– Двое детей уже есть и третий на подходе.
– Девочки, две девочки, не забывай.
– А ты не забывай, что у твоей матери было три девочки, пока не родился первый сын, – парировала Дэйзи. – Уверена, что король любит их не меньше, чем любого сына.
– Ах, Дэйзи, дело же не в этом, – нетерпеливо отмахнулась Хелен. – Короли и королевы обзаводятся детьми отнюдь не ради удовольствия. Королю сейчас нужен сын, чтобы не допустить гражданской войны после своей смерти.
– Ладно, ладно, – согласилась Дэйзи и вернулась к предыдущей теме. – Но этот бургундский брак может оказаться полезным для нашей торговли.
– Пока что-то незаметно. Герцог до сих пор так и не снял запрета на ввоз английских тканей. – На несколько секунд женщины замолчали.
Потом Дэйзи опять переменила тему.
– Кстати, о замужестве... – начала она. Хелен покачала головой.
– Знаю, что ты хочешь мне сказать, но, пожалуйста, не надо.
– Но все же, Хелен, почему бы тебе опять не выйти замуж? Бедняга Джон мертв вот уже четыре года, а ты все так же хороша, как и прежде.
– Ты забываешь, – тихо ответила Хелен, – что я бесплодна. Никто не захочет взять в жены бесплодную женщину.
– Но откуда ты знаешь, что именно ты бесплодна? – возразила Дэйзи. – Ведь может быть... ну... может же быть и так, что это Джон не мог иметь детей, ты же не знаешь.
Хелен даже немного удивилась, привыкнув считать, как и все вокруг, что в бесплодии всегда виновата женщина. Для неё это было откровением, но, чуть-чуть подумав, она уже знала ответ.
– Не поможет, Дэйзи. Никто в это не поверит, даже если это и так. И вообще, давай больше не будем говорить об этом. – Она вздохнула и повела взглядом окрест. – Господи, как же хорошо побыть дома, даже если и в гостях.
– А почему бы тебе не перебраться сюда насовсем? – с теплом в голосе спросила Дэйзи. – Ах, Хелен, как это было бы славно! И мне была бы компания, и матушка воспряла бы духом, теперь, когда уехал Джон. Ты же знаешь, как она не любит, когда кто-то надолго покидает дом. – Джон, которому недавно исполнилось восемнадцать, несколько дней назад отправился в Лондон, поступив в ученики к некоему Леонарду Бирну, золотых дел мастеру с улицы Гаттерлейн. О большем нельзя было и мечтать, ведь все знали, какие ювелиры богатые и влиятельные люди. Элеонора была очень рада за сына, но его отъезд больно отозвался в её сердце, напомнив о тех временах, когда Томас вот так же отправлялся в колледж, – и настроение у Элеоноры испортилось на несколько дней.
– Я-то была бы и рада, – сказала Хелен, – но как оставить Изабеллу?
– Бедняжка, как она там?
– Телом она здорова, ей, во всяком случае, не хуже, чем прежде, а вот с головой у неё совсем плохо. Временами она даже не узнает меня, а иногда так страшно кричит, когда я вхожу в комнату, будто думает, что, я – дьявол в человеческом обличье. – Обе женщины перекрестились при упоминании нечистого. Хелен понизила голос. – Дэйзи, знаешь, я иногда начинаю думать, все ли в порядке с Эзрой Бразеном. Иной раз я вижу на теле Изабеллы ужасные синяки и ссадины. Порой я замечаю... – Хелен замолчала, боясь произнести вслух то, что казалось страшным выговорить. Потом все-таки продолжила: – И это бедное дитя, оно тоже становится все чуднее и чуднее.
– Эдмунд?
– Да. Ему уже почти четыре, но он едва говорит, почти не ходит, целыми днями сидит в уголке и таращится на тебя как полный идиот.
Дэйзи опечалилась.
– О, Хелен, как это ужасно! Я и думать забыла о бедном маленьком Эдмунде. Он ведь почти одного возраста с Маргарет, а она такая хорошенькая. Неужели ничего нельзя сделать? Послушай-ка, тебе не кажется, что мы могли бы забрать их сюда? По-моему, Эзре совсем не нравится нянчиться с Беллой, особенно если она... ну... слегка тронулась умом, как ты говоришь.
