Скеннел уже выставил вдоль пешеходной дорожки предыдущие изображения пышных форм своей жены, стремясь залучить к себе возможных коллекционеров, и, без сомнения, лелеял тщетную надежду, что поднявшиеся к нему двое мужчин являются ценителями милого его сердцу кубизма.
Крис наблюдал всего лишь из праздного любопытства. Но когда Скеннел посмотрел в его сторону, а затем доверительно наклонился к своим гостям, интерес Криса обострился. Со своего места он мог видеть передвижение мужчин с одной баржи на другую. Крис смотрел, как разговаривают его соседи, ему казалось, что он слышит их и слышит, как забивают гвозди в крышку его гроба.
К нему полиция не обратится, он это понял. Они передадут отчет своему начальнику, тому типу со стрижкой за двадцать монет и в сшитом на заказ костюме. Затем инспектор, как пить дать, пожалует снова. Только на этот раз его вопросы будут более конкретными. И если Крис не даст на них убедительных ответов, то грянет возмездие, сомнений в этом нет.
Легавые все приближались. И наконец поднялись на соседнюю с Крисом баржу, так близко, что он услышал, как один из них откашлялся, а второй негромко постучал в закрытую дверь каюты. Бидуэллы — пьющий романист и легковерная отставная манекенщица, все еще лелеявшая призрачную надежду, что, стоит ей щелкнуть пальцами, как на обложке «Вога» появится ее портрет, — будут спать еще не меньше часа. И если их грубо разбудит полиция, да и вообще кто угодно, толку от них все равно не добьешься. В этом было хоть какое-то спасение. Возможно, Бидуэллы невольно подарят ему немного времени. Потому что именно время было ему необходимо, если он хочет благополучно выбраться из трясины, в которой барахтается последние четыре дня, и выкрутиться, не увязнув по шею.
Он подождал, пока не услышал за дверью ворчание Генри Бидуэлла:
— Какого черта… В чем дело, черт вас возьми? Он не стал ждать ответа легавых. Взял кружку с чаем, подернувшимся пленкой и давно уже непригодным для питья, и позвал собак, которые, как и он, грелись на солнце. Те поднялись и зацокали когтями по крыше каюты.
— Вниз, — приказал им Крис.
Ливи он нашел на прежнем месте — за кухонным столом. На нем так и остались их миски с хлопьями, банановая кожура, чайник, сахарница и молочник. Воскресная газета раскрыта на той же странице, что и более часа назад. Ливи как будто и сейчас ее изучала: наклонилась над ней, опершись лбом на руку, а унизанные серебряными кольцами пальцы другой руки касаются первого слова в заголовке — «Крикет».
Единственное изменение, которое все же отметил Крис, — это присутствие Панды, вспрыгнувшей на стол, прикончившей молоко и размякшие хлопья в одной миске и теперь поглощавшей остатки в другой. Кошка с довольным видом присела перед миской, глаза блаженно зажмурены, язычок стремительно работает, чтобы успеть до того момента, когда ее наверняка прогонят.
— Эй! — крикнул Крис. — Панда! Пошла прочь! Ливи судорожно дернулась. Руки взметнулись,
опрокидывая посуду, и одна миска слетела со стола, а другая перевернулась. Остатки молока с бананом и хлопьями выплеснулись кошке на лапы. Панду это не смутило. Она принялась облизывать лапы.
— Извини, — сказал Крис. Он занялся посудой, а кошка бесшумно спрыгнула на пол и помчалась по коридору, подальше от наказания. — Ты заснула?
Ее лицо сделалось каким-то странным, взгляд не фокусировался, губы побелели.
— Ты что, Панду не видела? — спросил Крис. — Мне не нравится, когда она ходит по столу, Ливи. Она лезет в еду, а это не очень…
— Прости, я не обратила внимания.
Она принялась складывать газету, делая это тщательно, с большим старанием. Наблюдая за ней, Крис увидел, что правая рука Ливи задрожала, и она, уронив ее на колени, продолжила свое занятие левой.
— Я сложу, — предложил он.
— Часть страниц намокла. В молоке. Извини. Ты же еще не читал.
