Она пыталась отогнать их, но ничто — ни молитва, ни воскрешение в памяти образа мужа, ни лица детей, ни воспоминание о воскресных обедах их когда-то полной семьи, — не могло избавить ее от слов Джимми, от заговорщицкого, хитрого тона, которым он их произнес, или от ответов, пришедших ей на ум, столь же мгновенных, сколь и совершенно противоречивых.
Нет. Я не хотела его смерти, Джимми. Я хотела, чтобы он был рядом до конца моей жизни. Мне хотелось слышать его смех, чувствовать его дыхание на своем плече, когда он спит, его руку на своем колене вечером, когда мы разговаривали о прошедшем дне. Я хотела слышать, как он кричит: «Бей по мячу, Джимми! Давай, представь, что ты боулер, сынок», — видеть его на взморье со Стэном на плечах, а рядом Шэр, и они передают друг другу бинокль, наблюдая за птицами, и этот его запах, единственный и неповторимый. Я хотела его, Джимми. И хотеть его вот так означало хотеть его живым, а не мертвым.
Журналисты наконец покинули Кардейл-стрит, и, похоже, пока никто из них не собрался проделать долгий путь до Собачьего острова. Хотя Джинни не сомневалась, что они вернутся со своими блокнотами и камерами, едва такое путешествие покажется им выгодным. Задача состояла в том, чтобы лишить их этой выгоды. А добиться этого можно было единственным способом — оставаться в доме и не подходить к окнам.
Мистер Фрискин прошел за Джинни в дом: Джимми протиснулся мимо них и направился к лестнице. Когда Джинни окликнула его, он не остановился, и адвокат добродушно произнес:
— Лучше пока его не трогать, мисс Купер.
— Вчера вечером я так ничего и не добилась, — обратилась она к мистеру Фрискину. — Что он им сказал?
Адвокат сообщил уже известное ей, и каждый факт ощущался Джинни как смертельный удар, несмотря на усилия мистера Фрискина излагать все в мягкой форме.
— Таким образом, он подтвердил часть их подозрений, — заключил адвокат.
— И что это означает?
— Что они собираются давить дальше, чтобы посмотреть, что еще можно из него вытянуть. Он не говорит им всего, что они хотят знать. Это очевидно.
— Что они хотят знать? Он развел руками.
— Сказав мне, чего ищут, они привлекут меня на свою сторону, а я не на их стороне. Я — на вашей. И на стороне Джима. Ничто еще не закончилось, хотя, полагаю, они могут выждать сутки или больше, чтобы дать мальчику поволноваться о том, что будет дальше.
— Значит, будет еще хуже?
— Они любят оказывать давление, мисс Купер. И они будут его оказывать. Это составная часть их работы.
— Что же нам делать?
— Делать нашу работу, как и они — свою. Мы играем в игру «кто кого».
— Но там он сказал больше, чем находясь здесь, дома, — заметила Джинни. — Разве вы не можете его остановить? Потому что если он и дальше будет с ними разговаривать… Если вы позволите ему просто говорить… Разве вы не можете заставить его молчать?
— Все не так просто. Я даю ему советы и буду продолжать это делать, но до определенного момента, дальше все зависит только от Джима. Я не смогу заткнуть ему рот, если он захочет говорить. И… — Здесь мистер Фрискин заколебался. Создавалось впечатление, что он осторожно подбирает слова, что совсем не вязалось в представлении Джинни с образом адвоката. Они сыплют словами не задумываясь, ведь так? — Он как будто бы хочет с ними говорить, мисс Купер, — сказал мистер Фрискин. — Вы не знаете, почему?
Он хочет с ними говорить, хочет с ними говорить, хочет говорить. Больше она ничего не слышала. Оглушенная этим откровением, Джинни добралась до телевизора, где лежали сигареты. Вытащила одну, и пламя вспыхнуло перед ее лицом, как ракета, запущенная из зажигалки мистера Фрискина.
— Не знаете? — спросил он. — У вас нет никаких мыслей по этому поводу?
