— Да, мы спали вместе. Но секс тут ни при чем. Все гораздо сложнее. Речь идет о желании.
— Не сексуальном? Не смеши меня, Кенни.
Он поднял на нее глаза, и Джинни почувствовала, как заледенели у нее пальцы. Она ни разу не видела такой муки у него на лице.
— Я никогда не испытывал ничего подобного, — произнес он. — Я хочу узнать ее во всех смыслах. Хочу владеть ею. Хочу быть ею. Вот что это такое.
— Совсем рехнулся. — Джинни хотела, чтобы ее слова прозвучали пренебрежительно, но получилось испуганно.
— Я словно уменьшился. Как будто из меня, как из кастрюли, выкипела вся вода и осталась суть. И эта суть — желание. Ее. Желание ее. Я ни о чем другом не могу думать.
— Ты несешь какую-то околесицу, Кенни. Он отвернулся.
— Я так и думал, что ты не поймешь.
— А она, видимо, понимает. Мисс Как-там-ее.
— Да. Понимает.
— Так кто же она? Кто она такая, что ты так сильно хочешь быть ею.
— Какая разница?
— Для меня большая. И я имею право знать ее имя. Если между нами все кончено, как ты того желаешь.
И он сказал, тихо назвав только имя — Габриэлла. Этого Джинни оказалось достаточно. Фамилии не требовалась. Ее как громом поразило. Ошеломленная, Джинни подошла к столу.
— Так это Габриэллу Пэттен ты хочешь узнать во всех смыслах? — переспросила она. — Владеть ею? Быть ею? — Она опустилась на стул. — Я тебе этого не позволю.
—Ты не понимаешь… не знаешь… я не могу объяснить, что это такое. — Он легонько постучал себя кулаком по лбу, словно предлагая ей заглянуть ему в мозг.
— О, я прекрасно понимаю, что это такое. И я скорее умру, Кенни, чем увижу тебя с ней.
Однако все получилось по-другому. Смерть пришла. Только вот не к тому. Джинни зажмурилась, и лишь когда поняла, что сможет говорить обычным голосом, если придется — хоть бы не пришлось, — покинула ванную.
Шэрон не спала. Джинни приоткрыла дверь в ее комнату и увидела, что она сидит на своей кровати у окна и вяжет. Свет Шэрон не включила и работала, согнувшись так, что казалась горбатой. Клацая спицами, она отматывала нитку и приговаривала:
— Изнаночная, вот. Лицевая, вот. Так. И еще.
Вязала она шарф, который начала еще в прошлом месяце. Это был подарок отцу ко дню рождения; времени года он не соответствовал, однако Кенни, получив шарф в конце июня, все равно стал бы носить его, невзирая на погоду, лишь бы сделать дочери приятное.
Когда Джинни открыла дверь до конца, Шэрон даже не взглянула в ее сторону. Ее маленькое личико сморщилось от усилия сосредоточиться, но поскольку вязала она без очков, работа ее представляла собой сплошную путаницу.
Очки лежали на столике рядом с кроватью, там же, где и бинокль, в который девочка наблюдала за птицами. Джинни взяла очки, прикидывая, в каком возрасте ее дочка сможет уже носить линзы.
— Изнаночная, изнаночная, изнаночная, — шептала Шэрон. — Лицевая, изнаночная, изнаночная, изнаночная.
Джинни протянула дочери очки.
— Может, включить свет? Ничего же не видно в такой темноте, а?
Шэрон яростно замотала головой.
— Лицевая, — сказала она. — Изнаночная, изнаночная, изнаночная. — Спицы постукивали, как клюющие корм птицы.
Джинни присела на край кровати, пощупала шарф, бугристый в середине, бесформенный по краям.
— Папе он понравился бы, милая моя, — сказала она. — Он бы тобой гордился. — Она подняла руку, чтобы погладить дочь по голове, но вместо этого расправила одеяло. — Ты лучше попытайся уснуть. Хочешь лечь со мной?
Шэрон покачала головой.
— Лицевая, — бормотала она, — изнаночная, изнаночная, лицевая.
Дальнейшие уговоры ни к чему не привели, девочка не реагировала, только считала вслух петли. Наконец Джинни сдалась и, в последний раз посоветовав Шэрон заснуть, пошла в комнату сыновей.
Там пахло сигаретным дымом, немытым телом и грязным бельем. Стэн тихо спал в своей кровати, со всех сторон защищенный рядами мягких игрушек. Лежал он, сбросив одеяло и сунув руку в пижамные штаны.
