Он никогда не говорит, где был.
Говорит, что уезжал. Только однажды произошло ЧП. Кажется, надо было за что-то голосовать. Наверное, его расчеты не оправдались, какие-то события накатились быстрее, чем он предполагал. И нам пришлось вернуться раньше обычного.
— Часто он уезжает?
— Три, четыре раза в год.
— Вам такая поездка — зеленая тоска.
— О, нет. Мне нравится смотреть на озеро. Я держу там свитера, толстую куртку. Там так тихо. Я беседую с птичками. Чирикаю в ответ. Знаете, если захотеть, с птицами можно разговаривать. Хотя бы пытаться. И мне нравиться помогать бурундукам.
Флетч вскинул глаза на здоровяка-экс-боксера.
— И как же вы помогаете бурундукам?
— Коттедж разваливается на глазах. Бурундуки роют норы под фундаментом. А камни из фундамента вываливаются, блокируя выходы из нор. Я убираю камни. Собираю орехи и кладу их у нор. Мне искать орехи проще, чем им. Я могу принести больше орехов, — говорил Шустрик совершенно искренне.
— Это понятно. Но благодарят ли они вас?
— Думаю, что да. Во всяком случае, орехи они утаскивают. Да и почему мне им не помочь? Я их сильнее.
— Конечно.
— Больше там делать особенно нечего.
— Не понимаю, как ему это сходило с рук столько лет. Как ему удавалось ничего не объяснять ни Дорис, ни Уолшу.
— А что тут удивительно? Ему же во всем сопутствует успех. Он уже кандидат в президенты. Чего еще можно желать? Они с этим смирились. Иной раз даже говорят мне, чтобы я присматривал за ним в эти отлучки. Они, конечно, не потеряли надежды узнать, где он скрывается. Но я молчу. Одному Богу известно, что они думают. Конечно, они волнуются. Но мистер Уилер живет, как в стеклянной клетке. Имеет же он право на уединение.
— Получается, полностью он никому не доверяет.
— Он имеет на это право.
— Шустрик, если бы губернатор пьянствовал с бабами, вы бы не возражали?
— Не знаю. Наверное, нет. Зачем? Женщины нравятся мне больше бурундуков.
— Сказали бы вы правду?
Глаза Шустрика сузились.
— Я бы молчал и об этом. Я считаю, что каждый должен стравливать пар, как ему этого хочется. Каждому нужно время, чтобы побыть с собой. Я вот иду в свою комнату над гаражом и делаю все, что мне вздумается. Правда, я никогда не привожу туда женщин. В губернаторский особняк. А в остальном могу делать все, что хочу. А губернатор постоянно в стеклянной клетке. За исключением тех дней у озера. Там он наедине с собой. И не принадлежит никому.
— Шустрик, а наркотики не имеют никакого отношения к этим поездкам?
— Абсолютно никакого. Он даже не пьет кофе. Заявись в коттедж доктор Том с его черным саквояжем, я бы выставил его за порог до того, как он успел бы обозвать меня.
— Однако, быстро.
— Доктор Том — оскорбление рода человеческого.
— А в последнее время он этого не делал? Не исчезал?
— Нет, — Шустрик нахмурился. — После начала избирательной кампании — нет. Последний раз мы уехали туда за день до Рождества. Вернулись перед Новым годом.
— Ясно. Теперь, Шустрик, очевидный вопрос.
Шустрик, однако, как понял Флетч по выражению его лица, понятия не имел, о чем его сейчас спросят.
— Почему вы мне это рассказали?
— Потому что меня попросил губернатор.
— Я так и думал. Ответ тоже очевидный. Но почему. Почему он попросил вас об этом?
Шустрик пожал плечами.
— Не знаю. Но догадываюсь.
— Так о чем вы догадываетесь?
— Он знает, что вы любите доктора Тома с его черным саквояжем не больше моего. Я слышал, Уолш говорил ему об этом.
Флетч покачал головой.
— Получается, я знаю то, чего не знает Уолш. Как такое возможно?
