– Вы занимались?
– Ну естественно, я занимался.
– А предмет вам был понятен?
– Да. Я считал, что я все понимаю, – сказал Робинсон.
– И все-таки зачет вы завалили?
– Да.
– Как вы отнеслись к этому? – спросил Мейер. – Вы занимались, вы понимали предмет, и все-таки зачет вы завалили. Как же это могло получиться? И как вы отнеслись к этому?
– Состояние было паршивое... А как вы думаете? – отозвался Робинсон. – Послушайте, да объясните же вы мне наконец, к чему все эти разговоры? С каких это пор детективы?..
– Мы просто проводим плановую проверку, – сказал Карелла.
– Проверку чего? – спросил Робинсон.
– Так как вы все-таки отнеслись к тому, что зачет у вас не приняли?
– Отнесся я к этому препаршиво, как я уже сказал вам. Так все-таки, какую это проверку вы проводите?
– Да так, ничего интересного или заслуживающего внимания, мистер Робинсон. Единственное...
– Нет, все-таки в чем дело? Речь, я полагаю, идет о заранее условленных результатах... если кто-то увлекается махинациями...
– О заранее условленных результатах?
– Ага. Вы наверняка пришли по поводу команды. Что, кто-то хотел договориться о счете?
– Да? А вам кто-нибудь предлагал?
– Нет, черт побери, никто и не пробовал. И если тут имеет место что-нибудь подобное, то знайте, я не имею к этому ни малейшего отношения.
– А вы хорошо играете в баскетбол, мистер Робинсон?
– Вполне прилично. Но предпочитаю, конечно, бейсбол.
– Вы подающий в команде, так ведь?
– Да, я подающий. Послушайте, вам почему-то чертовски много известно обо мне, разве не так? Для обычной плановой проверки...
– А подающий вы хороший?
– Да, – не задумываясь, ответил Робинсон.
– А что было после того, как вас завалил Лэнд?
– Меня перевели в запасные.
– И на какой срок?
– До конца сезона.
– Это сказалось на игре команды? Робинсон пожал плечами.
– Знаете, мне не хотелось бы тут перед вами пушить хвост... – сказал он.
– Пушите, ничего страшного, – заверил его Мейер.
– Мы проиграли восемь игр из двенадцати.
– Вы считаете, что если бы вы были на подаче, то команда выиграла бы все эти игры.
– Давайте скажем скромнее, – ответил Робинсон. – Я уверен, что некоторые из этих проигранных игр мы несомненно выиграли бы.
– Но получилось так, что вы их проиграли.
– Ага.
– А как к этому отнеслась команда?
– Ну, все чувствовали себя паршиво. Мы твердо рассчитывали на финал в кубке города. Мы ведь никому не проигрывали, пока меня не отстранили от игры. А потом, даже проиграв эти восемь игр, мы все-таки вышли на второе место.
– Это совсем не плохое место, – сказал Карелла.
– Но первое-то место всегда только одно, – отозвался Робинсон.
– А команда считала, что мистер Лэнд поступил несправедливо по отношению к вам?
– Почем мне знать, что они там считали.
– А сами вы что думали по этому поводу?
– Не повезло, да и все тут, – сказал Робинсон.
– Да, ну а все же?
– Я, например, считал, что неплохо знаю предмет.
– И несмотря на это он засыпал вас? Почему бы это?
– А почему бы вам не задать этот вопрос ему самому? – спросил Робинсон.
Вот тут-то и самое бы время объявить ему: “Потому что он мертв”, однако ни Мейер, ни Карелла не произнесли этих драматических слов. Вместо этого они внимательно наблюдали, как, щурясь от солнца, Робинсон поглядывает на них.
– А где вы были вчера примерно в пять часов дня, мистер Робинсон?
– А зачем вам это?
– Хотелось бы знать.
– А мне кажется, что это вас совсем не касается, – сказал Робинсон.
– Боюсь, что на этот раз вам придется предоставить нам судить, что нас касается, а что – нет.
– В таком случае вам лучше будет получить ордер на мой арест, – сказал Робинсон. – Если дело настолько серьезно, что...
– Никто ведь не говорит вам, что речь идет о серьезном деле, мистер Робинсон.
– Вы так считаете?