– Можно, конечно, попробовать, – с сомнением в голосе откликнулась Хелен. – Но поговорить об этом с Бразеном должна наша мать – уж она-то может справиться с кем угодно! Уверена, что если она потолкует с Эзрой, то заставит его согласиться. А, кстати, где она? Я её сегодня еще так и не видела. Опять она на своей фабрике?
Дэйзи улыбнулась.
– Сегодня – нет. Сейчас она учит моего Тома ездить верхом.
– Как, уже? – рассмеялась Хелен. – Ему же только три годика, так ведь? Куда она так торопится?
– Да вовсе не торопится, просто она от него без ума. Правда, Хелен, как только он родился, она сразу влюбилась в него и до сих пор любит больше остальных детей, даже больше, чем собственного Ричарда. Все время присматривает за ним, одевает его, что-то ему втолковывает, а теперь вот решила научить ездить верхом. Могу поспорить, что как только он освоится в седле, она заставит его выезжать собственного жеребенка.
– Как странно, – заметила Хелен. – Может быть, это из-за его имени – она так обожала Томаса, когда он был маленьким.
Дэйзи покачала головой.
– Нет, тут дело в нем самом, потому что именно она пожелала, чтобы его нарекли Томасом, хотя все мы всегда зовем его только Томом. Но, надо полагать, чем-то он все-таки напоминает ей собственного сына, раз уж она решила дать малышу это имя.
– Ладно, пойдем посмотрим, может быть, они уже закончили, – предложила Хелен, которая всегда быстро уставала от размышлений. – А вот и Джоб – уж он-то наверняка знает, где она! Джоб!
Джоб остановился с корзиной роз в руках – одним из множества дополнительных дел, которые он находил для себя, было приносить свежие цветы в спальню Элеоноры – и вопросительно посмотрел на двух дам.
– Ты знаешь, где сейчас госпожа?
– Думаю, она только что въехала во двор, мадам. И теперь, наверное, на конюшне, показывает Тому, как нужно расседлывать лошадь.
– Очень похоже на нашу матушку, – рассмеялась Хелен. – Спасибо, Джоб. Мы пойдем поищем её.
– Расстегни подпругу – вот так, правильно, – а теперь тяни её на себя, – командовала Элеонора. – Нет, нет, пусть делает сам, – раздраженно прикрикнула она на молоденького грума, сунувшегося было помочь.
– Но это совсем ни к чему, мадам, – попробовал возразить паренек, не знавший, что к чему. – Я вполне могу сделать это вместо него. Молодой хозяин...
– Оставь его в покое, говорят тебе, а не то надеру уши, – крикнула Элеонора, угрожающе поднимая руку, так что парень счел за благо поскорее ретироваться. – Ни к чему, как же! Что за мужчина из него вырастет, если он не будет знать даже, как ухаживать за собственной лошадью? Как он поймет, правильно ли ты все делаешь, если сам не будет этого уметь? Убирайся отсюда. Я сама присмотрю за лошадьми.
Видя, что хозяйка в гневе, конюх быстренько исчез. Как правильно заметила Хелен, в эти дни Элеонора явно была не в духе – она скучала по Джону.
– Ну а теперь, Том, снимай седло, и давай посмотрим, как ты заведешь коня в стойло. Погладь его, вот так, и скажи ему, какой он хороший.
– Хороший мальчик, Херон, – послушно проговорил Том, привставая на цыпочки, чтобы дотянуться до гладкой шеи лошади, башней возвышавшейся рядом с ним. Потом спросил: – Бабушка, а правда, зачем мне все это знать? Ведь все это могут делать слуги.
– Ну, Том, вот это вопрос! И что же ты будешь делать, если слуг рядом не окажется? Вот позовут тебя сражаться за короля, как твоего дядю Томаса, а ты что же, ответишь: «Я не могу идти, милорд король, так как не умею оседлать свою лошадь»?
– Дядя Томас был очень храбрым, правда, бабушка?
– Да, дитя мое. Храбрым, красивым и благородным. Он был истинным джентльменом!
– Но его ведь убили, да?
– Он погиб в бою, сражаясь за своего повелителя. Он прикончил человека, который убил его лорда, и умер сам, упав рядом с мертвым телом герцога, – с чувством ответила Элеонора.
Маленький Том немного подумал.
– Я, пожалуй, не буду умирать, бабушка, – решил он. – Иначе как же я смогу еще раз покататься верхом?
