– Ты бы тоже рвалась поехать с ними. Но как говорится, зелен виноград. – С тех пор, как в семье Морлэндов появилась Дэйзи и быстро подружилась с Изабеллой, сестры несколько охладели друг к другу, и то, что Изабелла противоречила сейчас общему мнению, отчасти объяснялось её желанием досадить Хелен.
– Наш отец не поехал бы, – заявила теперь Изабелла.
Хелен бросила на неё победоносный взгляд.
– Вот тут-то ты и ошибаешься. Наш отец сражался при Сэнт-Элбансе, о чем ты предпочла забыть.
– Он делал это против своей воли, – упорно стояла на своем Изабелла. – И потом жалел об этом. Если бы он был сейчас жив, то ни за что не поехал бы в Ладлоу.
– Как ты можешь говорить такое! – перебила её Дейзи. – Он ведь сражался за Йорка, что бы там не чувствовал в душе.
– Ты же не слышала, что он сказал на смертном одре, – огрызнулась Изабелла.
– Ты тоже не слышала, – ответила Дэйзи.
– Я-то как раз слышала. Все знают... – начала Изабелла, но на плечо ей легла чья-то рука, и девушка замолчала на полуслове.
– Я бы на твоем месте попридержал язык, Белла, – сказал стоявший рядом Томас. – Мать может услышать.
– Услышать что? – спросила Элеонора, до которой донеслись последние слова сына, поскольку в комнате именно в этот момент случайно стихли все голоса.
– Изабелла говорила, что завтра отправилась бы с нами, переодевшись мальчишкой, если бы была уверена, что это сойдет ей с рук, – пытаясь выручить сестру, соврал Томас, напомнив о её девичьих проказах, и вызвал тем общий смех.
Но Изабелла не нуждалась ни в чьей помощи и дерзко заявила:
– Ничего подобного я не говорила. Я сказала, что, по-моему, вся эта война не стоит и выеденного яйца.
– Никто не спрашивает твоего мнения, Изабелла, – резко одернула её Элеонора.
– Но все-таки, матушка... – обеспокоенно начал Эдуард.
Элеонора попыталась остановить сына, уловив в его голосе нотки несогласия.
– Ты не можешь ехать, Эдуард. Ты нужен здесь.
– Правда? – криво усмехнулся он. – Хорошо, но так или иначе, полностью ли вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Поднять оружие на государя! Если победит королева...
– Наша королева – не королева, а жена короля, который вовсе даже не король, – сердито воскликнула Элеонора. – И она никогда не победит.
– Матушка, наш повелитель, король Генрих, уже шестой под этим именем, был законно коронован и венчан, и независимо от того, нравится он нам или нет, вооруженное сопротивление ему является государственной изменой. Если королева победит, мы будем опозорены. Мы лишимся всего и, возможно, даже погибнем.
– Его предки не думали об этом, когда крали корону у законного государя. Теперь же, законный государь вознамерился вернуть её себе. Йорк победит, и справедливость восторжествует, потому что Господь на нашей стороне.
– И все равно это остается государственной изменой, – упорствовал Эдуард. – Король Генрих – сын предыдущего монарха, и одно это дает ему право на престол...
– Право? У него нет вообще никаких прав на трон, который самым бессовестным образом узурпировал его дед, так что вернуть корону законному владельцу – никакая не измена. Завтра утром люди Морлэндов отправятся в Ладлоу, и поведут их двое моих сыновей, – проговорила Элеонора, обняв за плечи Томаса и Гарри, который чуть не подпрыгнул от радости, довольный тем, что оскорбленное достоинство матери заставило её переменить решение и снизойти к мольбам сына. – Отныне всем и каждому будет ясно: этот дом стоит за Йорка, что бы там ни случилось.
– Хорошо сказано, матушка! – воскликнул Томас, хлопая в ладоши и разряжая повисшее в комнате напряжение веселым смехом. – Ладно, Эдуард, твой здравый смысл и осторожность уже высказались за тебя, и мы их вежливо выслушали, но теперь пусть они отдохнут. А если говорить правду, ты вон весь аж позеленел от зависти, переживая, что мы с Гарри отправляемся на войну, а ты нет.