Она покачала головой, используя сигарету, затяжку, сам процесс курения, как повод не отвечать. Мистер Фрискин смотрел на нее без всякого выражения. Она ждала, что он задаст другой вопрос или предложит свое объяснение непостижимого поведения Джимми. Он не сделал ни того, ни другого. Лишь пристально смотрел на нее, словно продолжая спрашивать. Она по-прежнему молчала.
— Будем ждать их следующего шага, — наконец сказал адвокат. — Когда это случится, я буду там. А пока… — Он достал из кармана брюк ключи от автомобиля и направился к двери. — Позвоните мне, если захотите что-то обсудить.
Она кивнула. Он ушел.
Джин, как робот, стояла у телевизора и думала о Джимми в комнате для допросов. Думала о желании Джимми говорить.
Наконец, она ощутила в себе готовность подняться наверх. Дверь в комнату Джимми была закрыта, и Джин открыла ее, не постучав. Сын лежал на кровати лицом вниз, словно пытаясь задохнуться. Пальцы одной руки скребли по покрывалу, другой рукой он держался за столбик кровати, похожий на обрубок. Рука дергалась, словно он пытался, подтянувшись к изголовью, разбить голову, а носки кроссовок шевелились, имитируя бег.
— Джим, — позвала она.
Руки и ноги прекратили двигаться. Джинни подумала о том, что хотела и что нужно было сказать, но удалось ей произнести лишь:
— Мистер Фрискин говорит, что тебя снова вызовут. Может быть, завтра, по его словам. Но возможно, они заставят тебя подождать. Тебе он тоже это говорил?
Джин увидела, как его рука крепче сжала столбик кровати.
— Похоже, мистер Фрискин знает, что к чему, — сказала она. — Как ты думаешь?
Она вошла в комнату и села на край кровати и ощутила, как напряжение, внезапно сковавшее тела ее сына, как разряд электрического тока, передалось через матрас ей. Она старательно избегала дотрагиваться до Джимми.
— Он сказал… — начала она. — Мне было шестнадцать, — заговорила она после паузы, — когда ты родился. Ты это знал? Я думала, что знаю все на свете, я думала, что сумею стать хорошей матерью, ничьи подсказки и советы для этого не нужны. Я считала, что это приходит к женщинам само собой. Девушка беременеет, и в ее теле происходят изменения, и в ней самой тоже. Я решила, что все будет, как в рекламе: я кормлю тебя кашей, а на заднем плане твой отец фотографирует нас — какие мы счастливые. Я решила побыстрее завести второго ребенка, так как дети не должны расти в одиночестве, и я хотела дать им все, что должна дать мать. Поэтому, когда нам было по восемнадцать лет, у нас уже были ты и Шэр.
Джимми издал в подушку какой-то неразборчивый звук, больше похожий на мяуканье, чем на слово.
— Но я не знала, понимаешь. Вот в чем беда. Я думала: рожаешь ребенка, любишь его, и он растет, пока сам не заводит своих детей. Но я не догадывалась о другом: о том, что с ребенком нужно разговаривать и слушать его, ругать, когда он плохо себя ведет, и не срываться, когда хочется наорать и отшлепать его за проступок, хотя ему сто раз говорили так не делать. Я думала о Рождестве и о фейерверке на день Гая Фокса. Мы так славно заживем, думала я. Я буду такой хорошей матерью. И я уже знала, какими быть не надо, потому что перед глазами у меня был пример моих родителей.
Она продвинула ладонь по покрывалу, остановившись совсем близко от тела Джимми. Она чувствовала его тепло, хотя и не дотрагивалась до него. И надеялась, что то же самое чувствует и он.
— Это я к тому, что неправильно это было, Джим. Я думала, что все знаю, и не хотела учиться. К тому, что все это плохо кончилось, Джим. Но я хочу, чтобы ты знал: я этого не хотела.
Его тело по-прежнему было напряжено, но он как будто немного оттаял. И ей показалось, что он слегка повернул к ней голову.
Она продолжала:
— Мистер Фрискин пересказал мне то, что ты сказал в полиции. Но он сказал, что им нужно узнать больше. И еще он спросил меня кое о чем. Он сказал… — Она обнаружила, что и вторая попытка заговорить об этом ей дается нелегко. Только на этот раз ей уже ничего не оставалось, как броситься очертя голову вперед и услышать в ответ самое худшее. — Он сказал, что ты хотел с ними говорить, Джим. Он сказал, что ты хотел им что-то сообщить. Ты не… Джим, ты не хочешь мне сказать, что это? Не доверишься мне?