– Все мы когда-нибудь умрем, малыш, – промолвила Элеонора. – И когда мы навеки закроем глаза, то, встретившись с Создателем, должны иметь право сказать Ему, что честно прожили свои жизни, что были смелыми и преданными, что верно служили своему властелину и никогда не помышляли об измене. Мы ведь захотим, чтобы Господь был доволен нами, так ведь?
Том пока не очень разбирался во всем этом, но достаточно хорошо уловил тон вопроса и послушно кивнул, хотя все еще продолжал сомневаться.
– Послушай, бабушка, разве Господь будет доволен нами, если мы умрем, как дядя Томас?
– Господь будет доволен нами, если мы будем защищать правое дело и не изменять своим клятвам. А если мы умрем за это, Бог будет любить нас даже еще больше.
Слова бабушки, похоже, ничуть не убедили Тома. Жизнь казалась мальчику такой прекрасной, что мысль о смерти совсем ему не нравилась. Про себя он думал, что было бы гораздо лучше, если бы дядя Томас не пал на поле брани; но малыш любил свою бабушку и хотел сделать ей приятное, поэтому воскликнул:
– Я хотел бы быть похожим на дядю Томаса, бабушка.
И понял: он сказал то, что надо, поскольку бабушка нагнулась, обняла его и промолвила тем странным голосом, каким говорят, когда хотят удержаться от слез:
– Ты будешь похожим на него, Том, когда вырастешь. Да благословит тебя Господь!
Потом выпрямилась, унося с собой тот чудесный аромат роз, который всегда окружал её, и сказала:
– Ну а теперь давай посмотрим, как ты будешь снимать с коня уздечку.
Они как раз кончили заниматься с лошадьми и рука об руку направлялись к дому, когда встретились с остальными членами семейства. Сначала на них налетели Ричард, Нед и Сесили, которых мистер Дженни только что отпустил с уроков и которые теперь бежали к клеткам, чтобы взглянуть на молодую пустельгу Неда; по крайней мере, Нед и Сесили хотели посмотреть на неё, а Ричард просто следовал за ними, как тень. Ричарду уже исполнилось десять, и он был тихим, прилежным мальчиком, слишком хрупким для своего возраста и немного нервным; он вздрагивал при малейшем шуме и часто витал в облаках, вместо того чтобы играть или заниматься каким-нибудь делом. У Ричарда было живое воображение, и он уже начал писать стихи и сочинять песни. Девочки всегда звали его, когда перед сном надо было рассказывать всякие захватывающие истории об эльфах и прочих чудесах. Элеонора считала, что в этом отношении он пошел в Роберта, тоже любившего поэзию и музыку; характер Роберта проглядывал и в том, как тянуло Ричарда к более уверенным в себе племянникам и племянницам.
Нед в свои девять лет был крепко сбитым, небольшого роста белокурым мальчуганом с сильными руками и ногами. Он был очень похож на свою мать и унаследовал от неё спокойный нрав, хотя пареньку нельзя было отказать ни в живости, ни в веселости. Семилетняя Сесили в отличие от своего брата росла упрямой и своенравной, и если выяснялось, что кто-то в доме напроказил, то можно было не сомневаться: тут не обошлось без этой девчонки! Она училась у мистера Дженни вместе с мальчиками, так как Эдуард считал, что девушке образование пригодится не меньше, чем юношам, но Дэйзи жаловалась, что Сесили по-прежнему дика, как лиса, и совсем не похожа на юную леди.
Элеонора в этом отношении была согласна с Эдуардом.
– Она еще успеет научиться светским манерам до того, как ей исполнится десять и придет время подыскивать ей жениха. Приобрести внешний лоск можно за несколько недель; греческий и латынь требуют куда большего усердия.
Сесили, бесспорно, была очень хороша собой, унаследовав ту белокурую красоту дикой розы, которая была присуща её матери; маленькая Маргарет, которой не исполнилось еще и четырех, тоже была румяной и круглощекой, но пока что не обещала стать такой же хорошенькой, как сестра; Том же, не похожий ни на отца, ни на мать, был вылитой копией бабушки – высокий, темноволосый, с голубыми глазами, упрямым подбородком и нежным ртом. Может быть, за то Элеонора и полюбила его сразу так сильно, что увидела в нем себя – юную и стоящую на пороге жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Девочки, две девочки, не забывай.