Эдуарду оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре.
– Дэйзи и слышать об этом не хочет, – сказал он полушутя-полусерьезно. – Придется братцу Джону одному отдуваться за двух женатых мужиков.
С этой минуты беседа стала веселой и даже чуть хвастливой; все принялись громко рассуждать о том, что каждый из них будет делать, встретившись с неприятелем лицом к лицу. Говорили в основном мужчины, а женщины наблюдали за ними: Элеонора–с гордостью, Изабелла – угрюмо, а Дэйзи и Хелен – с явным одобрением.
Когда все начали расходиться по своим комнатам, к Элеоноре приблизилась Энис и попросила о милости. Племянник Энис, четырнадцатилетний парень, всей душой рвался в бой, и нянька умоляла разрешить мальчишке отправиться с отрядом в качестве оруженосца Томаса и Гарри.
– А его мать согласна? – спросила Элеонора. Энис скорчила веселую гримасу.
– Не думаю, чтобы какая-нибудь мать и впрямь хотела бы послать своего сына на войну, но, говоря по правде, Колин такой сорванец, что одной ей с ним не справиться, хотя в общем-то он хороший парень, но его отец тоже уходит...
– Очень хорошо, – прервала её Элеонора. – Он может ехать.
Как странно иметь такую власть, думала она, поднимаясь в свою спальню. Можно даже решать, жить или умереть чужому ребенку.
Тронуться в путь предстояло на рассвете. Как только пробило три, капеллан отслужил в часовне мессу и обратился к людям, отправляющимся в Ладлоу, со словами напутствия. Причастившись, все воины разошлись по домам, чтобы попрощаться со своими женами и семьями, а потом вновь собрались во дворе перед домом. Все обитатели поместья высыпали на улицу, чтобы пожелать им удачи. Элеонора, знавшая всех воинов в лицо по именам, прошла по рядам; для каждого солдата нашла она доброе слово, каждого благословила, а люди склоняли перед ней головы; они шли сражаться не столько за Йорка, сколько за неё, ибо боготворили её, как королеву. Их было во дворе двадцать пять человек, двадцать два из них – в ливреях Морлэндов; эта группа мужчин в коричневых плащах, с ярко выделявшимися на спинах черно-белыми гербами, казалась в предрассветных сумерках одним большим теплым пятном. К этому отряду присоединились еще трое: слуга и оруженосец Джона Батлера и молодой Колин, которому предстояло двигаться со штандартом в руках впереди колонны.
Вот наконец сели на коней и три члена семейства Морлэндов. Они сдерживали своих скакунов, пока женщины покрывали полами плащей лошадиные спины... Джон Батлер, человек цельный, обходительный и добрый; Гарри, едва вышедший из детского возраста, с лицом, пылающим от возбуждения; и Томас – высокий, красивый и жизнерадостный, воин, готовый повести за собой всех остальных, воспламенив их сердца. Элеонора попрощалась с каждым из троих, наказав Джону беречь себя, а Гарри слушаться своего брата; но когда очередь дошла до Томаса, говорить она не смогла. Она просто держала его руку в своей и пристально смотрела на него. Первым обрел дар речи он, ласково поглядев на неё сверху вниз и улыбнувшись своей восхитительной, обаятельной улыбкой.
– Ну что же, матушка, – сказал Томас. – Пожелайте мне удачи и улыбнитесь на прощание. Я хочу запомнить, какая вы красивая. Красивая, как звезда. Такой я вас всегда себе и представлял, вдали от дома. – Губы Элеоноры приоткрылись, в глазах блеснули слезы. – О да, – продолжал Томас, – я знаю, что вы постоянно волновались, думая, чем это я там занимаюсь в Кембридже, беспокоились, как бы я не вернулся домой, ведя за руку жену. Но вам не надо тревожиться. Единственная моя настоящая любовь – это вы. Все мои мысли только о вас. Вот так-то лучше! Теперь вы уже смеетесь!
– О, мой дорогой сын! – ответила Элеонора, сжав его руку. – Когда ты увидишь милорда Йорка, скажи ему... скажи ему... что ты прибыл с двадцатью пятью людьми. И золотом – ты надежно его спрятал? Ну вот и все. Да благословит тебя Господь, мальчик мой. Мое сердце остается с тобой.