Его плечи, а потом и спина затряслись.
— Джим?
Потом начало содрогаться все его тело. Он стискивал столбик, скреб по покрывалу, упирался носками кроссовок.
— Джимми, — позвала его мать. — Джимми. Джим! Он повернул голову, чтобы набрать воздуха.
И тогда Джинни увидела, что ее сын смеется.
Барбара Хейверс положила трубку, сунула в рот последнее шоколадное печенье, энергично прожевала и запила чуть теплым «Дарджилингом». Вот тебе и дневной чай, подумала она.
Прихватив блокнот, она отправилась в кабинет Линли. Однако там его не оказалось, Зато оказалась Доротея Харриман, осуществлявшая очередную доставку газет. Это была свежая «Ивнинг стандард». На лице секретарши читалось смешанное выражение неодобрения и отвращения к данной обязанности. Но относилось оно, скорее, к самой печатной продукции, чем к необходимости обеспечить ею Линли. Два других оскорбительных таблоида она несла в вытянутой руке. Положила их на пол рядом с креслом Линли и аккуратно отправила туда же другие, принесенные этим утром, пока на столе не осталась лишь «Ивнинг стандард».
— Такая гадость. — Харриман встряхнула головой, словно сама она ежедневно не листала эти же газеты, выискивая самые свежие и самые скандальные слухи о королевской семье. — Даже не представляю, зачем они ему.
— Это связано с делом, — сказала Барбара.
— С делом? — Всем своим тоном Харриман показала, насколько нелепым считает подобный аргумент. — Ну что ж, я надеюсь, он знает, что делает, детектив-сержант Хейверс.
Барбара разделяла ее чувство. Как только Харриман сорвалась с места в ответ на отдаленный рев Уэбберли: «Харриман! Ди! Где это кошмарное дело Сноубриджа?», Барбара прошла к столу Линли взглянуть на газету. На первой странице помещалась фотография Джимми Купера — голова опущена, так что волосы закрывают лицо, руки висят вдоль тела. Рядом с ним стоит мистер Фрискин, торопливо шепчущий что-то мальчишке на ухо. Она прочитала подпись и узнала, что газета связывает эту фотографию с сегодняшним утренним визитом и использует ее как иллюстрацию к сопутствующей статье, заголовок которой гласил: «Ярд продвигается в деле убийства крикетчиста».
Барбара пробежала первые два абзаца. Линли, как она убедилась, мастерски выдавал информацию прессе. В статье фигурировали бесчисленные «якобы» и несколько раз упоминались «непроверенные данные» и «надежные источники в Скотленд-Ярде». Читая, Барбара тянула себя за нижнюю губу и размышляла над действенностью такого подхода. Как и Харриман, она надеялась, что Линли знал, что делал.
Она нашла его в общей комнате, где к информационной доске были приколоты копии фотографий тела Флеминга и места преступления. Линли разглядывал их, сидя у стола, и попутно прихлебывал кофе из пластиковой чашки, один из констеблей запрашивал по телефону дополнительное наблюдение за домом на Кардейл-стрит и секретарь отдела работала за компьютером. Еще один констебль, звонивший в Мейдстоун, говорил:
— Попросите ее позвонить инспектору Линли, как только вскрытие… Да… Правильно… Хорошо. Понял.
Барбара опустилась на стул рядом с Линли и произнесла, словно предлагая тему для разговора:
— «К», то есть Квентин Мелвин Аберкромби, адвокат Флеминга. Я только что поговорила с ним по телефону. — Линли поднял бровь, не отрывая взгляда от фотографий. — Да, я знаю, вы не приказывали мне звонить ему. Но как только Мейдстоун идентифицировал те сигареты… Не знаю, сэр. Мне показалось, что стоит сделать на него пару ставок.
— И?
— И, мне кажется, я узнала кое-что, что может вас заинтересовать.
— Видимо, насчет развода Флеминга и Купер.
