На это ушло много времени.
С безумной надеждой, что Говард Крей не проиграется до пенни и не поднимется наверх за деньгами, я взялся за конверт с десятифунтовыми купюрами. У меня мелькнула мысль, что смешно фотографировать деньги, но все же я их снял. Новые банкноты, по пятьдесят в каждой пачке. Тысяча фунтов стерлингов.
Положив бумаги на место, я сел и с минуту смотрел на них, проверяя, так ли все выглядело, когда я увидел кейс в первый раз. Проверка удовлетворила меня. Я закрыл кейс, запер, стер отпечатки моих пальцев, отнес его назад и положил на место.
После этого я спустился в столовую, чтобы выпить бренди, от которого отказался за обедом. Теперь мне надо было выпить. Проходя мимо маленькой гостиной, я слышал бормотание голосов и шлепанье карт об стол. Поднявшись к себе, я тотчас отправился в постель.
Лежа в темноте, я обдумывал ситуацию. Говард Крей клюнул на приманку — коллекцию кварцев — и принял приглашение отставного адмирала провести спокойный уик-энд в деревне. Он привез с собой некоторые личные бумаги. Поскольку у него не было причины подозревать, что в таком невинном окружении кто-то будет следить за ним, бумаги должны быть действительно очень личными. Такими личными, что он чувствует себя безопаснее, когда они при нем? Чересчур личными, чтобы оставить дома? Приятно было бы думать, что так оно и есть.
На этой мысли я незаметно уснул.
* * *
Боль в животе разбудила меня. Часов пять я безуспешно пытался забыть о ней и снова заснуть, но потом, решив, что все утро валяться в постели нехорошо, встал и оделся. Почти против собственной воли я потащился по коридору к комнате Дженни и вошел в нее. Маленькая солнечная детская, где она выросла. Когда Дженни оставила меня, она вернулась сюда и жила здесь одна. Я никогда не спал в этой комнате. Узкая постель, реликвии детства. Девичьи оборки на муслиновых занавесках, туалетный стол — мне здесь места не было. На всех стенах фотографии — отца, покойной матери, сестры, зятя, собак и лошадей, кого угодно, кроме меня. Насколько смогла, она вычеркнула из памяти наш брак.
Я медленно обошел детскую, трогая вещи, вспоминая, как любил ее, и сознавая, что пути назад нет. Если бы в этот момент она неожиданно вошла, мы бы не бросились друг другу в объятия и не помирились бы, утонув в слезах.
Взяв в руки одноглазого медведя, я присел в розовое кресло. Трудно сказать, когда наш брак дал трещину. Потому что лежащие на поверхности причины не всегда истинны. Повод для наших ссор всегда бывал один и тот же — мое честолюбие. Когда я в конце концов вырос и стал слишком тяжелым для скачек без препятствий, то переключился на стипль-чез. Это случилось за сезон до нашей свадьбы, и я хотел стать в стипль-чезе чемпионом. Для достижения этой цели мне полагалось мало есть, почти не пить, рано ложиться спать и не заниматься любовью накануне соревнований. К несчастью, Дженни больше всего на свете любила далеко за полночь засиживаться в гостях и танцевать. Вначале она охотно отказывалась от любимых удовольствий, потом менее охотно и наконец с возмущением. В конце концов Дженни стала ходить в гости одна.
Перед расставанием Дженни сказала, что я должен выбрать: или она, или скачки. Но я действительно стал чемпионом и не мог сразу бросить стипль-чез. Тогда Дженни ушла. По иронии судьбы, через полгода я потерял и скачки. Лишь постепенно я пришел к пониманию, что люди не расходятся только потому, что один любит компанию, а другой — нет. Сейчас я думал, что страсть Дженни к развлечениям была результатом того, что я не мог дать ей чего-то основного, что было ей необходимо. И эта мысль совсем не прибавляла мне ни самоуважения, ни уверенности в себе.
Я вздохнул, встал, положил на место одноглазого медвежонка и спустился в гостиную. Одиннадцать часов ветреного осеннего утра.
В большой уютной комнате была только Дория. Она сидела на подоконнике и читала воскресные газеты, валявшиеся вокруг нее на полу в ужасном беспорядке.
— Привет. — Она взглянула на меня. — Из какой дыры вы выползли?