– Я не покину герцога, матушка, – серьезно проговорил Томас. – Теперь я его человек.
Элеонора отступила на шаг, несколько секунд все молчали, пока мистер Джеймс еще раз благословлял воинов. А потом с криком, одновременно вырвавшимся из двадцати пяти глоток, с криком, от которого, казалось, обрушится небо, колонна тронулась в путь, поворачивая со двора на дорогу. Раздался тяжелый топот человеческих ног, послышалось звяканье лошадиной сбруи... Все оставшиеся члены семьи Морлэндов сбились в тесную кучку, глядя на проходящий мимо них отряд: на великолепных скакунах – трос молодых людей в плащах, ярких, как птичье оперение, красиво спускающихся на широкие лошадиные крупы; за предводителями – извивающаяся колонна их людей в коричневых одеждах; а между конными и пешими – молодой парень, почти мальчик, гордо несущий штандарт со значком Морлэндов – белым бегущим зайцем, собственным гербом Элеоноры. Они уходили на войну, уходили в бой, и не исключено было, что кое-кто из них уже никогда не вернется обратно, но Элеонора не позволяла себе даже думать об этом.
Когда колонна скрылась из вида, Элеонора повернулась, чтобы уйти в дом, и обнаружила, что рядом с ней стоит Джоб. В глазах друг друга они прочли полное понимание.
– Томас пошел вместо меня, – сказала женщина, и в её голосе явственно слышалась мольба: Элеоноре необходимо было, чтобы Джоб приободрил её, подтвердив, что она поступила правильно.
– Он понимает вас. И хозяин бы тоже понял. Верность нужно хранить.
– Как ты всегда и делал, – улыбнулась Элеонора, кладя Джобу руку на плечо и входя вместе с ним в дом.
Сражения не получилось. Весь сентябрь противоборствующие стороны собирали силы, Йорк – в Ладлоу, а королева – в Ковентри, пока, наконец, в начале октября Маргарита не выступила с армией на запад. Когда королевские войска подошли к Вустеру, лорд Ричард отправил королю петицию, в которой еще раз подтверждал свою преданность Его Величеству и свое стремление к миру, ибо по-прежнему не желал обращать оружие против государя. Но королева прислала в ответ лишь обещание простить всех, кто добровольно отречется от дела Йорка, и продолжала продвигаться вперед, двенадцатого подойдя к стенам Ладлоу и встав лагерем в миле от замка.
Королевская армия по численности почти вдвое превосходила войска герцога, и это обстоятельство, наряду с измотавшим всех долгим и напряженным ожиданием и мыслями о том, что государыня обещала простить мятежников, подорвало боевой дух многих защитников осажденного замка, и ночью гарнизон Кале – единственная регулярная часть в армии Йорка – покинул крепость и переметнулся в лагерь короля. Это был жестокий удар – предательство всегда жестоко, – и на поспешно собранном совете генералы решили, что единственная возможность сохранить свои силы – это бегство.
Лорд Ричард со своими старшими сыновьями – Эдуардом Марчским и Эдмундом Рутландским – а также Уорвиком и Сэлисбери ускакали верхом, прихватив с собой только немногочисленную охрану. Герцогиня Сесили с двумя младшими детьми, Джорджем и Ричардом, должна была остаться, сдавшись на милость короля, а всем защитникам замка было велено под покровом ночи покинуть крепость и разойтись по домам, где ждать нового призыва к оружию, который скоро прозвучит. Это было кошмарное зрелище – все куда-то бежали в невообразимой спешке, озаренные неверным светом факелов, которые отбрасывали гигантские тени на стены и потолки старого замка, но ни один звук не нарушил гробовой тишины, если не считать случайного стука железной подковы по камню или тихого ржанья лошадей, которым невольно передалось волнение всадников.
Отряд Морлэндов в полном составе собрался во дворе, готовый выступить в любую минуту. Джон и Гарри держали своих коней под уздцы, поджидая только Томаса, чтобы успеть покинуть замок до наступления рассвета. Они простояли в леденящей темноте ночи, как им казалось, чуть ли не несколько часов, пока неожиданно не появился Томас, вынырнув, как привидение, откуда-то из мрака, молодой человек выглядел в отблесках пламени редких факелов очень бледным и неожиданно постаревшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Наш отец не поехал бы, – заявила теперь Изабелла.