— По словам Аберкромби, они с Флемингом заполнили заявление на развод за три недели до этой среды. Аберкромби отвез его в Сомерсет-хаус в четверг, и Джин должна была получить свою копию и специальную бумагу с подтверждением в следующий вторник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Нет. Я не хотела его смерти, Джимми. Я хотела, чтобы он был рядом до конца моей жизни. Мне хотелось слышать его смех, чувствовать его дыхание на своем плече, когда он спит, его руку на своем колене вечером, когда мы разговаривали о прошедшем дне. Я хотела слышать, как он кричит: «Бей по мячу, Джимми! Давай, представь, что ты боулер, сынок», — видеть его на взморье со Стэном на плечах, а рядом Шэр, и они передают друг другу бинокль, наблюдая за птицами, и этот его запах, единственный и неповторимый. Я хотела его, Джимми. И хотеть его вот так означало хотеть его живым, а не мертвым.
Журналисты наконец покинули Кардейл-стрит, и, похоже, пока никто из них не собрался проделать долгий путь до Собачьего острова. Хотя Джинни не сомневалась, что они вернутся со своими блокнотами и камерами, едва такое путешествие покажется им выгодным. Задача состояла в том, чтобы лишить их этой выгоды. А добиться этого можно было единственным способом — оставаться в доме и не подходить к окнам.
Мистер Фрискин прошел за Джинни в дом: Джимми протиснулся мимо них и направился к лестнице. Когда Джинни окликнула его, он не остановился, и адвокат добродушно произнес:
— Лучше пока его не трогать, мисс Купер.
— Вчера вечером я так ничего и не добилась, — обратилась она к мистеру Фрискину. — Что он им сказал?
Адвокат сообщил уже известное ей, и каждый факт ощущался Джинни как смертельный удар, несмотря на усилия мистера Фрискина излагать все в мягкой форме.
— Таким образом, он подтвердил часть их подозрений, — заключил адвокат.
— И что это означает?
— Что они собираются давить дальше, чтобы посмотреть, что еще можно из него вытянуть. Он не говорит им всего, что они хотят знать. Это очевидно.
— Что они хотят знать? Он развел руками.
— Сказав мне, чего ищут, они привлекут меня на свою сторону, а я не на их стороне. Я — на вашей. И на стороне Джима. Ничто еще не закончилось, хотя, полагаю, они могут выждать сутки или больше, чтобы дать мальчику поволноваться о том, что будет дальше.
— Значит, будет еще хуже?
— Они любят оказывать давление, мисс Купер. И они будут его оказывать. Это составная часть их работы.
— Что же нам делать?
— Делать нашу работу, как и они — свою. Мы играем в игру «кто кого».
— Но там он сказал больше, чем находясь здесь, дома, — заметила Джинни. — Разве вы не можете его остановить? Потому что если он и дальше будет с ними разговаривать… Если вы позволите ему просто говорить… Разве вы не можете заставить его молчать?
— Все не так просто. Я даю ему советы и буду продолжать это делать, но до определенного момента, дальше все зависит только от Джима. Я не смогу заткнуть ему рот, если он захочет говорить. И… — Здесь мистер Фрискин заколебался. Создавалось впечатление, что он осторожно подбирает слова, что совсем не вязалось в представлении Джинни с образом адвоката. Они сыплют словами не задумываясь, ведь так? — Он как будто бы хочет с ними говорить, мисс Купер, — сказал мистер Фрискин. — Вы не знаете, почему?
Он хочет с ними говорить, хочет с ними говорить, хочет говорить. Больше она ничего не слышала. Оглушенная этим откровением, Джинни добралась до телевизора, где лежали сигареты. Вытащила одну, и пламя вспыхнуло перед ее лицом, как ракета, запущенная из зажигалки мистера Фрискина.
— Не знаете? — спросил он. — У вас нет никаких мыслей по этому поводу?
Она покачала головой, используя сигарету, затяжку, сам процесс курения, как повод не отвечать. Мистер Фрискин смотрел на нее без всякого выражения. Она ждала, что он задаст другой вопрос или предложит свое объяснение непостижимого поведения Джимми. Он не сделал ни того, ни другого. Лишь пристально смотрел на нее, словно продолжая спрашивать. Она по-прежнему молчала.