Ничего не ответив, я подошел к камину.
— Чувствительный маленький человек все еще обижен?
— У меня такие же чувства, как и у любого другого.
— Так вы и на самом деле умеете говорить? — насмешливо удивилась она. — А я уже начала сомневаться.
— Умею.
— Ну тогда расскажите мне, маленький человек, о своих неприятностях.
— Жизнь — всего лишь чашка с вишнями, — скучным голосом объявил я.
Спрыгнув с подоконника, Дория подошла к огню. В узких в обтяжку брюках с рисунком под шкуру леопарда и в черной шелковой мужского покроя рубашке она вопиюще не соответствовала окружающей обстановке.
Дория была такого же роста, как Дженни, и такого же роста, как я, — пять футов и шесть дюймов. Мой маленький рост всегда считался ценным качеством для скачек. И я никогда не смотрел на него как на помеху в жизни, ни в личной, ни в общественной, и никогда не понимал, почему многие думают, что рост сам по себе очень важен. Но было бы наивностью не замечать, что широко бытует мнение, будто ум и сердце соответствуют росту: чем выше, тем достойнее. Человек маленького роста с сильными чувствами всегда воспринимается как фигура комическая. Хотя это совершенно неразумно. Какое значение для характера имеют три-четыре лишних дюйма в костях ноги? Наверно, мне повезло: из-за трудного детства и плохого питания я рано понял, что буду маленьким, и больше не задумывался над этим, хотя и понимал, почему невысокие мужчины так агрессивно защищают свое достоинство. К примеру, девушки типа Дории постоянно пускают шпильки, и когда они называют человека маленьким, то рассчитывают его оскорбить.
— Нашли себе здесь тепленькое местечко, маленький человек, да? — Она достала сигарету из серебряного портсигара, лежавшего на каминной полке.
— Да.
— На месте адмирала я бы вышвырнула вас вон.
— Спасибо. — Я не сделал даже попытки зажечь для нее спичку. Дория сама нашла коробку и прикурила.
— Вы чем-то больны или что?
— Нет. С чего вы взяли?
— Вы едите какую-то чудную пищу и выглядите таким болезненным маленьким червячком... Очень интересно. — Она выпустила дым через ноздри. — Дочери адмирала, наверно, смертельно понадобилось обручальное кольцо.
— Воздадим ей должное, — спокойно проговорил я. — По крайней мере, она не подцепила богатого папашу вдвое старше себя.
На мгновение я подумал, что она, как в романах, которые читает, залепит мне пощечину, но в одной руке она держала сигарету, а другой могла не дотянуться. Вместо пощечины она сказала:
— Ах ты, дерьмо.
Очаровательная девушка Дория.
— Ничего, кое-как справляюсь.
— Но не со мной, понял? — Лицо у нее пошло пятнами. Видимо, я задел ее больной нерв.
— Где остальные? — Я обвел взглядом пустую гостиную.
— Уехали куда-то с адмиралом. И ты убирайся тоже. Нечего тебе здесь делать.
— И не подумаю. Я здесь живу, вы забыли?
— А вчера ты быстро слинял, — фыркнула Дория. — Когда адмирал говорит: «Прыгай!» — ты прыгаешь. Ну-ка, валяй. Мне приятно глядеть, как ты будешь улепетывать.
— Адмирал, — нравоучительно произнес я, — рука, которая кормит. Я не кусаю руку, дающую хлеб.
— Маленький червяк ботинки готов лизать адмиралу.
Я неприятно ухмыльнулся и уселся в кресло, потому что не очень хорошо себя чувствовал. Если быть точным, я чувствовал себя как гороховое пюре. От слабости меня бросило в пот. Но тут ничего не поделаешь, надо посидеть и подождать, пока пройдет.
Дория стряхнула пепел и посмотрела на меня свысока, примеряясь к следующей атаке. Но она не успела ничего придумать, как дверь отворилась и на пороге появился ее муж.
— Дория, — радостно воскликнул он, не сразу заметив меня в кресле, — куда ты спрятала мой портсигар? Я отхлещу тебя плеткой, хочешь?
Она быстро показала рукой на кресло. Говард увидел меня и замолчал. Потом резко бросил:
— Что вы тут делаете? — Ни в голосе, ни в лице его не осталось и капли игривости.