Хелен бросила на неё победоносный взгляд.
– Вот тут-то ты и ошибаешься. Наш отец сражался при Сэнт-Элбансе, о чем ты предпочла забыть.
– Он делал это против своей воли, – упорно стояла на своем Изабелла. – И потом жалел об этом. Если бы он был сейчас жив, то ни за что не поехал бы в Ладлоу.
– Как ты можешь говорить такое! – перебила её Дейзи. – Он ведь сражался за Йорка, что бы там не чувствовал в душе.
– Ты же не слышала, что он сказал на смертном одре, – огрызнулась Изабелла.
– Ты тоже не слышала, – ответила Дэйзи.
– Я-то как раз слышала. Все знают... – начала Изабелла, но на плечо ей легла чья-то рука, и девушка замолчала на полуслове.
– Я бы на твоем месте попридержал язык, Белла, – сказал стоявший рядом Томас. – Мать может услышать.
– Услышать что? – спросила Элеонора, до которой донеслись последние слова сына, поскольку в комнате именно в этот момент случайно стихли все голоса.
– Изабелла говорила, что завтра отправилась бы с нами, переодевшись мальчишкой, если бы была уверена, что это сойдет ей с рук, – пытаясь выручить сестру, соврал Томас, напомнив о её девичьих проказах, и вызвал тем общий смех.
Но Изабелла не нуждалась ни в чьей помощи и дерзко заявила:
– Ничего подобного я не говорила. Я сказала, что, по-моему, вся эта война не стоит и выеденного яйца.
– Никто не спрашивает твоего мнения, Изабелла, – резко одернула её Элеонора.
– Но все-таки, матушка... – обеспокоенно начал Эдуард.
Элеонора попыталась остановить сына, уловив в его голосе нотки несогласия.
– Ты не можешь ехать, Эдуард. Ты нужен здесь.
– Правда? – криво усмехнулся он. – Хорошо, но так или иначе, полностью ли вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Поднять оружие на государя! Если победит королева...
– Наша королева – не королева, а жена короля, который вовсе даже не король, – сердито воскликнула Элеонора. – И она никогда не победит.
– Матушка, наш повелитель, король Генрих, уже шестой под этим именем, был законно коронован и венчан, и независимо от того, нравится он нам или нет, вооруженное сопротивление ему является государственной изменой. Если королева победит, мы будем опозорены. Мы лишимся всего и, возможно, даже погибнем.
– Его предки не думали об этом, когда крали корону у законного государя. Теперь же, законный государь вознамерился вернуть её себе. Йорк победит, и справедливость восторжествует, потому что Господь на нашей стороне.
– И все равно это остается государственной изменой, – упорствовал Эдуард. – Король Генрих – сын предыдущего монарха, и одно это дает ему право на престол...
– Право? У него нет вообще никаких прав на трон, который самым бессовестным образом узурпировал его дед, так что вернуть корону законному владельцу – никакая не измена. Завтра утром люди Морлэндов отправятся в Ладлоу, и поведут их двое моих сыновей, – проговорила Элеонора, обняв за плечи Томаса и Гарри, который чуть не подпрыгнул от радости, довольный тем, что оскорбленное достоинство матери заставило её переменить решение и снизойти к мольбам сына. – Отныне всем и каждому будет ясно: этот дом стоит за Йорка, что бы там ни случилось.
– Хорошо сказано, матушка! – воскликнул Томас, хлопая в ладоши и разряжая повисшее в комнате напряжение веселым смехом. – Ладно, Эдуард, твой здравый смысл и осторожность уже высказались за тебя, и мы их вежливо выслушали, но теперь пусть они отдохнут. А если говорить правду, ты вон весь аж позеленел от зависти, переживая, что мы с Гарри отправляемся на войну, а ты нет.
Эдуарду оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре.
– Дэйзи и слышать об этом не хочет, – сказал он полушутя-полусерьезно. – Придется братцу Джону одному отдуваться за двух женатых мужиков.