– Именно так, – Мейер помолчал и снова задал вопрос. – Так вы настаиваете, чтобы мы получили ордер на ваш арест?
– Просто я не понимаю, с какой это стати я должен рассказывать вам...
– Это просто помогло бы нам внести ясность в некоторые вопросы, мистер Робинсон.
– В какие именно?
– Так где же вы были вчера примерно в пять часов дня?
– Я был... Я был занят глубоко личными делами.
– И какими же именно?
– Послушайте, я просто не понимаю, зачем вам может понадобиться...
– Так какими же делами вы были заняты?
– Я был в это время с девушкой, – сказал Робинсон, обреченно вздыхая.
– С какого и по какой час?
– С четырех... нет, это было немножко раньше четырех... последняя лекция закончилась без четверти четыре...
– Итак, с трех сорока пяти и до какого?
– И примерно до восьми вечера.
– А где вы были?
– Мы были у нее на квартире.
– Где это?
– В центре.
– В центре, но где именно?
– Ну чего вы пристали?..
– Где?
– На Тримейн-авеню. Это в Куортере, недалеко от “Навеса”.
– Ив четыре часа вы уже были в этой квартире?
– Нет, мы добрались туда примерно в четверть или в половине пятого.
– Но в пять часов вы находились именно там?
– Да.
– И чем вы там занимались?
– Ну знаете ли...
– Говорите, не смущайтесь.
– Ничего я вам не обязан говорить! Неужто вы сами не способны догадаться, черт побери!
– Ну ладно, оставим это. Как зовут эту девушку?
– Ольга.
– Ольга? А дальше как?
– Ольга Виттенштейн.
– Это та самая девушка, что сидела с вами, когда мы подошли?
– Да, она самая. Послушайте, неужели вы собираетесь еще и ее расспрашивать? Да вы ведь так все испортите!
– Нам нужно только проверить правильность сообщенных вами фактов, мистер Робинсон. Остальное – это уже ваши проблемы.
– Послушайте, но ведь это очень порядочная девушка, скорее всего она просто пошлет вас с вашими вопросами к чертовой матери, а заодно – и меня тоже. Я ничего не понимаю. Что происходит? Почему это вам нужно, чтобы кто-то подтверждал мои слова? А что, по-вашему, я мог там делать?
– Вы вполне могли находиться на квартире в доме по Тримейн-авеню с пятнадцати минут пятого до восьми часов прошлого вечера. Если вы действительно находились там в это время, то в этом случае вы больше никогда не увидите нас, мистер Робинсон, на протяжении всей жизни.
– Ну за всю жизнь я все-таки не стал бы ручаться, – внес поправку Мейер.
– Бросьте, вы непременно объявитесь тут в следующий же понедельник, – сказал Робинсон.
– С чего это вдруг? Вы что, не были на этой квартире?
– Да был я там, был. Можете идти и проверить. Но когда в последний раз поднялся этот баскетбольный скандал, у нас тут толпами шныряли и полицейские, и представители прокуратуры, и какие-то там особые агенты, которые расхаживали по общежитию несколько недель. Если это повторение такой же истории...
– Это совсем другое, мистер Робинсон.
– Надеюсь, что так. Так вот, я чист. Я играю только честно. В жизни своей я ни у кого не взял ни гроша и никогда не возьму. Так что можете это зарубить себе на носу.
– Мы это обязательно запомним, мистер Робинсон.
– И еще одно, когда вы будете разговаривать с Ольгой, ради всего святого, постарайтесь проявить хоть какую-то деликатность, хорошо? Не портьте дело, это ведь серьезно, понимаете? Она очень порядочная девушка, так вы уж сделайте мне такое одолжение.
Они разыскали Ольгу Виттенштейн в студенческом буфете, где она сидела за чашкой черного кофе. Она вела себя как компанейский парень и объявила, что еще ни разу в жизни не видела ментов так близко. Кроме того, она сказала, что у нее и в самом деле есть хата на Тримейн-авеню. Она сказала также, что ждала Берни вчера после занятий и что они мотанули к ней на хату и добрались туда минут в пятнадцать пятого или около того. Она сказала, что проторчали они там весь вечер, часов до восьми, а потом пошли вместе что-нибудь перекусить. Кстати, а вокруг чего это они подымают такой шум?