— Он каждую ночь дрочит. Ему никто не нужен. Своего члена хватает.
Слова Джимми донеслись из самого темного угла комнаты, где запах был самым сильным и где вспыхивал красный огонек, освещая уголок губ и костяшки пальцев. Она оставила руку Стэна на месте, лишь укрыла его и тихо сказала:
— Сколько раз я просила тебя не курить в постели, Джим?
— Не помню.
— Успокоишься, только когда сожжешь этот дом до тла?
Он фыркнул в ответ.
Отдернув шторы, Джинни приоткрыла окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Лунный свет упал на коричневое ковровое покрытие и высветил валявшуюся на полу разломанную модель парусника. Джимми с отцом не один час и не один день провели за кухонным столом, делая чертежи, вырезая, раскрашивая, склеивая. За эту модель Джимми получил приз.
Джинни тихо вскрикнула.
— Какая жалость, Джим. Это Стэн… Джимми подавил смешок. Она подняла глаза.
— Это не Стэн, — сказал он. — Он дрочит, ему не до уборок. Да что там — детские игрушки. Кому они нужны?
Джинни посмотрела на книжную полку под окном. На полу лежали обломки всех остальных моделей.
— Но вы же с папой, — бессмысленно начала Джинни. — Джимми, вы с папой…
— Да, мам? Что мы с папой?
— Это то, что осталось тебе от него, — сказала Джинни. — Эти корабли. В них ты с отцом. В этих кораблях.
— Этот негодяй сдох, так? И какой смысл оставлять о нем память в доме? Лучше начни выкидывать весь этот хлам, мама. Картинки, одежду, книги. Старые биты. Его велосипед. Все выброси. Кому это надо?
— Не говори так.
— Ну конечно! Да я рад, что…
— Я этому не верю, Джим.
— Почему? Тебе-то что, мам? — Вопрос прозвучал резко. Он повторил его и добавил: — Ты жалеешь, что его не стало?
— У него был трудный период. Он пытался разобраться в себе.
— Ну да, как и все мы. Только мы разбираемся, не трахая при этом какую-то шлюху.
Джинни порадовалась темноте. Темнота прятала и защищала.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я знал. Про отца. Про эту его блондиночку. Про великие духовные поиски папочки, которыми он якобы занимался, а сам тем временем как следует вставлял ей. Искал себя. Какой же двуличный подонок!
— Чем он занимался с… — Джинни не могла назвать это имя, только не сыну. Чтобы успокоиться, она сунула руки в карманы халата, в правом обнаружилась скомканная бумажная салфетка, в левом — расческа с недостающими зубьями. — Ты тут был ни при чем, Джимми. Это касалось наших с ним отношений. Тебя он любил, как и прежде. И Шэр и Стэна тоже.
— Поэтому мы и поехали, как он обещал, на прогулку по реке, да, мам? Наняли катер и поплыли по Темзе. Увидели шлюзы, лебедей. Остановились в Хэмптон-Корте и побегали по лабиринту. Даже помахали королеве, которая стояла на мосту в Виндзоре, специально поджидая, чтобы мы пропыли мимо и сняли шляпы.
— Он действительно хотел взять тебя на реку. Ты не должен думать, что он забыл.
— И на Хенлейскую регату. Ее мы тоже видели, или я ошибаюсь? В лучших шмотках. Корзина набита нашей любимой едой. Чипсы для Стэна. Кукурузные шарики в шоколаде для Шэр. «Макдоналдс» для меня. А когда съездили туда, мы отправились в большое путешествие на мой день рождения — Греческие острова, яхта, и только мы с папой.
— Джим, ему нужно было разобраться в себе. Мы с твоим отцом были вместе с детства. Ему требовалось время, чтобы понять, хочет ли он продолжать наши отношения. Но со мной, со мной, а не с тобой. В его отношении к вам, детям, ничего не изменилось.
— Да, конечно, мам. Ничего. — Джимми тихо фыркнул.
От этого звука по спине Джинни пробежал холодок.
— Джимми, — проговорила она. — Мне нужно кое о чем тебя спросить.
— Валяй, мам. Спрашивай, что хочешь. Но я ее не трахал, если ты об этом. Папочка был не из тех, кто делится добром.
— Ты знал, кто она такая.
— Может, и знал.
Она стиснула салфетку в кармане, принялась отщипывать от нее клочки. Ей не хотелось знать ответ, потому что она уже знала его. Тем не менее вопрос она задала.