С этой минуты беседа стала веселой и даже чуть хвастливой; все принялись громко рассуждать о том, что каждый из них будет делать, встретившись с неприятелем лицом к лицу. Говорили в основном мужчины, а женщины наблюдали за ними: Элеонора–с гордостью, Изабелла – угрюмо, а Дэйзи и Хелен – с явным одобрением.
Когда все начали расходиться по своим комнатам, к Элеоноре приблизилась Энис и попросила о милости. Племянник Энис, четырнадцатилетний парень, всей душой рвался в бой, и нянька умоляла разрешить мальчишке отправиться с отрядом в качестве оруженосца Томаса и Гарри.
– А его мать согласна? – спросила Элеонора. Энис скорчила веселую гримасу.
– Не думаю, чтобы какая-нибудь мать и впрямь хотела бы послать своего сына на войну, но, говоря по правде, Колин такой сорванец, что одной ей с ним не справиться, хотя в общем-то он хороший парень, но его отец тоже уходит...
– Очень хорошо, – прервала её Элеонора. – Он может ехать.
Как странно иметь такую власть, думала она, поднимаясь в свою спальню. Можно даже решать, жить или умереть чужому ребенку.
Тронуться в путь предстояло на рассвете. Как только пробило три, капеллан отслужил в часовне мессу и обратился к людям, отправляющимся в Ладлоу, со словами напутствия. Причастившись, все воины разошлись по домам, чтобы попрощаться со своими женами и семьями, а потом вновь собрались во дворе перед домом. Все обитатели поместья высыпали на улицу, чтобы пожелать им удачи. Элеонора, знавшая всех воинов в лицо по именам, прошла по рядам; для каждого солдата нашла она доброе слово, каждого благословила, а люди склоняли перед ней головы; они шли сражаться не столько за Йорка, сколько за неё, ибо боготворили её, как королеву. Их было во дворе двадцать пять человек, двадцать два из них – в ливреях Морлэндов; эта группа мужчин в коричневых плащах, с ярко выделявшимися на спинах черно-белыми гербами, казалась в предрассветных сумерках одним большим теплым пятном. К этому отряду присоединились еще трое: слуга и оруженосец Джона Батлера и молодой Колин, которому предстояло двигаться со штандартом в руках впереди колонны.
Вот наконец сели на коней и три члена семейства Морлэндов. Они сдерживали своих скакунов, пока женщины покрывали полами плащей лошадиные спины... Джон Батлер, человек цельный, обходительный и добрый; Гарри, едва вышедший из детского возраста, с лицом, пылающим от возбуждения; и Томас – высокий, красивый и жизнерадостный, воин, готовый повести за собой всех остальных, воспламенив их сердца. Элеонора попрощалась с каждым из троих, наказав Джону беречь себя, а Гарри слушаться своего брата; но когда очередь дошла до Томаса, говорить она не смогла. Она просто держала его руку в своей и пристально смотрела на него. Первым обрел дар речи он, ласково поглядев на неё сверху вниз и улыбнувшись своей восхитительной, обаятельной улыбкой.
– Ну что же, матушка, – сказал Томас. – Пожелайте мне удачи и улыбнитесь на прощание. Я хочу запомнить, какая вы красивая. Красивая, как звезда. Такой я вас всегда себе и представлял, вдали от дома. – Губы Элеоноры приоткрылись, в глазах блеснули слезы. – О да, – продолжал Томас, – я знаю, что вы постоянно волновались, думая, чем это я там занимаюсь в Кембридже, беспокоились, как бы я не вернулся домой, ведя за руку жену. Но вам не надо тревожиться. Единственная моя настоящая любовь – это вы. Все мои мысли только о вас. Вот так-то лучше! Теперь вы уже смеетесь!
– О, мой дорогой сын! – ответила Элеонора, сжав его руку. – Когда ты увидишь милорда Йорка, скажи ему... скажи ему... что ты прибыл с двадцатью пятью людьми. И золотом – ты надежно его спрятал? Ну вот и все. Да благословит тебя Господь, мальчик мой. Мое сердце остается с тобой.
– Я не покину герцога, матушка, – серьезно проговорил Томас. – Теперь я его человек.