— Убиваю время.
— Убирайтесь. Я хочу поговорить с женой.
Я покачал головой и остался сидеть.
— Он не понимает по-хорошему, — вмешалась Дория. — Я уже пыталась. Остается только взять его за шиворот и вышвырнуть вон.
— Если Роланд терпит его, — пожал плечами Крей, — то и мы, по-моему, можем потерпеть. — Он поднял с пола газету и сел в кресло напротив меня. Дория, надувшись, снова взобралась на подоконник. Крей принялся читать новости на первой странице. С последней страницы, посвященной скачкам, прямо на меня выпрыгнули огромные буквы заголовка:
«ВТОРОЙ ХОЛЛИ?»
А под ним — две фотографии: моя и какого-то мальчика, который вчера выиграл главный заезд.
Крей не должен ни в коем случае понять, что Чарлз обманул их, представив меня совсем другим. Дело зашло слишком далеко, чтобы объяснить все шуткой. Фотография в газете была очень четкой — старый снимок, который я хорошо знал. Газеты и раньше несколько раз использовали его, потому что на нем я очень похож сам на себя. Даже если никто из гостей не прочтет колонку о скачках, как, очевидно, не прочла ее Дория, фотография на таком видном месте может броситься в глаза.
Крей закончил читать первую страницу и стал переворачивать газету.
— Мистер Крей, — начал я, — у вас большая коллекция кварцев?
— Да. — Он немного опустил газету и равнодушно взглянул на меня.
— Не могли бы вы оказать мне любезность и посоветовать, какой хороший образец не мешало бы добавить в коллекцию адмирала? Где я мог бы достать его и сколько он должен стоить?
Он сложил газету, закрыв мой портрет, и с напускной вежливостью приступил к лекции о некоторых малоизвестных видах кварцев, которых нет у адмирала. Я подумал, что задел нужную струну... Но Дория все испортила. Она сердито подошла к мужу и резко перебила его:
— Говард, ради бога!... Маленький червяк зачем-то умасливает тебя. Ему что-то надо, держу пари. Тебя любой одурачит, стоит заговорить об этих камнях.
— Меня никто не может одурачить, — спокойно проговорил Крей, но глаза у него сузились от раздражения.
— Мне хочется сделать адмиралу приятное, — пояснил я.
— Это скользкое маленькое чудовище, — настаивала Дория. — Он мне не нравится.
Крей пожал плечами, посмотрел на газету и начал снова разворачивать ее.
— Взаимно, папочкина куколка, — небрежно произнес я.
Крей медленно встал, газета упала на пол, первой страницей вверх.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что невысокого мнения о вашей жене.
Он пришел в ярость и стал самим собой. Крей сделал всего один шаг по ковру, и вдруг в комнате запахло чем-то гораздо более серьезным, чем ссора у камина трех гостей в воскресное утро. Маска холодного вежливого безразличия исчезла, а вместе с ней слетело и фальшивое напускное благородство. Смутные подозрения, которые появились у меня, когда я читал его бумаги, теперь оформились в запоздалое открытие: это не ловкий спекулянт, действующий на грани закона, а мощный, опасный, крупный мошенник в расцвете сил.
Надо же было мне ткнуть палкой в муравейник и найти там осиное гнездо! Схватить за хвост ужа и вытащить удава! Интересно, что он сделает с человеком, который перебежит ему дорогу, а не просто с пренебрежением отзовется о его жене?
— Он вспотел, — с удовольствием объявила Дория. — Червяк тебя боится.
— Встать, — приказал Крей.
Я был уверен, что, если встану, он одним ударом свалит меня на пол, поэтому остался сидеть.
— Приношу свои извинения, — сказал я.
— Ну уж нет, — запротестовала Дория, — этого не достаточно!
— Вынь руку из кармана, когда разговариваешь с дамой! — рявкнул Крей, глядя на меня сверху вниз.
Они оба прочли по моему лицу, что мне это очень неприятно, и на их лицах отразилось удовольствие. Я подумал о бегстве, но это означало бы оставить им газету.
— Ты плохо слышишь? — поинтересовался Крей. Нагнувшись, одной рукой он схватил меня за грудки, другой — за волосы и поставил на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38