– А ты не забывай, что у твоей матери было три девочки, пока не родился первый сын, – парировала Дэйзи. – Уверена, что король любит их не меньше, чем любого сына.
– Ах, Дэйзи, дело же не в этом, – нетерпеливо отмахнулась Хелен. – Короли и королевы обзаводятся детьми отнюдь не ради удовольствия. Королю сейчас нужен сын, чтобы не допустить гражданской войны после своей смерти.
– Ладно, ладно, – согласилась Дэйзи и вернулась к предыдущей теме. – Но этот бургундский брак может оказаться полезным для нашей торговли.
– Пока что-то незаметно. Герцог до сих пор так и не снял запрета на ввоз английских тканей. – На несколько секунд женщины замолчали.
Потом Дэйзи опять переменила тему.
– Кстати, о замужестве... – начала она. Хелен покачала головой.
– Знаю, что ты хочешь мне сказать, но, пожалуйста, не надо.
– Но все же, Хелен, почему бы тебе опять не выйти замуж? Бедняга Джон мертв вот уже четыре года, а ты все так же хороша, как и прежде.
– Ты забываешь, – тихо ответила Хелен, – что я бесплодна. Никто не захочет взять в жены бесплодную женщину.
– Но откуда ты знаешь, что именно ты бесплодна? – возразила Дэйзи. – Ведь может быть... ну... может же быть и так, что это Джон не мог иметь детей, ты же не знаешь.
Хелен даже немного удивилась, привыкнув считать, как и все вокруг, что в бесплодии всегда виновата женщина. Для неё это было откровением, но, чуть-чуть подумав, она уже знала ответ.
– Не поможет, Дэйзи. Никто в это не поверит, даже если это и так. И вообще, давай больше не будем говорить об этом. – Она вздохнула и повела взглядом окрест. – Господи, как же хорошо побыть дома, даже если и в гостях.
– А почему бы тебе не перебраться сюда насовсем? – с теплом в голосе спросила Дэйзи. – Ах, Хелен, как это было бы славно! И мне была бы компания, и матушка воспряла бы духом, теперь, когда уехал Джон. Ты же знаешь, как она не любит, когда кто-то надолго покидает дом. – Джон, которому недавно исполнилось восемнадцать, несколько дней назад отправился в Лондон, поступив в ученики к некоему Леонарду Бирну, золотых дел мастеру с улицы Гаттерлейн. О большем нельзя было и мечтать, ведь все знали, какие ювелиры богатые и влиятельные люди. Элеонора была очень рада за сына, но его отъезд больно отозвался в её сердце, напомнив о тех временах, когда Томас вот так же отправлялся в колледж, – и настроение у Элеоноры испортилось на несколько дней.
– Я-то была бы и рада, – сказала Хелен, – но как оставить Изабеллу?
– Бедняжка, как она там?
– Телом она здорова, ей, во всяком случае, не хуже, чем прежде, а вот с головой у неё совсем плохо. Временами она даже не узнает меня, а иногда так страшно кричит, когда я вхожу в комнату, будто думает, что, я – дьявол в человеческом обличье. – Обе женщины перекрестились при упоминании нечистого. Хелен понизила голос. – Дэйзи, знаешь, я иногда начинаю думать, все ли в порядке с Эзрой Бразеном. Иной раз я вижу на теле Изабеллы ужасные синяки и ссадины. Порой я замечаю... – Хелен замолчала, боясь произнести вслух то, что казалось страшным выговорить. Потом все-таки продолжила: – И это бедное дитя, оно тоже становится все чуднее и чуднее.
– Эдмунд?
– Да. Ему уже почти четыре, но он едва говорит, почти не ходит, целыми днями сидит в уголке и таращится на тебя как полный идиот.
Дэйзи опечалилась.
– О, Хелен, как это ужасно! Я и думать забыла о бедном маленьком Эдмунде. Он ведь почти одного возраста с Маргарет, а она такая хорошенькая. Неужели ничего нельзя сделать? Послушай-ка, тебе не кажется, что мы могли бы забрать их сюда? По-моему, Эзре совсем не нравится нянчиться с Беллой, особенно если она... ну... слегка тронулась умом, как ты говоришь.