— Будем ждать их следующего шага, — наконец сказал адвокат. — Когда это случится, я буду там. А пока… — Он достал из кармана брюк ключи от автомобиля и направился к двери. — Позвоните мне, если захотите что-то обсудить.
Она кивнула. Он ушел.
Джин, как робот, стояла у телевизора и думала о Джимми в комнате для допросов. Думала о желании Джимми говорить.
Наконец, она ощутила в себе готовность подняться наверх. Дверь в комнату Джимми была закрыта, и Джин открыла ее, не постучав. Сын лежал на кровати лицом вниз, словно пытаясь задохнуться. Пальцы одной руки скребли по покрывалу, другой рукой он держался за столбик кровати, похожий на обрубок. Рука дергалась, словно он пытался, подтянувшись к изголовью, разбить голову, а носки кроссовок шевелились, имитируя бег.
— Джим, — позвала она.
Руки и ноги прекратили двигаться. Джинни подумала о том, что хотела и что нужно было сказать, но удалось ей произнести лишь:
— Мистер Фрискин говорит, что тебя снова вызовут. Может быть, завтра, по его словам. Но возможно, они заставят тебя подождать. Тебе он тоже это говорил?
Джин увидела, как его рука крепче сжала столбик кровати.
— Похоже, мистер Фрискин знает, что к чему, — сказала она. — Как ты думаешь?
Она вошла в комнату и села на край кровати и ощутила, как напряжение, внезапно сковавшее тела ее сына, как разряд электрического тока, передалось через матрас ей. Она старательно избегала дотрагиваться до Джимми.
— Он сказал… — начала она. — Мне было шестнадцать, — заговорила она после паузы, — когда ты родился. Ты это знал? Я думала, что знаю все на свете, я думала, что сумею стать хорошей матерью, ничьи подсказки и советы для этого не нужны. Я считала, что это приходит к женщинам само собой. Девушка беременеет, и в ее теле происходят изменения, и в ней самой тоже. Я решила, что все будет, как в рекламе: я кормлю тебя кашей, а на заднем плане твой отец фотографирует нас — какие мы счастливые. Я решила побыстрее завести второго ребенка, так как дети не должны расти в одиночестве, и я хотела дать им все, что должна дать мать. Поэтому, когда нам было по восемнадцать лет, у нас уже были ты и Шэр.
Джимми издал в подушку какой-то неразборчивый звук, больше похожий на мяуканье, чем на слово.
— Но я не знала, понимаешь. Вот в чем беда. Я думала: рожаешь ребенка, любишь его, и он растет, пока сам не заводит своих детей. Но я не догадывалась о другом: о том, что с ребенком нужно разговаривать и слушать его, ругать, когда он плохо себя ведет, и не срываться, когда хочется наорать и отшлепать его за проступок, хотя ему сто раз говорили так не делать. Я думала о Рождестве и о фейерверке на день Гая Фокса. Мы так славно заживем, думала я. Я буду такой хорошей матерью. И я уже знала, какими быть не надо, потому что перед глазами у меня был пример моих родителей.
Она продвинула ладонь по покрывалу, остановившись совсем близко от тела Джимми. Она чувствовала его тепло, хотя и не дотрагивалась до него. И надеялась, что то же самое чувствует и он.
— Это я к тому, что неправильно это было, Джим. Я думала, что все знаю, и не хотела учиться. К тому, что все это плохо кончилось, Джим. Но я хочу, чтобы ты знал: я этого не хотела.
Его тело по-прежнему было напряжено, но он как будто немного оттаял. И ей показалось, что он слегка повернул к ней голову.
Она продолжала:
— Мистер Фрискин пересказал мне то, что ты сказал в полиции. Но он сказал, что им нужно узнать больше. И еще он спросил меня кое о чем. Он сказал… — Она обнаружила, что и вторая попытка заговорить об этом ей дается нелегко. Только на этот раз ей уже ничего не оставалось, как броситься очертя голову вперед и услышать в ответ самое худшее. — Он сказал, что ты хотел с ними говорить, Джим. Он сказал, что ты хотел им что-то сообщить. Ты не… Джим, ты не хочешь мне сказать, что это? Не доверишься мне?