Ничего, Ливи. Это всего лишь газета. Что за беда. Куплю другую, если понадобится. — Он взял миску. Судя по количеству выплеснувшегося содержимого, Ливи так и не поела. — Так и не проголодалась? — спросил он. — Сварить тебе яйцо? Или хочешь сэндвич? А как насчет тофу? Могу сделать с ним салат.
— Нет.
— Ливи, ты должна поесть. — Я не голодна.
— Это не имеет значения. Ты знаешь, что должна…
— Что? Поддерживать силы?
— Для начала. Да. Неплохая мысль.
— Ты этого не хочешь, Крис.
Он медленно повернулся от мусорного ведра, куда выбрасывал остатки ее завтрака. Вгляделся в исхудалое, бледное лицо и удивился, почему она выбрала для нападения на него именно этот момент. Правда, этим утром он вел себя не самым лучшим образом — залежался в постели, чем причинил Ливи неудобства, — но так на нее непохоже — обвинять, не имея фактов. А фактов у нее не было. Он был достаточно осторожен, чтобы этого не случилось.
— Что происходит? — спросил он.
— Когда из меня уйдут силы, уйду и я.
— И ты думаешь, что я этого и хочу?
— А почему бы и нет?
Он поставил миски в раковину. Вернулся к столу за сахарницей и молочником и перенес их на стойку, потом сел за стол напротив Ливи. Ее левая рука, сжатая в слабый кулачок, лежала на столе, и он накрыл было его ладонью, но Ливи убрала руку. И тогда он увидел. Впервые увидел, что ее правая рука подергивается. Мышцы сокращались от запястья до локтя и дальше — до плеча. Он похолодел. Мысленно чертыхнувшись, он приказал себе говорить деловым тоном.
— И как давно это у тебя? — спросил он.
— Что?
— Ты знаешь.
Она сомкнула пальцы левой руки вокруг локтя, словно этим неадекватным усилием могла справиться со своими мышцами. Она не отрывала взгляда от своей руки, от пальцев и их слабого усилия подчиниться приказам мозга.
— Ливи, — произнес он. — Я хочу знать.
— А какое имеет значение — как давно? Какая разница?
— Меня это касается, Ливи.
— Но так будет недолго.
— Значит, ты солгала, — сказал он. — Баржа тут ни при чем. И размеры дверей. И необходимость иметь инвалидное кресло.
Пальцы ее поглаживали руку.
— Это так? — допытывался он. — Как давно? Давай, Ливи. Как давно у тебя это с рукой?
Она мгновение смотрела на него, настороженно, как спасенное им животное. Взяла правую руку левой, прижали их обе к груди и сказала:
— Я больше не могу работать. Не могу готовить. Убирать. Даже трахаться не могу.
— Как давно? — повторил он.
— Хотя последнее не особо тебя интересовало, верно?
— Скажи мне.
— Думаю, я могла бы хорошо тебя обслужить, если бы ты позволил. Но в последний раз, когда я пыталась, ты не захотел, помнишь? В смысле, со мной.
— Не пори чушь, Ливи. Что с левой рукой? Она тоже поражена? Черт побери, ты не сможешь пользоваться этим дурацким креслом и знаешь это. Так какого черта…
— Я не член группы. Меня заменили. Пора уходить.
— Мы это уже обсуждали. Мне казалось, мы приняли решение.
— Да уж, обсуждений было полно.
—Тогда проведем еще одно, но краткое. Тебе становится хуже. Ты знаешь об этом уже несколько недель. И не доверяешь мне, не желая принимать от меня помощь. В этом дело, да?
Ее левая рука бессмысленно разминала правую, которую она снова опустила на колени. Ливи наклонила голову к правому плечу, словно это движение могло каким-то образом снять боль. Ее лицо исказилось, и наконец она произнесла:
— Крис, — и голос ее дрогнул на его имени. — Мне так страшно.
В одно мгновение весь его гнев испарился. Ей было тридцать два года. И она лицом к лицу стояла с осознанием своей смертности. Она знала, что смерть приближается. И точно знала, каким образом она ее заберет.
Он встал и подошел к ней, остановился позади кресла, положил руки ей на плечи, а потом, наклонившись, сцепил их на ее исхудалой груди.