– Можно, конечно, попробовать, – с сомнением в голосе откликнулась Хелен. – Но поговорить об этом с Бразеном должна наша мать – уж она-то может справиться с кем угодно! Уверена, что если она потолкует с Эзрой, то заставит его согласиться. А, кстати, где она? Я её сегодня еще так и не видела. Опять она на своей фабрике?
Дэйзи улыбнулась.
– Сегодня – нет. Сейчас она учит моего Тома ездить верхом.
– Как, уже? – рассмеялась Хелен. – Ему же только три годика, так ведь? Куда она так торопится?
– Да вовсе не торопится, просто она от него без ума. Правда, Хелен, как только он родился, она сразу влюбилась в него и до сих пор любит больше остальных детей, даже больше, чем собственного Ричарда. Все время присматривает за ним, одевает его, что-то ему втолковывает, а теперь вот решила научить ездить верхом. Могу поспорить, что как только он освоится в седле, она заставит его выезжать собственного жеребенка.
– Как странно, – заметила Хелен. – Может быть, это из-за его имени – она так обожала Томаса, когда он был маленьким.
Дэйзи покачала головой.
– Нет, тут дело в нем самом, потому что именно она пожелала, чтобы его нарекли Томасом, хотя все мы всегда зовем его только Томом. Но, надо полагать, чем-то он все-таки напоминает ей собственного сына, раз уж она решила дать малышу это имя.
– Ладно, пойдем посмотрим, может быть, они уже закончили, – предложила Хелен, которая всегда быстро уставала от размышлений. – А вот и Джоб – уж он-то наверняка знает, где она! Джоб!
Джоб остановился с корзиной роз в руках – одним из множества дополнительных дел, которые он находил для себя, было приносить свежие цветы в спальню Элеоноры – и вопросительно посмотрел на двух дам.
– Ты знаешь, где сейчас госпожа?
– Думаю, она только что въехала во двор, мадам. И теперь, наверное, на конюшне, показывает Тому, как нужно расседлывать лошадь.
– Очень похоже на нашу матушку, – рассмеялась Хелен. – Спасибо, Джоб. Мы пойдем поищем её.
– Расстегни подпругу – вот так, правильно, – а теперь тяни её на себя, – командовала Элеонора. – Нет, нет, пусть делает сам, – раздраженно прикрикнула она на молоденького грума, сунувшегося было помочь.
– Но это совсем ни к чему, мадам, – попробовал возразить паренек, не знавший, что к чему. – Я вполне могу сделать это вместо него. Молодой хозяин...
– Оставь его в покое, говорят тебе, а не то надеру уши, – крикнула Элеонора, угрожающе поднимая руку, так что парень счел за благо поскорее ретироваться. – Ни к чему, как же! Что за мужчина из него вырастет, если он не будет знать даже, как ухаживать за собственной лошадью? Как он поймет, правильно ли ты все делаешь, если сам не будет этого уметь? Убирайся отсюда. Я сама присмотрю за лошадьми.
Видя, что хозяйка в гневе, конюх быстренько исчез. Как правильно заметила Хелен, в эти дни Элеонора явно была не в духе – она скучала по Джону.
– Ну а теперь, Том, снимай седло, и давай посмотрим, как ты заведешь коня в стойло. Погладь его, вот так, и скажи ему, какой он хороший.
– Хороший мальчик, Херон, – послушно проговорил Том, привставая на цыпочки, чтобы дотянуться до гладкой шеи лошади, башней возвышавшейся рядом с ним. Потом спросил: – Бабушка, а правда, зачем мне все это знать? Ведь все это могут делать слуги.
– Ну, Том, вот это вопрос! И что же ты будешь делать, если слуг рядом не окажется? Вот позовут тебя сражаться за короля, как твоего дядю Томаса, а ты что же, ответишь: «Я не могу идти, милорд король, так как не умею оседлать свою лошадь»?
– Дядя Томас был очень храбрым, правда, бабушка?
– Да, дитя мое. Храбрым, красивым и благородным. Он был истинным джентльменом!
– Но его ведь убили, да?
– Он погиб в бою, сражаясь за своего повелителя. Он прикончил человека, который убил его лорда, и умер сам, упав рядом с мертвым телом герцога, – с чувством ответила Элеонора.
Маленький Том немного подумал.
– Я, пожалуй, не буду умирать, бабушка, – решил он. – Иначе как же я смогу еще раз покататься верхом?
