того, чтобы отгородиться от суеты, видеть побольше неба над крышами двух - и трехэтажных домов, с их благородными окнами и обшарпанной лепниной, вдыхать тихо уходящий воздух старой Москвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54