— Видите ли, мистер Флетчер, окружение губернатора не очень-то думает о нем, пока он двигается, ходит, говорит, остается Кэкстоном Уилером, шагает от победы к победе. В том числе, его жена и сын. Они напоминают мне футбольную команду. Работают, как единый, тщательно отлаженный механизм, похлопывают друг друга по плечам и так далее. Если кто-то из них ломает себе спину, вроде Джеймса или того парня, что погиб сегодня, Виктора как его там, они скоренько выясняют, как играть без него. И забывают и думать о нем. Ворота стоят на поле, и цель у них одна — забить в них мяч. Другой цели нет. А губернатор и есть этот мяч. По нему бьют ногами, бросают его на землю, дерутся из-за него. А он остается мячом, — Шустрик покачал головой. — Давно вы в команде губернатора? Уже двадцать четыре часа? И губернатор захотел, чтобы вы узнали о его отлучках. Я понятия не имею, какими таблетками кормит губернатора доктор Том. Но он хочет показать вам, что с ним все в порядке.
— Я не уверен, что вы правы насчет Уолша.
— В том, что губернатор ему безразличен? — Шустрик откинулся на спинку стула. — Нет, конечно. Он отца обожает. Отец для него — чудо из чудес, — Шустрик рассмеялся. — По-моему, губернатор хочет, чтобы сын думал, будто он сжигает лишнюю энергию с женщинами. Готов спорить, Уолш придет в ужас, если узнает, что старик просто спит в старом коттедже. Вы меня понимаете?
— Нагрузки у него большие.
— Да, и старик нашел способ справляться с ними. Представляете, что произойдет, если кто-нибудь напишет, что он уезжает отсыпаться? О Боже, да его карьера будет загублена. Пусть уж лучше все думают, что он участвует в оргиях, тем более, что доказательств ни у кого нет.
— Ну, ну, — Флетч покачал головой. — Отец говорил мне, что в баре можно узнать много интересного, если внимательно слушать.
Уолш сунул голову в дверь, оглядел зал, но не вошел.
— Губернатор хочет, чтобы я знал, что никакой он не наркоман, а просто соня. Так?
Шустрик пожал плечами.
— Губернатор умный человек. А у меня мозгов нет. И не было. Но я знаю, что все будет хорошо, если я буду во всем слушаться его.
— Что он просил рассказать мне о миссис Уилер?
— Ничего.
Флетч отпил пива.
— А что вы можете сказать мне о миссис Уилер?
— Ничего. Женщина она жесткая, умная. Со стальным характером.
— Умнее губернатора?
— Да.
— Сегодня она орала на губернатора.
— Я не слышал. Был в ванной.
— Вы специально ушли в ванную.
— Да, — признался Шустрик.
— Какой же в этом ум? Она просто сорвалась.
— Миссис Уилер позволяет себе такое не один год. Возможно, сегодня она говорила по делу. Я ее не слышал.
— Вам пришлось приложить немало усилий, чтобы не услышать ее.
— Это моя работа. Она использует свой язык, как хлыст. Сечет Уолша, кричит на губернатора, называет меня гунном.
— Не только язык, Шустрик. Руки тоже.
— Знаете, нельзя стать кандидатом в президенты, просто стоя под дождем. Кто-то должен толкать тебя, и толкать сильно. Видите ли, я знаю главную тайну губернатора — он хороший человек. Если б не она, губернатор впал бы в спячку давным давно. Читал бы детективы. Играл с детьми. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Что в этом плохого?
— Кто-то ведь должен стать президентом Соединенных Штатов? — бесхитростно ответил Шустрик. — Почему не умный, честный, хороший человек, такой, как Кэкстон Уилер?
Глава 20
— Я составил, ксерокопировал и разнес список завтрашних мероприятий, — доложил Флетч. — Передал журналистам три специальных пресс-релиза, подготовленных Нолтингом и Добсоном. Ты их видел. О положении в Центральной Америке, об использовании природных ресурсов резерваций, об экономике России. Я так же подкинул им неплохую тему для статьи.
— Какую же? — спросил Уолш. Они сидели в его номере на двенадцатом этаже, за маленьким столиком у торшера.
— Рассказал им, как твой папаша давал тебе карманные деньги. Они исчезали из его рук, а потом ты находил их в кармане, башмаке или ушной раковине. Нормально?
— Нормально, — кивнул Уолш.
— Я хотел как-то сгладить инцидент в школе. Подкинул журналистам идею, что к тем детям губернатор относился точно так же, как и к собственному сыну.
— Понятно, — в голосе Уолша звучали нотки нетерпения.
— Помог местной журналистке получить разрешение провести утро с твоей матерью.
— Через Салли? — уточнил Уолш.
— Совершенно верно.
— Ты столкнулся с ней впервые?