Как и Ливи, он знал, как это произойдет. Он ходил в библиотеку и отыскал там все книги, все научные журналы, все статьи в газетах и популярных изданиях, которые могли пролить хоть искру света. Поэтому он знал, что процесс деградации начался в конечностях и безжалостно продвигается вверх и внутрь, как армия захватчиков, получившая приказ пленных не брать. Сначала кисти рук и ступни, за ними быстро последуют руки и ноги. Когда болезнь наконец достигнет дыхательных органов, ей станет трудно дышать, как бывает, когда тонешь. И тогда ей останется выбор между немедленным удушьем или жизнью на искусственной вентиляции легких, но в любом случае результат будет один. Так или иначе она умрет. Скоро или очень скоро.
Он прижался щекой к ее остриженным волосам. От них дурно пахло. Он должен был вымыть ей голову вчера, но визит сотрудников Скотленд-Ярда изгнал из его головы все мысли, кроме тех, что непосредственно относились к его насущным, личным и тайным заботам. Подлец, подумал он. Негодяй. Свинья. Ему хотелось сказать: «Не бойся. Я буду с тобой. До самого конца», — но она уже лишила его этой возможности. Поэтому он только прошептал:
— Мне тоже страшно.
— Но не по той же причине.
— Нет. Не по той же.
Он поцеловал ее волосы. Почувствовал, как под его ладонями поднялась со вздохом ее грудь. Тело Ливи содрогнулось.
— Я не знаю, что делать, — сказала она. — Не знаю, как жить.
— Мы придумаем. Мы всегда придумывали.
— Но не в этот раз. Для этого слишком поздно. — Она не добавила то, что он уже знал. Приближающаяся смерть делала все мелким и запоздалым. Вместо этого Ливи плотно прижала подергивающуюся оуку к телу. Расправила плечи и выпрямила спину.
— Мне нужно поехать к матери, — сказала она. — Ты отвезешь меня к ней?
— Сейчас?
— Сейчас.
Глава 14
Была половина третьего, когда Линли и Хейверс прибыли в коттедж «Чистотел». Единственным отличием от предыдущего дня было отсутствие зевак у границ владения. Вместо них пять молодых всадниц неторопливо ехали по улице — в сапогах, шлемах, с хлыстами для верховой езды. Но эти девушки как будто не проявляли ни малейшего интереса к полицейской ленте, отгораживавшей коттедж. Даже не глядя на нее, они направляли своих лошадей строго вперед.
Линли и Хейверс стояли у «бентли» и наблюдали, как они проследовали мимо. Хейверс молча курила, а Линли разглядывал каштановые колья, которые торчали за живой изгородью через улицу.
Они ждали приезда инспектора Ардери. Когда, после четырех звонков, Линли разыскал ее в ресторане загородной гостиницы недалеко от Мейдстоуна и назвался, она сказала:
— Я привезла свою мать на обед, инспектор, — словно самый звук его голоса явился невысказанным и совершенно незаслуженным упреком, от которого необходимо было защититься. Она раздраженно добавила: — Сегодня день ее рождения. — И потом еще: — Я звонила вам раньше.
На что Линли ответил:
— Я так и понял, потому и перезваниваю.
Она хотела передать ему информацию по телефону, он не согласился. Ему бы хотелось подержать в руках отчеты. С его стороны это была уловка. Кроме того, он хотел еще раз взглянуть на место преступления. Они встретились и поговорили с миссис Пэттен, и он хотел проверить сообщенные ею сведения. Нельзя ли ей самой проверить? — поинтересовалась Ардери. Конечно, но он будет чувствовать себя спокойнее, если снова лично осмотрит коттедж. Если она не возражает…
Линли понимал, что инспектор Ардери очень далее возражает. И не мог винить ее за это. В пятницу вечером они установили основные правила игры, а он теперь пытался их нарушить, если не вообще отменить. Что ж, в данном случае он ничем ей помочь не мог.