Шум они подняли, собственно, вокруг убийства, но они не стали объяснять ей этого.
Глава 6
В эту субботу Берт Клинг прибыл в участок примерно к двум часам дня и сразу же ознакомился с заключением баллистической лаборатории, которое срочно доставили из центра. Он был небрит, и светлая щетина заметно выделялась на его загорелом лице. На нем были тот же костюм с рубашкой, что и прошлым вечером, он снял только галстук, однако одежда выглядела на нем так, будто он в ней спал. Приняв на ходу в коридоре соболезнования встречных и отказавшись от предложенного Мисколо кофе, Клинг направился прямиком в кабинет лейтенанта. Он там пробыл примерно полчаса. К тому времени, когда он вышел из кабинета, Карелла с Мейером уже успели вернуться из университета, где одна из версий безнадежно провалилась. Берт Клинг подошел к столу Кареллы.
– Стив, – сказал он. – Я подключен к этому делу.
Карелла окинул его внимательным взглядом и с сомнением покачал головой.
– И ты считаешь, что это хорошая идея?
– Я только что переговорил на эту тему с лейтенантом, – сказал Клинг. Голос его был каким-то бесцветным. – Он считает, что так будет лучше всего.
– Просто я подумал было...
– Я хочу заниматься этим делом, Стив.
– Ну что ж, хорошо.
– Ведь фактически я... я был в дежурной комнате, когда поступил сигнал, значит... значит, я и официально...
– Берт, я ничего не имею против. Просто я думал о твоем положении.
– Я буду в отличной форме, как только мы поймаем его, – сказал Клинг.
Карелла и Мейер переглянулись.
– Ну... ну что ж, конечно. Так... так может, ты познакомился бы для начала с заключением баллистической лаборатории.
Клинг молча принял конверт у Мейера и так же молча раскрыл его. В конверте лежало два отдельных заключения. Одно касалось пистолета сорок пятого калибра, второе – револьвера двадцать второго калибра. Клинг внимательно прочитал оба заключения.
Собственно, ничего сложного нет в определении системы огнестрельного оружия, если имеется выпущенная из него пуля. Клинг как опытный полицейский, конечно же, знал это. Он знал также, что в баллистической лаборатории хранятся материалы по огромному количеству самого различного оружия, что все имеющиеся там образцы классифицированы по калибрам, по ширине нарезки и по полям между этими нарезками, по типам правосторонней и левосторонней резьбы в канале ствола. В зависимости от системы оружия, на пуле остаются характерные отметки после прохождения по стволу.
Он знал, что, когда обнаруживают пулю, ее отправляют на баллистическую экспертизу. Там эту пулю обрабатывают копировальной бумагой, а затем сравнивают ее со всеми имеющимися в архиве образцами. Когда находят подходящий образец, то его и пулю, обнаруженную на месте преступления, рассматривают под микроскопом и самым тщательным образом сравнивают. В остальных тонкостях этого процесса Клинг разбирался не очень хорошо.
Честно говоря, обычно он не очень-то и задумывался над этим. Ему достаточно было знать, что револьверы или пистолеты одной и той же системы всегда будут иметь один и тот же калибр, одинаковое число следов от нарезки, и нарезка эта будет идти всегда в одном и том же направлении. Поэтому он никогда не подвергал сомнению результаты баллистической экспертизы.
– Значит, у него было оружие двух различных систем, так? – сказал Клинг.
– Да, – отозвался Карелла. – Вот это-то и объясняет расхождение в показаниях свидетелей. Ты еще не успел с ними ознакомиться, Берт. Можешь посмотреть в деле.
– А на какую букву вы поставили это дело?
– Ну, на букву, – Карелла чуть смутился. – Мы поставили его на букву “К”... Клинг.
В ответ Клинг только кивнул. Трудно было определить, что именно он думает в настоящий момент.
– Мы тут пришли к выводу, что охотился он на одного из четырех убитых, Берт, – сказал Мейер. Он старательно подбирал слова. Ведь в их числе была Клер Таунсенд.
Но Клинг опять только кивнул.
– Но пока мы не знаем, за кем именно, – добавил Карелла.
– Сегодня утром мы взяли показания у миссис Лэнд, и она сказала нам нечто такое, что можно было бы считать ниточкой, но при проверке ниточка эта оборвалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27