– Ты же знаешь, что это правда, – проговорил он сейчас, по-прежнему держа её руку в своих ладонях. – Но точно так же ты знаешь: это не из-за того, что я не люблю тебя, – наоборот, все происходит так потому, что я слишком тебя люблю.
– Роберт... – начала Элеонора, сама толком не зная, что собирается сказать.
– Но глядя на тебя сейчас, здесь, я чувствую, как закипает моя кровь. Ты стала еще красивее, чем тогда, когда я увидел тебя в первый раз. Ты прекрасна, как сам Май.
Он привлек её к себе и нежно поцеловал – а вокруг них струился легкий ветерок, мягко лаская их лица; казалось, к коже прикасается бабочкино крыло... В те времена уединение было почти недоступной роскошью, и теперь оно подействовало на них, как глоток вина. Нежность в поцелуях Роберта уступила место страсти, и скоро его сильные пальцы уже добрались до шнуровки на платье Элеоноры. Это платье и жакет Роберта, брошенные на пол, и послужили сейчас супружеской постелью; Роберт, стараясь быть нежным, очутился сверху, лаская пальцами шею и грудь Элеоноры, посылая легкие, как мотыльки, чувственные сигналы её трепещущему телу.
Элеонора никогда не испытывала ничего подобно го. Никто еще не разбудил её бешеного темперамента; в душе она до сих пор оставалась девственницей. Но сейчас, когда Роберт ласкал и целовал её, она готова была сдаться. Плотина, надежно сдерживавшая раньше могучие потоки чувственности, начала рушиться под напором чудесной, сумасшедшей страсти, которая грозила захлестнуть Элеонору. На этот раз никаких сложностей не было; Роберт действовал как опытный, искушенный мужчина. Элеонора уступала ему и сжимала его в своих объятиях, тела и души супругов слились в полном единении, и они вместе скользили по волнам наслаждения, подобно двум пловцам, подхваченным стремительным потоком, все быстрее приближаясь к тому моменту, которого раньше никогда не могли достичь одновременно.
Потом Роберт нежно вытер бисеринки пота, выступившие на лбу у Элеоноры, а она, умиротворенная, чуть заметно улыбнулась мужу.
– Я так люблю тебя, – проговорил он.
– А я никогда не знала, – прошептала она, – как это может быть прекрасно!
Их окружала глубокая тишина весеннего полудня, который заключил супругов в свои объятия, – и они замерли там, словно крохотные мошки внутри прозрачного куска янтаря.
Ребенок, зачатый в эти странные, похожие на мечту минуты, родился в феврале тысяча четыреста пятидесятого года. Это был мальчик, и его назвали Джоном. Он появился на свет в стране, охваченной небывалой смутой. Война шла из рук вон плохо, несмотря на блестящие полководческие таланты лорда Эдмунда Бьюфорта – теперь герцога Сомерсетского. Тайный Совет отказался от услуг другого великого воителя современности – графа Йоркского. Он был назначен наместником в Ирландию, что было равносильно ссылке. Ричард сопротивлялся сколько мог, но все-таки очутился в Ирландии. Там он, впрочем, как всегда, проявил себя наилучшим образом, принеся стране мир и обзаведшись множеством друзей и сторонников.
В том же самом феврале Тайный Совет наконец-то сподобился разлучить весьма непопулярного в народе Суффолка, фаворита королевы, с его венценосной любовницей и предъявил ему обвинение в государственной измене. Но лорд Эдмунд вовсе не хотел смерти этого человека, так что в апреле Суффолк был отправлен просто в вечное изгнание. Однако нашлись люди, несогласные с этим решением. Корабль, увозивший фаворита в ссылку, был перехвачен в открытом морс. Суффолка жестоко обезглавили прямо на палубе, а его тело без всяких церемоний вышвырнули за борт, на Дуврские отмели. По требованию её Величества король Генрих приказал отыскать труп и устроить достойные похороны, что вызвало только еще большее недовольство в народе.