Элеонора отступила на шаг, несколько секунд все молчали, пока мистер Джеймс еще раз благословлял воинов. А потом с криком, одновременно вырвавшимся из двадцати пяти глоток, с криком, от которого, казалось, обрушится небо, колонна тронулась в путь, поворачивая со двора на дорогу. Раздался тяжелый топот человеческих ног, послышалось звяканье лошадиной сбруи... Все оставшиеся члены семьи Морлэндов сбились в тесную кучку, глядя на проходящий мимо них отряд: на великолепных скакунах – трос молодых людей в плащах, ярких, как птичье оперение, красиво спускающихся на широкие лошадиные крупы; за предводителями – извивающаяся колонна их людей в коричневых одеждах; а между конными и пешими – молодой парень, почти мальчик, гордо несущий штандарт со значком Морлэндов – белым бегущим зайцем, собственным гербом Элеоноры. Они уходили на войну, уходили в бой, и не исключено было, что кое-кто из них уже никогда не вернется обратно, но Элеонора не позволяла себе даже думать об этом.
Когда колонна скрылась из вида, Элеонора повернулась, чтобы уйти в дом, и обнаружила, что рядом с ней стоит Джоб. В глазах друг друга они прочли полное понимание.
– Томас пошел вместо меня, – сказала женщина, и в её голосе явственно слышалась мольба: Элеоноре необходимо было, чтобы Джоб приободрил её, подтвердив, что она поступила правильно.
– Он понимает вас. И хозяин бы тоже понял. Верность нужно хранить.
– Как ты всегда и делал, – улыбнулась Элеонора, кладя Джобу руку на плечо и входя вместе с ним в дом.
Сражения не получилось. Весь сентябрь противоборствующие стороны собирали силы, Йорк – в Ладлоу, а королева – в Ковентри, пока, наконец, в начале октября Маргарита не выступила с армией на запад. Когда королевские войска подошли к Вустеру, лорд Ричард отправил королю петицию, в которой еще раз подтверждал свою преданность Его Величеству и свое стремление к миру, ибо по-прежнему не желал обращать оружие против государя. Но королева прислала в ответ лишь обещание простить всех, кто добровольно отречется от дела Йорка, и продолжала продвигаться вперед, двенадцатого подойдя к стенам Ладлоу и встав лагерем в миле от замка.
Королевская армия по численности почти вдвое превосходила войска герцога, и это обстоятельство, наряду с измотавшим всех долгим и напряженным ожиданием и мыслями о том, что государыня обещала простить мятежников, подорвало боевой дух многих защитников осажденного замка, и ночью гарнизон Кале – единственная регулярная часть в армии Йорка – покинул крепость и переметнулся в лагерь короля. Это был жестокий удар – предательство всегда жестоко, – и на поспешно собранном совете генералы решили, что единственная возможность сохранить свои силы – это бегство.
Лорд Ричард со своими старшими сыновьями – Эдуардом Марчским и Эдмундом Рутландским – а также Уорвиком и Сэлисбери ускакали верхом, прихватив с собой только немногочисленную охрану. Герцогиня Сесили с двумя младшими детьми, Джорджем и Ричардом, должна была остаться, сдавшись на милость короля, а всем защитникам замка было велено под покровом ночи покинуть крепость и разойтись по домам, где ждать нового призыва к оружию, который скоро прозвучит. Это было кошмарное зрелище – все куда-то бежали в невообразимой спешке, озаренные неверным светом факелов, которые отбрасывали гигантские тени на стены и потолки старого замка, но ни один звук не нарушил гробовой тишины, если не считать случайного стука железной подковы по камню или тихого ржанья лошадей, которым невольно передалось волнение всадников.
Отряд Морлэндов в полном составе собрался во дворе, готовый выступить в любую минуту. Джон и Гарри держали своих коней под уздцы, поджидая только Томаса, чтобы успеть покинуть замок до наступления рассвета. Они простояли в леденящей темноте ночи, как им казалось, чуть ли не несколько часов, пока неожиданно не появился Томас, вынырнув, как привидение, откуда-то из мрака, молодой человек выглядел в отблесках пламени редких факелов очень бледным и неожиданно постаревшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90