— Да.
— Вот уж сука, так сука.
— Полностью с тобой согласен.
— Флетч, я думаю, завтра тебе тоже надо провести какое-то время с матерью. Познакомиться с ней поближе. Понять, что она за человек.
— Конечно, надо.
— Я это устрою.
— У меня постоянно звонит телефон, Уолш. Весь мир желает знать, кто нацелил губернатора на «Новую реальность».
— И что ты им отвечаешь?
— Я говорю каждому, что речь в Уинслоу — плод многолетних раздумий кандидата.
— Это так? — резко спросил Уолш.
— Уолш…
— Так кто все-таки натолкнул его на эту мысль, Флетч?
— Я что-то сказал. Он спросил. Возможно, мои слова оказались той затравкой, на которой выкристаллизовалась речь. Утром, в автобусе. Твой отец поинтересовался моим мнением. Кандидат в президенты. Такое в моей жизни случилось впервые.
— Тебе это польстило.
— Естественно. Разумеется, у меня не было времени продумать идею до конца.
— Ты не спичрайтер.
— А что я мог сделать?
— Спичрайтеры несут ответственность за каждое слово, что слетает с языка кандидата.
— Тем не менее, Уолш, не прошло и двух часов после нашего разговора, как твой папаша выступил в Уинслоу с блестящей речью, развив одну-две высказанных мною идей…
— Он злился на эту бабку из Конгресса. Злился на прессу, выставившую его чуть ли не растлителем малолетних. Вот он и нанес ответный удар. Мы… наверное, я слишком уж надавил на него, требуя от него чего-то существенного, лишь бы попасть в вечерние выпуски новостей.
— А я полагаю, что речь удалась.
— Еще бы. Ты же попал в творцы истории. На вопрос: «Почему Кэкстон Уилер не стал президентом Соединенных Штатов?», — твои правнуки смогут прочитать в книжке следующий ответ: «Потому что в Уинслоу, в снегопад, выступил с неудачной речью, критикуя христианство и демократию».
— Слушай, Уолш, может, я это делаю подсознательно, как только оказываюсь рядом с начальством? Любым начальством. Сразу начинаю закладывать мины. Твой отец — единственный начальник, который мне понравился. Я бы не хотел ставить под угрозу его карьеру.
— Эдипов комплекс. Ты об этом?
— Возможно. Я по натуре бунтарь. Никогда не ладил с начальством. Ты это знаешь не хуже меня. Ты помнишь холм 1918. А я помню, что щедро снабдил весь взвод марихуаной, дабы, накурившись, мы не смогли участвовать в более ранней операции. Я знал, что нас отправляют на смерть.
— Ты был прав.
— А тебя чуть не отдали под трибунал.
— Взвод все равно расчехвостили.
— Слушай, Уолш, я репортер. А не пай-мальчик. И мне чертовски противно говорить этим журналистам, что мне нравятся их статьи, когда они двух слов связать не могут.
Уолш вглядывался в темноту, окружающую пятно света вокруг торшера.
— Может, мне собрать вещи и ускакать вечерней лошадью?
— А зачем ты привел ко мне Бетси Гинзберг?
— Чтобы вы поздоровались.
Уолш покачал головой.
— Вот что еще, Уолш, — продолжил Флетч. — Дама, с которой я познакомился задолго до этой предвыборной кампании, сегодня отказалась поужинать со мной из-за моей работы. Из-за того, что я — пресс-секретарь. Как ты борешься с изоляцией, Уолш?
— Флетч, я думаю, что пока о сексе надо забыть.
— Я могу от этого заболеть.
— Болей на здоровье.
— Другая дама предложила мне свое тело в обмен на интервью с твоей матерью.
— Ты согласился?
— Разумеется, нет.
— Видишь? Ты уже болен.
— Может, мне лучше уехать, Уолш?
Уолш уставился на полированную поверхность стола.
— Ты лишь давал отцу монеты. Детей он одаривал сам. Некоторых детей. Ты лишь поделился с ним своими мыслями. А речь произносил не ты.
Флетч потянулся.
— Может, этим мне и нравится твой отец. У него тоже мятежная натура. Он ищет истину. И доносит до людей то, что считает нужным. Кстати, мне позвонил Джеймс. Он в Айове, на похоронах Вика Роббинса.
— Мерзавец. Он поехал туда в надежде, что Аптон возьмет его в свою команду.
— Я тоже подумал об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28