Любая война – дорогое удовольствие, а война неудачная особенно. Чтобы изыскать деньги, Тайному Совету пришлось повысить налоги. В июне того же года люди, которые особенно настрадались от сборщиков податей – нетитулованные мелкопоместные дворяне, – подняли восстание и под руководством некоего Джека Кейда пошли на Лондон, чтобы требовать отмены безбожных поборов. Восстание сравнительно легко подавили, но ходило множество слухов о том, что его поддерживал герцог Йоркский; особенно упорно об этом заговорили после того, как сам Кейд потребовал, чтобы герцогу Йоркскому было возвращено его законное место в Тайном Совете.
Й не успели английские графства успокоиться после всех этих потрясений, как герцог сам вернулся из Ирландии, собрал в приграничье армию и повел её на Лондон. Лорд Эдмунд Бьюфорт, воевавший в это время во Франции, был спешно вызван домой, чтобы справиться с новой угрозой, и двое людей, некогда бывших друзьями, встретились теперь как заклятые враги.
Роберт, очутившийся в это время в Лондоне, рассказывал потом Элеоноре, как это все происходило. И больше всего супруги спорили о том, представлял ли на самом деле Ричард Плантагенет серьезную опасность для венценосной четы.
– Неужели ты не понимаешь, что он никому не хотел зла? – горячилась Элеонора. – Ведь самое первое, что он сделал, – это поклялся в верности королю Генриху. – Но на самом-то деле у него и в мыслях не было исполнять приказы государя. А клятва – это просто жест, призванный успокоить противников Ричарда, – не соглашался с женой Роберт.
– Нет, это была настоящая клятва! Ты просто не знаешь Ричарда – он никогда не даст слова, которого не собирается сдержать. И он привержен короне. Ведь первая вещь, которую вдалбливают любому солдату, – это верность государю.
– Тогда зачем он привел с собой армию? – спрашивал Роберт. – Как-то это не вяжется с образом миролюбивого верноподданного, просто зашедшего к королю поболтать.
– Армия ему нужна была для того, чтобы устрашить своих врагов. Будь их воля, они вообще не допустили бы его появления в Лондоне. Особенно – королева! Вспомни, что сталось с несчастным герцогом Хамфри.
– Никем и никогда не было доказано, что его убили, – запротестовал Роберт. – Он вполне мог умереть своей смертью.
– И главное, в самый подходящий момент, – фыркнула Элеонора. – А вообрази, что герцог Йоркский вот так же удачно скончался бы где-нибудь на полпути между Уэльсом и Лондоном?
– Чтобы обезопасить себя, хватит личной охраны. Ричарду совсем не нужна была целая армия. Должно быть, он замышлял государственный переворот.
– Если бы он замышлял его, он бы его и совершил. Остановить-то его было некому. А что сделал Ричард? Поклялся в верности королю.
– И потребовал, чтобы его, герцога Йоркского, признали наследником престола вместо лорда Эдмунда.
– Но это же его право! Право по крови, истинной крови. Он – наследник по прямой линии, поскольку происходит от второго сына короля Эдуарда, в то время как сам король происходит всего лишь от третьего сына, а следовательно, является узурпатором, незаконно захватившим трон.
– С каких это пор кровь решала все? – быстро спросил Роберт. – Унаследовать трон по праву крови – еще не значит обеспечить твердую и справедливую власть. Побеждает сильнейший, а если монарх слаб, как, например, наш предыдущий король Ричард...
– И как наш нынешний король, – торжествующе вскричала Элеонора, перебив мужа. Роберт удивленно уставился на неё, загнанный в угол собственными аргументами. – Видишь теперь? – продолжала Элеонора. – В любом случае наследником должен быть герцог Йоркский.
– Ну не знаю... Я все равно на стороне нашего лорда Эдмунда, чтобы ты там ни говорила, – твердо заявил Роберт. – Мы слишком крепко с ним связаны, и он – законный наследник нынешнего короля; их предки сидели на троне последние пятьдесят лет, а сейчас Генрих просто пришел к власти первым. Лорд Эдмунд так же силен, как твой лорд Ричард, и будет хорошим государем.
– Но его линия незаконна! Он вообще не имеет прав на престол. Герцог Йоркский – вот единственный настоящий наследник трона.