— Когда отец позвонил тебе и отменил путешествие на яхте, что он тебе сказал? Джим, ответь мне. Что он сказал?
Из темноты выскользнула рука Джимми. Он взял что-то лежавшее рядом с игрушечным веслом. Зажег спичку и держал ее перед своим мертвенно-бледным лицом. Он смотрел прямо в глаза матери, пока спичка не догорела. Когда пламя лизнуло его пальцы, он не дрогнул. И промолчал.
Линли наконец нашел место на Самнер-плейс. Сержант Хейверс назвала бы это парковочной кармой.
Ночь была чудесной, росисто-прохладная тишина изредка нарушалась автомобилем, проезжавшим по Олд-Бромптон-роуд. Линли спустился по Самнер-плейс, внизу, рядом с маленькой часовней, перешел улицу и направился к Онслоу-сквер.
Свет в квартире Хелен горел только в одном окне. Она оставила лампу в гостиной, в маленьком эркере, выходившем на площадь. Увидев это, Линли улыбнулся. Хелен знала его лучше, чем он сам.
Он поднялся в квартиру. Хелен читала, пока не уснула, потому что на покрывале, обложкой вверх, лежала раскрытая книга. Линли взял ее, но в почти полной темноте не смог разобрать названия и убрал книгу на прикроватный столик, воспользовавшись вместо закладки золотым браслетом Хелен. И посмотрел на нее.
Она лежала на боку, подложив под щеку правую руку, ресницы темнели на фоне кожи. Губы сжаты, словно ее сны требовали сосредоточенности. Прядь волос спустилась от уха к уголку рта, и когда Линли убрал ее, Хелен пошевелилась, но не проснулась. Он улыбнулся — сон у нее всегда был удивительно крепкий.
— Кто-нибудь проникнет сюда, унесет все твои вещи, и ты даже не узнаешь, — сказал он как-то. — Ради бога, Хелен, в этом есть что-то ужасно нездоровое. Ты не засыпаешь, а просто теряешь сознание. По-моему, тебе нужно обратиться к врачу.
Тогда она засмеялась и потрепала его по щеке.
— Вот преимущество абсолютно чистой совести, Томми.
— Мало тебе будет от нее проку, если ночью в доме начнется пожар. Тебя, наверное, и сиреной не разбудишь, а?
— Должно быть. Какая жуткая мысль. — Она на мгновение посерьезнела, потом, просияв, произнесла: — Ага, но ты-то проснешься, правильно? А значит, мне следует подумать о том, чтобы держать тебя поблизости.
— И ты это делаешь?
— Что?
— Думаешь над этим?
— Больше, чем ты представляешь.
— И?
— И нам надо поужинать. У меня есть восхитительная курица. Молодой картофель. Стручковая фасоль. И ко всему этому «Пино».
— Ты приготовила ужин? — Вот это новость. Сладкое видение домашнего рая, подумал он.
— Я? — Хелен рассмеялась. — Боже, Томми, я ничего этого не готовила. О, я тщательно проштудировала книгу у Саймона. Дебора даже отметила пару рецептов, которые не потребовали бы чрезмерного напряжения моих ограниченных кулинарных талантов. Но все это показалось таким сложным.
— Это же всего лишь курица.
— Ты разочарован. Я тебя разочаровала. Прости меня, милый. Я совершенно ни на что не годна. Не умею готовить. Шить. Не играю на пианино. Не обладаю талантом к рисованию. На ухо мне наступил медведь.
— Ты же не на роль героини Джейн Остин претендуешь.
— Сплю на симфонических концертах. Не могу сказать ничего умного по поводу Шекспира, Пинтера или Шоу. Думала, что Симона де Бовуар— это какой-то коктейль. Как ты меня терпишь?
Хороший вопрос. Ответа у него не было.
— Мы — пара, Хелен, — тихо проговорил он сейчас, стараясь не разбудить ее. — Мы — альфа и омега. Мы плюс и минус. Мы брак, который совершился на небесах.
Из кармана смокинга он достал маленькую коробочку из ювелирного магазина и положил на книгу на столике. Потому что, в конце-то концов, сегодня был именно тот самый вечер. Сделай этот момент незабываемым, подумал Линли. Пусть он будет проникнут романтикой. Прибегни к помощи роз, свечей, икры, шампанского на фоне негромкой музыки. Скрепи это поцелуем.
Из всего вышеозначенного в его распоряжении было только последнее. Линли присел на край кровати и губами коснулся щеки Хелен. Нахмурившись, она пошевелилась и повернулась на спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Не сексуальном? Не смеши меня, Кенни.