Как бы ни досадовала Изабелла Ардери, она успешно скрыла это, когда через десять минут после приезда Линли и Хейверс остановила рядом с ними свой «ровер». Она не сменила наряд, в котором выводила в свет мать: тонкое, цвета бронзы, платье, перехваченное в талии поясом, пять золотых браслетов на руке и такие же серьги-кольца. Но абсолютно деловым тоном извинилась за опоздание: из лаборатории сообщили, что идентифицирован отпечаток ноги, поэтому она заехала забрать его, решив, что они захотят взглянуть и на это свидетельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Крис наблюдал всего лишь из праздного любопытства. Но когда Скеннел посмотрел в его сторону, а затем доверительно наклонился к своим гостям, интерес Криса обострился. Со своего места он мог видеть передвижение мужчин с одной баржи на другую. Крис смотрел, как разговаривают его соседи, ему казалось, что он слышит их и слышит, как забивают гвозди в крышку его гроба.
К нему полиция не обратится, он это понял. Они передадут отчет своему начальнику, тому типу со стрижкой за двадцать монет и в сшитом на заказ костюме. Затем инспектор, как пить дать, пожалует снова. Только на этот раз его вопросы будут более конкретными. И если Крис не даст на них убедительных ответов, то грянет возмездие, сомнений в этом нет.
Легавые все приближались. И наконец поднялись на соседнюю с Крисом баржу, так близко, что он услышал, как один из них откашлялся, а второй негромко постучал в закрытую дверь каюты. Бидуэллы — пьющий романист и легковерная отставная манекенщица, все еще лелеявшая призрачную надежду, что, стоит ей щелкнуть пальцами, как на обложке «Вога» появится ее портрет, — будут спать еще не меньше часа. И если их грубо разбудит полиция, да и вообще кто угодно, толку от них все равно не добьешься. В этом было хоть какое-то спасение. Возможно, Бидуэллы невольно подарят ему немного времени. Потому что именно время было ему необходимо, если он хочет благополучно выбраться из трясины, в которой барахтается последние четыре дня, и выкрутиться, не увязнув по шею.
Он подождал, пока не услышал за дверью ворчание Генри Бидуэлла:
— Какого черта… В чем дело, черт вас возьми? Он не стал ждать ответа легавых. Взял кружку с чаем, подернувшимся пленкой и давно уже непригодным для питья, и позвал собак, которые, как и он, грелись на солнце. Те поднялись и зацокали когтями по крыше каюты.
— Вниз, — приказал им Крис.
Ливи он нашел на прежнем месте — за кухонным столом. На нем так и остались их миски с хлопьями, банановая кожура, чайник, сахарница и молочник. Воскресная газета раскрыта на той же странице, что и более часа назад. Ливи как будто и сейчас ее изучала: наклонилась над ней, опершись лбом на руку, а унизанные серебряными кольцами пальцы другой руки касаются первого слова в заголовке — «Крикет».
Единственное изменение, которое все же отметил Крис, — это присутствие Панды, вспрыгнувшей на стол, прикончившей молоко и размякшие хлопья в одной миске и теперь поглощавшей остатки в другой. Кошка с довольным видом присела перед миской, глаза блаженно зажмурены, язычок стремительно работает, чтобы успеть до того момента, когда ее наверняка прогонят.
— Эй! — крикнул Крис. — Панда! Пошла прочь! Ливи судорожно дернулась. Руки взметнулись,
опрокидывая посуду, и одна миска слетела со стола, а другая перевернулась. Остатки молока с бананом и хлопьями выплеснулись кошке на лапы. Панду это не смутило. Она принялась облизывать лапы.
— Извини, — сказал Крис. Он занялся посудой, а кошка бесшумно спрыгнула на пол и помчалась по коридору, подальше от наказания. — Ты заснула?
Ее лицо сделалось каким-то странным, взгляд не фокусировался, губы побелели.
— Ты что, Панду не видела? — спросил Крис. — Мне не нравится, когда она ходит по столу, Ливи. Она лезет в еду, а это не очень…
— Прости, я не обратила внимания.
Она принялась складывать газету, делая это тщательно, с большим старанием. Наблюдая за ней, Крис увидел, что правая рука Ливи задрожала, и она, уронив ее на колени, продолжила свое занятие левой.
— Я сложу, — предложил он.
— Часть страниц намокла. В молоке. Извини. Ты же еще не читал.
Ничего, Ливи. Это всего лишь газета. Что за беда. Куплю другую, если понадобится. — Он взял миску. Судя по количеству выплеснувшегося содержимого, Ливи так и не поела. — Так и не проголодалась? — спросил он. — Сварить тебе яйцо? Или хочешь сэндвич? А как насчет тофу? Могу сделать с ним салат.