Так этот спор и продолжался, до бесконечности. Каждый из супругов оставался при своем мнении, не в силах переубедить другого. Элеонора считала, что наследовать трон может только человек, который докажет свою прямую кровную связь с королем. Ричард же придерживался более простых взглядов, выступая за то, чтобы все оставалось, как есть, и желая видеть на престоле человека, которому они были обязаны своим процветанием; но вообще-то спорили супруги добродушно, ни о чем особо не беспокоясь и зная только одно: что бы они ни сделали и как бы ни поступили, все равно это ничего не изменит.
В этом августе наконец-то был отделан новый дом. Его строительство заняло больше времени, чем предполагалось сначала, поскольку Роберт и Элеонора вечно что-то меняли и улучшали, зато теперь дом казался реальным воплощением чудесной мечты и самым лучшим жилищем на свете. Как заявила Изабелла: «Даже конюшни в этой усадьбе похожи на дворцы». Последним штрихом стала белая каменная плита, вмурованная в розовый кирпич над парадной дверью, на плите красовались гербы хозяев: веточка вереска Морлэндов и белый бегущий заяц Элеоноры. Над всем этим высечена дата – 1450, а под ней – слова «Deo Gratias» – «Благодарение Богу». Это окончательно придало дому изящный и благородный вид.
Сам же дом с цветными стеклами в окнах, рвом с водой и высокими печными трубами затмевал все строения в округе – хоть целый день скачи в любую сторону, а другого такого не найдешь! Жилище Морлэндов стало вечной темой разговоров в графстве, такой же захватывающей, как французская война. Роберт и Элеонора так и называли между собой свой дом «Усадьба Морлэндов», ибо он должен был стать родовым гнездом новой династии, которой, как полагали супруги, они положили начало. Морлэнды перебрались в свое новое жилище на Праздник урожая, приходящийся на 1 августа, и освящение дома стало первой официальной церемонией, которую провел молодой клирик, занявший место домашнего капеллана. Большой зал был убран зеленью, а столы ломились от еды и питья. Угощали каждого, кто пожелал прийти, чтобы поздравить Морлэндов с новосельем, – то есть всех, живших на десять миль вокруг и имевших достаточно крепкие ноги, чтобы добраться до усадьбы Роберта и Элеоноры.
Через две недели Анне исполнилось пятнадцать лет. Накануне этого важного события Элеонора пригласила дочь в гостиную, чтобы побеседовать с девушкой наедине. Но сначала мать окинула её оценивающим взглядом и осталась вполне довольна увиденным.
– Ты прекрасно выглядишь, мое дорогое дитя, – проговорила Элеонора, бессознательно повторяя слова, которые сказал ей много лет назад её опекун по случаю такого же события. – У тебя хороший, здоровый цвет лица, а завтра тебе минет пятнадцать лет.
– Да, – улыбнулась ничего не подозревавшая Анна. – Мне только очень хотелось бы, чтобы в этот день отец был здесь, с нами.
– Ты знаешь, куда отправился твой отец? – спросила Элеонора.
– Нет, – ответила Анна. Роберт так часто отсутствовал, что ей никогда и в голову не приходило поинтересоваться, куда он уезжает.
– На этот раз он устраивает твои дела, дитя мое, – сказала Элеонора. Щеки Анны порозовели еще больше, когда она начала догадываться, что последует за этим.
– Мои дела, мадам?
– Да. Он поехал, чтобы сговориться о твоей помолвке. Пятнадцать лет – это уже приличный срок для девушки, чтобы все еще оставаться незамужней. Я намеревалась отдать тебя замуж еще в прошлом году, но твой отец захотел какое-то время подержать тебя дома. – В голосе Элеоноры послышалось неодобрение. Дочери лордов и джентльменов обычно покидали свои дома в очень раннем возрасте. Так что истинного джентльмена совсем не украшало желание подержать свою дочь дома до тех пор, пока ей не исполнится пятнадцать. Элеонора объяснила также причуды мужа тем, что в жилах Роберта текла отнюдь не голубая кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90