Он поднял на нее глаза, и Джинни почувствовала, как заледенели у нее пальцы. Она ни разу не видела такой муки у него на лице.
— Я никогда не испытывал ничего подобного, — произнес он. — Я хочу узнать ее во всех смыслах. Хочу владеть ею. Хочу быть ею. Вот что это такое.
— Совсем рехнулся. — Джинни хотела, чтобы ее слова прозвучали пренебрежительно, но получилось испуганно.
— Я словно уменьшился. Как будто из меня, как из кастрюли, выкипела вся вода и осталась суть. И эта суть — желание. Ее. Желание ее. Я ни о чем другом не могу думать.
— Ты несешь какую-то околесицу, Кенни. Он отвернулся.
— Я так и думал, что ты не поймешь.
— А она, видимо, понимает. Мисс Как-там-ее.
— Да. Понимает.
— Так кто же она? Кто она такая, что ты так сильно хочешь быть ею.
— Какая разница?
— Для меня большая. И я имею право знать ее имя. Если между нами все кончено, как ты того желаешь.
И он сказал, тихо назвав только имя — Габриэлла. Этого Джинни оказалось достаточно. Фамилии не требовалась. Ее как громом поразило. Ошеломленная, Джинни подошла к столу.
— Так это Габриэллу Пэттен ты хочешь узнать во всех смыслах? — переспросила она. — Владеть ею? Быть ею? — Она опустилась на стул. — Я тебе этого не позволю.
—Ты не понимаешь… не знаешь… я не могу объяснить, что это такое. — Он легонько постучал себя кулаком по лбу, словно предлагая ей заглянуть ему в мозг.
— О, я прекрасно понимаю, что это такое. И я скорее умру, Кенни, чем увижу тебя с ней.
Однако все получилось по-другому. Смерть пришла. Только вот не к тому. Джинни зажмурилась, и лишь когда поняла, что сможет говорить обычным голосом, если придется — хоть бы не пришлось, — покинула ванную.
Шэрон не спала. Джинни приоткрыла дверь в ее комнату и увидела, что она сидит на своей кровати у окна и вяжет. Свет Шэрон не включила и работала, согнувшись так, что казалась горбатой. Клацая спицами, она отматывала нитку и приговаривала:
— Изнаночная, вот. Лицевая, вот. Так. И еще.
Вязала она шарф, который начала еще в прошлом месяце. Это был подарок отцу ко дню рождения; времени года он не соответствовал, однако Кенни, получив шарф в конце июня, все равно стал бы носить его, невзирая на погоду, лишь бы сделать дочери приятное.
Когда Джинни открыла дверь до конца, Шэрон даже не взглянула в ее сторону. Ее маленькое личико сморщилось от усилия сосредоточиться, но поскольку вязала она без очков, работа ее представляла собой сплошную путаницу.
Очки лежали на столике рядом с кроватью, там же, где и бинокль, в который девочка наблюдала за птицами. Джинни взяла очки, прикидывая, в каком возрасте ее дочка сможет уже носить линзы.
— Изнаночная, изнаночная, изнаночная, — шептала Шэрон. — Лицевая, изнаночная, изнаночная, изнаночная.
Джинни протянула дочери очки.
— Может, включить свет? Ничего же не видно в такой темноте, а?
Шэрон яростно замотала головой.
— Лицевая, — сказала она. — Изнаночная, изнаночная, изнаночная. — Спицы постукивали, как клюющие корм птицы.
Джинни присела на край кровати, пощупала шарф, бугристый в середине, бесформенный по краям.
— Папе он понравился бы, милая моя, — сказала она. — Он бы тобой гордился. — Она подняла руку, чтобы погладить дочь по голове, но вместо этого расправила одеяло. — Ты лучше попытайся уснуть. Хочешь лечь со мной?
Шэрон покачала головой.
— Лицевая, — бормотала она, — изнаночная, изнаночная, лицевая.
Дальнейшие уговоры ни к чему не привели, девочка не реагировала, только считала вслух петли. Наконец Джинни сдалась и, в последний раз посоветовав Шэрон заснуть, пошла в комнату сыновей.
Там пахло сигаретным дымом, немытым телом и грязным бельем. Стэн тихо спал в своей кровати, со всех сторон защищенный рядами мягких игрушек. Лежал он, сбросив одеяло и сунув руку в пижамные штаны.