— Нет.
— Ливи, ты должна поесть. — Я не голодна.
— Это не имеет значения. Ты знаешь, что должна…
— Что? Поддерживать силы?
— Для начала. Да. Неплохая мысль.
— Ты этого не хочешь, Крис.
Он медленно повернулся от мусорного ведра, куда выбрасывал остатки ее завтрака. Вгляделся в исхудалое, бледное лицо и удивился, почему она выбрала для нападения на него именно этот момент. Правда, этим утром он вел себя не самым лучшим образом — залежался в постели, чем причинил Ливи неудобства, — но так на нее непохоже — обвинять, не имея фактов. А фактов у нее не было. Он был достаточно осторожен, чтобы этого не случилось.
— Что происходит? — спросил он.
— Когда из меня уйдут силы, уйду и я.
— И ты думаешь, что я этого и хочу?
— А почему бы и нет?
Он поставил миски в раковину. Вернулся к столу за сахарницей и молочником и перенес их на стойку, потом сел за стол напротив Ливи. Ее левая рука, сжатая в слабый кулачок, лежала на столе, и он накрыл было его ладонью, но Ливи убрала руку. И тогда он увидел. Впервые увидел, что ее правая рука подергивается. Мышцы сокращались от запястья до локтя и дальше — до плеча. Он похолодел. Мысленно чертыхнувшись, он приказал себе говорить деловым тоном.
— И как давно это у тебя? — спросил он.
— Что?
— Ты знаешь.
Она сомкнула пальцы левой руки вокруг локтя, словно этим неадекватным усилием могла справиться со своими мышцами. Она не отрывала взгляда от своей руки, от пальцев и их слабого усилия подчиниться приказам мозга.
— Ливи, — произнес он. — Я хочу знать.
— А какое имеет значение — как давно? Какая разница?
— Меня это касается, Ливи.
— Но так будет недолго.
— Значит, ты солгала, — сказал он. — Баржа тут ни при чем. И размеры дверей. И необходимость иметь инвалидное кресло.
Пальцы ее поглаживали руку.
— Это так? — допытывался он. — Как давно? Давай, Ливи. Как давно у тебя это с рукой?
Она мгновение смотрела на него, настороженно, как спасенное им животное. Взяла правую руку левой, прижали их обе к груди и сказала:
— Я больше не могу работать. Не могу готовить. Убирать. Даже трахаться не могу.
— Как давно? — повторил он.
— Хотя последнее не особо тебя интересовало, верно?
— Скажи мне.
— Думаю, я могла бы хорошо тебя обслужить, если бы ты позволил. Но в последний раз, когда я пыталась, ты не захотел, помнишь? В смысле, со мной.
— Не пори чушь, Ливи. Что с левой рукой? Она тоже поражена? Черт побери, ты не сможешь пользоваться этим дурацким креслом и знаешь это. Так какого черта…
— Я не член группы. Меня заменили. Пора уходить.
— Мы это уже обсуждали. Мне казалось, мы приняли решение.
— Да уж, обсуждений было полно.
—Тогда проведем еще одно, но краткое. Тебе становится хуже. Ты знаешь об этом уже несколько недель. И не доверяешь мне, не желая принимать от меня помощь. В этом дело, да?
Ее левая рука бессмысленно разминала правую, которую она снова опустила на колени. Ливи наклонила голову к правому плечу, словно это движение могло каким-то образом снять боль. Ее лицо исказилось, и наконец она произнесла:
— Крис, — и голос ее дрогнул на его имени. — Мне так страшно.
В одно мгновение весь его гнев испарился. Ей было тридцать два года. И она лицом к лицу стояла с осознанием своей смертности. Она знала, что смерть приближается. И точно знала, каким образом она ее заберет.
Он встал и подошел к ней, остановился позади кресла, положил руки ей на плечи, а потом, наклонившись, сцепил их на ее исхудалой груди.