Его плечи, а потом и спина затряслись.
— Джим?
Потом начало содрогаться все его тело. Он стискивал столбик, скреб по покрывалу, упирался носками кроссовок.
— Джимми, — позвала его мать. — Джимми. Джим! Он повернул голову, чтобы набрать воздуха.
И тогда Джинни увидела, что ее сын смеется.
Барбара Хейверс положила трубку, сунула в рот последнее шоколадное печенье, энергично прожевала и запила чуть теплым «Дарджилингом». Вот тебе и дневной чай, подумала она.
Прихватив блокнот, она отправилась в кабинет Линли. Однако там его не оказалось, Зато оказалась Доротея Харриман, осуществлявшая очередную доставку газет. Это была свежая «Ивнинг стандард». На лице секретарши читалось смешанное выражение неодобрения и отвращения к данной обязанности. Но относилось оно, скорее, к самой печатной продукции, чем к необходимости обеспечить ею Линли. Два других оскорбительных таблоида она несла в вытянутой руке. Положила их на пол рядом с креслом Линли и аккуратно отправила туда же другие, принесенные этим утром, пока на столе не осталась лишь «Ивнинг стандард».
— Такая гадость. — Харриман встряхнула головой, словно сама она ежедневно не листала эти же газеты, выискивая самые свежие и самые скандальные слухи о королевской семье. — Даже не представляю, зачем они ему.
— Это связано с делом, — сказала Барбара.
— С делом? — Всем своим тоном Харриман показала, насколько нелепым считает подобный аргумент. — Ну что ж, я надеюсь, он знает, что делает, детектив-сержант Хейверс.
Барбара разделяла ее чувство. Как только Харриман сорвалась с места в ответ на отдаленный рев Уэбберли: «Харриман! Ди! Где это кошмарное дело Сноубриджа?», Барбара прошла к столу Линли взглянуть на газету. На первой странице помещалась фотография Джимми Купера — голова опущена, так что волосы закрывают лицо, руки висят вдоль тела. Рядом с ним стоит мистер Фрискин, торопливо шепчущий что-то мальчишке на ухо. Она прочитала подпись и узнала, что газета связывает эту фотографию с сегодняшним утренним визитом и использует ее как иллюстрацию к сопутствующей статье, заголовок которой гласил: «Ярд продвигается в деле убийства крикетчиста».
Барбара пробежала первые два абзаца. Линли, как она убедилась, мастерски выдавал информацию прессе. В статье фигурировали бесчисленные «якобы» и несколько раз упоминались «непроверенные данные» и «надежные источники в Скотленд-Ярде». Читая, Барбара тянула себя за нижнюю губу и размышляла над действенностью такого подхода. Как и Харриман, она надеялась, что Линли знал, что делал.
Она нашла его в общей комнате, где к информационной доске были приколоты копии фотографий тела Флеминга и места преступления. Линли разглядывал их, сидя у стола, и попутно прихлебывал кофе из пластиковой чашки, один из констеблей запрашивал по телефону дополнительное наблюдение за домом на Кардейл-стрит и секретарь отдела работала за компьютером. Еще один констебль, звонивший в Мейдстоун, говорил:
— Попросите ее позвонить инспектору Линли, как только вскрытие… Да… Правильно… Хорошо. Понял.
Барбара опустилась на стул рядом с Линли и произнесла, словно предлагая тему для разговора:
— «К», то есть Квентин Мелвин Аберкромби, адвокат Флеминга. Я только что поговорила с ним по телефону. — Линли поднял бровь, не отрывая взгляда от фотографий. — Да, я знаю, вы не приказывали мне звонить ему. Но как только Мейдстоун идентифицировал те сигареты… Не знаю, сэр. Мне показалось, что стоит сделать на него пару ставок.
— И?
— И, мне кажется, я узнала кое-что, что может вас заинтересовать.
— Видимо, насчет развода Флеминга и Купер.
— По словам Аберкромби, они с Флемингом заполнили заявление на развод за три недели до этой среды. Аберкромби отвез его в Сомерсет-хаус в четверг, и Джин должна была получить свою копию и специальную бумагу с подтверждением в следующий вторник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84