— Он каждую ночь дрочит. Ему никто не нужен. Своего члена хватает.
Слова Джимми донеслись из самого темного угла комнаты, где запах был самым сильным и где вспыхивал красный огонек, освещая уголок губ и костяшки пальцев. Она оставила руку Стэна на месте, лишь укрыла его и тихо сказала:
— Сколько раз я просила тебя не курить в постели, Джим?
— Не помню.
— Успокоишься, только когда сожжешь этот дом до тла?
Он фыркнул в ответ.
Отдернув шторы, Джинни приоткрыла окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Лунный свет упал на коричневое ковровое покрытие и высветил валявшуюся на полу разломанную модель парусника. Джимми с отцом не один час и не один день провели за кухонным столом, делая чертежи, вырезая, раскрашивая, склеивая. За эту модель Джимми получил приз.
Джинни тихо вскрикнула.
— Какая жалость, Джим. Это Стэн… Джимми подавил смешок. Она подняла глаза.
— Это не Стэн, — сказал он. — Он дрочит, ему не до уборок. Да что там — детские игрушки. Кому они нужны?
Джинни посмотрела на книжную полку под окном. На полу лежали обломки всех остальных моделей.
— Но вы же с папой, — бессмысленно начала Джинни. — Джимми, вы с папой…
— Да, мам? Что мы с папой?
— Это то, что осталось тебе от него, — сказала Джинни. — Эти корабли. В них ты с отцом. В этих кораблях.
— Этот негодяй сдох, так? И какой смысл оставлять о нем память в доме? Лучше начни выкидывать весь этот хлам, мама. Картинки, одежду, книги. Старые биты. Его велосипед. Все выброси. Кому это надо?
— Не говори так.
— Ну конечно! Да я рад, что…
— Я этому не верю, Джим.
— Почему? Тебе-то что, мам? — Вопрос прозвучал резко. Он повторил его и добавил: — Ты жалеешь, что его не стало?
— У него был трудный период. Он пытался разобраться в себе.
— Ну да, как и все мы. Только мы разбираемся, не трахая при этом какую-то шлюху.
Джинни порадовалась темноте. Темнота прятала и защищала.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я знал. Про отца. Про эту его блондиночку. Про великие духовные поиски папочки, которыми он якобы занимался, а сам тем временем как следует вставлял ей. Искал себя. Какой же двуличный подонок!
— Чем он занимался с… — Джинни не могла назвать это имя, только не сыну. Чтобы успокоиться, она сунула руки в карманы халата, в правом обнаружилась скомканная бумажная салфетка, в левом — расческа с недостающими зубьями. — Ты тут был ни при чем, Джимми. Это касалось наших с ним отношений. Тебя он любил, как и прежде. И Шэр и Стэна тоже.
— Поэтому мы и поехали, как он обещал, на прогулку по реке, да, мам? Наняли катер и поплыли по Темзе. Увидели шлюзы, лебедей. Остановились в Хэмптон-Корте и побегали по лабиринту. Даже помахали королеве, которая стояла на мосту в Виндзоре, специально поджидая, чтобы мы пропыли мимо и сняли шляпы.
— Он действительно хотел взять тебя на реку. Ты не должен думать, что он забыл.
— И на Хенлейскую регату. Ее мы тоже видели, или я ошибаюсь? В лучших шмотках. Корзина набита нашей любимой едой. Чипсы для Стэна. Кукурузные шарики в шоколаде для Шэр. «Макдоналдс» для меня. А когда съездили туда, мы отправились в большое путешествие на мой день рождения — Греческие острова, яхта, и только мы с папой.
— Джим, ему нужно было разобраться в себе. Мы с твоим отцом были вместе с детства. Ему требовалось время, чтобы понять, хочет ли он продолжать наши отношения. Но со мной, со мной, а не с тобой. В его отношении к вам, детям, ничего не изменилось.
— Да, конечно, мам. Ничего. — Джимми тихо фыркнул.
От этого звука по спине Джинни пробежал холодок.
— Джимми, — проговорила она. — Мне нужно кое о чем тебя спросить.
— Валяй, мам. Спрашивай, что хочешь. Но я ее не трахал, если ты об этом. Папочка был не из тех, кто делится добром.
— Ты знал, кто она такая.
— Может, и знал.
Она стиснула салфетку в кармане, принялась отщипывать от нее клочки. Ей не хотелось знать ответ, потому что она уже знала его. Тем не менее вопрос она задала.