– Все мы когда-нибудь умрем, малыш, – промолвила Элеонора. – И когда мы навеки закроем глаза, то, встретившись с Создателем, должны иметь право сказать Ему, что честно прожили свои жизни, что были смелыми и преданными, что верно служили своему властелину и никогда не помышляли об измене. Мы ведь захотим, чтобы Господь был доволен нами, так ведь?
Том пока не очень разбирался во всем этом, но достаточно хорошо уловил тон вопроса и послушно кивнул, хотя все еще продолжал сомневаться.
– Послушай, бабушка, разве Господь будет доволен нами, если мы умрем, как дядя Томас?
– Господь будет доволен нами, если мы будем защищать правое дело и не изменять своим клятвам. А если мы умрем за это, Бог будет любить нас даже еще больше.
Слова бабушки, похоже, ничуть не убедили Тома. Жизнь казалась мальчику такой прекрасной, что мысль о смерти совсем ему не нравилась. Про себя он думал, что было бы гораздо лучше, если бы дядя Томас не пал на поле брани; но малыш любил свою бабушку и хотел сделать ей приятное, поэтому воскликнул:
– Я хотел бы быть похожим на дядю Томаса, бабушка.
И понял: он сказал то, что надо, поскольку бабушка нагнулась, обняла его и промолвила тем странным голосом, каким говорят, когда хотят удержаться от слез:
– Ты будешь похожим на него, Том, когда вырастешь. Да благословит тебя Господь!
Потом выпрямилась, унося с собой тот чудесный аромат роз, который всегда окружал её, и сказала:
– Ну а теперь давай посмотрим, как ты будешь снимать с коня уздечку.
Они как раз кончили заниматься с лошадьми и рука об руку направлялись к дому, когда встретились с остальными членами семейства. Сначала на них налетели Ричард, Нед и Сесили, которых мистер Дженни только что отпустил с уроков и которые теперь бежали к клеткам, чтобы взглянуть на молодую пустельгу Неда; по крайней мере, Нед и Сесили хотели посмотреть на неё, а Ричард просто следовал за ними, как тень. Ричарду уже исполнилось десять, и он был тихим, прилежным мальчиком, слишком хрупким для своего возраста и немного нервным; он вздрагивал при малейшем шуме и часто витал в облаках, вместо того чтобы играть или заниматься каким-нибудь делом. У Ричарда было живое воображение, и он уже начал писать стихи и сочинять песни. Девочки всегда звали его, когда перед сном надо было рассказывать всякие захватывающие истории об эльфах и прочих чудесах. Элеонора считала, что в этом отношении он пошел в Роберта, тоже любившего поэзию и музыку; характер Роберта проглядывал и в том, как тянуло Ричарда к более уверенным в себе племянникам и племянницам.
Нед в свои девять лет был крепко сбитым, небольшого роста белокурым мальчуганом с сильными руками и ногами. Он был очень похож на свою мать и унаследовал от неё спокойный нрав, хотя пареньку нельзя было отказать ни в живости, ни в веселости. Семилетняя Сесили в отличие от своего брата росла упрямой и своенравной, и если выяснялось, что кто-то в доме напроказил, то можно было не сомневаться: тут не обошлось без этой девчонки! Она училась у мистера Дженни вместе с мальчиками, так как Эдуард считал, что девушке образование пригодится не меньше, чем юношам, но Дэйзи жаловалась, что Сесили по-прежнему дика, как лиса, и совсем не похожа на юную леди.
Элеонора в этом отношении была согласна с Эдуардом.
– Она еще успеет научиться светским манерам до того, как ей исполнится десять и придет время подыскивать ей жениха. Приобрести внешний лоск можно за несколько недель; греческий и латынь требуют куда большего усердия.
Сесили, бесспорно, была очень хороша собой, унаследовав ту белокурую красоту дикой розы, которая была присуща её матери; маленькая Маргарет, которой не исполнилось еще и четырех, тоже была румяной и круглощекой, но пока что не обещала стать такой же хорошенькой, как сестра; Том же, не похожий ни на отца, ни на мать, был вылитой копией бабушки – высокий, темноволосый, с голубыми глазами, упрямым подбородком и нежным ртом. Может быть, за то Элеонора и полюбила его сразу так сильно, что увидела в нем себя – юную и стоящую на пороге жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90