Как и Ливи, он знал, как это произойдет. Он ходил в библиотеку и отыскал там все книги, все научные журналы, все статьи в газетах и популярных изданиях, которые могли пролить хоть искру света. Поэтому он знал, что процесс деградации начался в конечностях и безжалостно продвигается вверх и внутрь, как армия захватчиков, получившая приказ пленных не брать. Сначала кисти рук и ступни, за ними быстро последуют руки и ноги. Когда болезнь наконец достигнет дыхательных органов, ей станет трудно дышать, как бывает, когда тонешь. И тогда ей останется выбор между немедленным удушьем или жизнью на искусственной вентиляции легких, но в любом случае результат будет один. Так или иначе она умрет. Скоро или очень скоро.
Он прижался щекой к ее остриженным волосам. От них дурно пахло. Он должен был вымыть ей голову вчера, но визит сотрудников Скотленд-Ярда изгнал из его головы все мысли, кроме тех, что непосредственно относились к его насущным, личным и тайным заботам. Подлец, подумал он. Негодяй. Свинья. Ему хотелось сказать: «Не бойся. Я буду с тобой. До самого конца», — но она уже лишила его этой возможности. Поэтому он только прошептал:
— Мне тоже страшно.
— Но не по той же причине.
— Нет. Не по той же.
Он поцеловал ее волосы. Почувствовал, как под его ладонями поднялась со вздохом ее грудь. Тело Ливи содрогнулось.
— Я не знаю, что делать, — сказала она. — Не знаю, как жить.
— Мы придумаем. Мы всегда придумывали.
— Но не в этот раз. Для этого слишком поздно. — Она не добавила то, что он уже знал. Приближающаяся смерть делала все мелким и запоздалым. Вместо этого Ливи плотно прижала подергивающуюся оуку к телу. Расправила плечи и выпрямила спину.
— Мне нужно поехать к матери, — сказала она. — Ты отвезешь меня к ней?
— Сейчас?
— Сейчас.
Глава 14
Была половина третьего, когда Линли и Хейверс прибыли в коттедж «Чистотел». Единственным отличием от предыдущего дня было отсутствие зевак у границ владения. Вместо них пять молодых всадниц неторопливо ехали по улице — в сапогах, шлемах, с хлыстами для верховой езды. Но эти девушки как будто не проявляли ни малейшего интереса к полицейской ленте, отгораживавшей коттедж. Даже не глядя на нее, они направляли своих лошадей строго вперед.
Линли и Хейверс стояли у «бентли» и наблюдали, как они проследовали мимо. Хейверс молча курила, а Линли разглядывал каштановые колья, которые торчали за живой изгородью через улицу.
Они ждали приезда инспектора Ардери. Когда, после четырех звонков, Линли разыскал ее в ресторане загородной гостиницы недалеко от Мейдстоуна и назвался, она сказала:
— Я привезла свою мать на обед, инспектор, — словно самый звук его голоса явился невысказанным и совершенно незаслуженным упреком, от которого необходимо было защититься. Она раздраженно добавила: — Сегодня день ее рождения. — И потом еще: — Я звонила вам раньше.
На что Линли ответил:
— Я так и понял, потому и перезваниваю.
Она хотела передать ему информацию по телефону, он не согласился. Ему бы хотелось подержать в руках отчеты. С его стороны это была уловка. Кроме того, он хотел еще раз взглянуть на место преступления. Они встретились и поговорили с миссис Пэттен, и он хотел проверить сообщенные ею сведения. Нельзя ли ей самой проверить? — поинтересовалась Ардери. Конечно, но он будет чувствовать себя спокойнее, если снова лично осмотрит коттедж. Если она не возражает…
Линли понимал, что инспектор Ардери очень далее возражает. И не мог винить ее за это. В пятницу вечером они установили основные правила игры, а он теперь пытался их нарушить, если не вообще отменить. Что ж, в данном случае он ничем ей помочь не мог.
Как бы ни досадовала Изабелла Ардери, она успешно скрыла это, когда через десять минут после приезда Линли и Хейверс остановила рядом с ними свой «ровер». Она не сменила наряд, в котором выводила в свет мать: тонкое, цвета бронзы, платье, перехваченное в талии поясом, пять золотых браслетов на руке и такие же серьги-кольца. Но абсолютно деловым тоном извинилась за опоздание: из лаборатории сообщили, что идентифицирован отпечаток ноги, поэтому она заехала забрать его, решив, что они захотят взглянуть и на это свидетельство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84