— Когда отец позвонил тебе и отменил путешествие на яхте, что он тебе сказал? Джим, ответь мне. Что он сказал?
Из темноты выскользнула рука Джимми. Он взял что-то лежавшее рядом с игрушечным веслом. Зажег спичку и держал ее перед своим мертвенно-бледным лицом. Он смотрел прямо в глаза матери, пока спичка не догорела. Когда пламя лизнуло его пальцы, он не дрогнул. И промолчал.
Линли наконец нашел место на Самнер-плейс. Сержант Хейверс назвала бы это парковочной кармой.
Ночь была чудесной, росисто-прохладная тишина изредка нарушалась автомобилем, проезжавшим по Олд-Бромптон-роуд. Линли спустился по Самнер-плейс, внизу, рядом с маленькой часовней, перешел улицу и направился к Онслоу-сквер.
Свет в квартире Хелен горел только в одном окне. Она оставила лампу в гостиной, в маленьком эркере, выходившем на площадь. Увидев это, Линли улыбнулся. Хелен знала его лучше, чем он сам.
Он поднялся в квартиру. Хелен читала, пока не уснула, потому что на покрывале, обложкой вверх, лежала раскрытая книга. Линли взял ее, но в почти полной темноте не смог разобрать названия и убрал книгу на прикроватный столик, воспользовавшись вместо закладки золотым браслетом Хелен. И посмотрел на нее.
Она лежала на боку, подложив под щеку правую руку, ресницы темнели на фоне кожи. Губы сжаты, словно ее сны требовали сосредоточенности. Прядь волос спустилась от уха к уголку рта, и когда Линли убрал ее, Хелен пошевелилась, но не проснулась. Он улыбнулся — сон у нее всегда был удивительно крепкий.
— Кто-нибудь проникнет сюда, унесет все твои вещи, и ты даже не узнаешь, — сказал он как-то. — Ради бога, Хелен, в этом есть что-то ужасно нездоровое. Ты не засыпаешь, а просто теряешь сознание. По-моему, тебе нужно обратиться к врачу.
Тогда она засмеялась и потрепала его по щеке.
— Вот преимущество абсолютно чистой совести, Томми.
— Мало тебе будет от нее проку, если ночью в доме начнется пожар. Тебя, наверное, и сиреной не разбудишь, а?
— Должно быть. Какая жуткая мысль. — Она на мгновение посерьезнела, потом, просияв, произнесла: — Ага, но ты-то проснешься, правильно? А значит, мне следует подумать о том, чтобы держать тебя поблизости.
— И ты это делаешь?
— Что?
— Думаешь над этим?
— Больше, чем ты представляешь.
— И?
— И нам надо поужинать. У меня есть восхитительная курица. Молодой картофель. Стручковая фасоль. И ко всему этому «Пино».
— Ты приготовила ужин? — Вот это новость. Сладкое видение домашнего рая, подумал он.
— Я? — Хелен рассмеялась. — Боже, Томми, я ничего этого не готовила. О, я тщательно проштудировала книгу у Саймона. Дебора даже отметила пару рецептов, которые не потребовали бы чрезмерного напряжения моих ограниченных кулинарных талантов. Но все это показалось таким сложным.
— Это же всего лишь курица.
— Ты разочарован. Я тебя разочаровала. Прости меня, милый. Я совершенно ни на что не годна. Не умею готовить. Шить. Не играю на пианино. Не обладаю талантом к рисованию. На ухо мне наступил медведь.
— Ты же не на роль героини Джейн Остин претендуешь.
— Сплю на симфонических концертах. Не могу сказать ничего умного по поводу Шекспира, Пинтера или Шоу. Думала, что Симона де Бовуар— это какой-то коктейль. Как ты меня терпишь?
Хороший вопрос. Ответа у него не было.
— Мы — пара, Хелен, — тихо проговорил он сейчас, стараясь не разбудить ее. — Мы — альфа и омега. Мы плюс и минус. Мы брак, который совершился на небесах.
Из кармана смокинга он достал маленькую коробочку из ювелирного магазина и положил на книгу на столике. Потому что, в конце-то концов, сегодня был именно тот самый вечер. Сделай этот момент незабываемым, подумал Линли. Пусть он будет проникнут романтикой. Прибегни к помощи роз, свечей, икры, шампанского на фоне негромкой музыки. Скрепи это поцелуем.
Из всего вышеозначенного в его распоряжении было только последнее. Линли присел на край кровати и губами коснулся щеки Хелен. Нахмурившись, она пошевелилась и повернулась на спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84