Думаю, он использовал твоего брата как приманку, чтобы выманить Ремарра и спровоцировать его на убийство. Мне надо знать, что именно рассказал Ремарр Джо Боунзу.
– Но без нас тебе до Джо не добраться, – после паузы подытожил Лайонел.
У сидящего рядом со мной Луиса дернулись губы, и Лайонел это заметил.
– Ну, это не совсем так, – уточнил я. – Но, если вы решили его навестить, мы тоже не прочь присоединиться.
– Да, я собираюсь в гости к Джо Боунзу, – зловеще спокойным тоном заговорил Лайонел. – И когда я уйду из его поганого дома, в нем будет тихо... как в гробу, – пообещал он.
– Поступайте, как знаете, но мне Джо Боунз ненадолго нужен живым, – в свою очередь высказался я.
Лайонел поднялся, застегивая ворот. Из кармана пиджака он достал галстук, и, завязывая узел, смотрелся в окно, как в зеркало.
– Где ты остановился? – спросил он. Я ответил и передал Леону номер своего мобильного. – Мы с тобой свяжемся, может быть, – неопределенно пообещал Лайонел. – Сюда приезжать не нужно.
На этом разговор закончился, и мы уже почти дошли до машины, когда Лайонел снова заговорил.
– Вот еще что, – он уже надел пиджак и теперь поправлял ворот и лацканы. – Я знаю, что Морфи из Сент-Мартина тоже был там, когда нашли Лютис. У тебя есть друзья в полиции?
– Да, и среди федералов у меня друзья тоже. А что, это может помешать?
– Нет, – он отвернулся, – если ты сам себе этим не помешаешь. Но если из-за этого будут неприятности, пеняй на себя. Пойдешь со своим приятелем крабов кормить.
* * *
Луис некоторое время вертел ручку радио, но так и не нашел ничего интересного. В конце концов он выключил приемник и принялся постукивать пальцами по панели.
– Знаешь, если не хочешь, не надо со мной ходить, – сказал я ему. – Неизвестно, как там все сложится. Да и Вулрич с федералами может добавить тебе неприятностей. – Как дипломатично выразился Эйнджел, Луис теперь был занят только «наполовину». Деньги, очевидно, принципиальной роли не играли. Но такая «половинчатость» предполагала какое-то другое занятие, хотя я не был уверен, в чем оно состояло.
– Знаешь, почему я здесь? – Луис говорил. Глядя не на меня, а в окно.
– Не вполне. Я попросил приехать, но был уверен, что ты согласишься.
– Мы приехали, потому что в долгу у тебя, потому что ты бы нам помог, если бы нам было нужно, а еще потому, что за тобой должен был кто-то присмотреть после того, что сталось с твоей женой и малышкой. Кроме того, Эйнджел считает тебя хорошим человеком, и я, может быть, думаю так же. А еще я думаю, что ты правильно прикончил эту сучку Модин, и вот теперь здесь стараешься разобраться. Такие дела, как эти, нельзя оставлять, им обязательно надо положить конец. Ты понимаешь меня?
– Думаю, что понимаю, – тихо ответил я. Как-то непривычно было слышать такие слова от Луиса. И тем более весомыми они становились. – Спасибо тебе, – искренне поблагодарил я.
– Ты собираешься выяснить здесь все до конца? – спросил Луис.
– Собираюсь, но что-то мы упускаем. Недостает какой-то мелочи, детали.
Эта деталь постоянно ускользала от меня. Она мелькала передо мной и тут же исчезала, словно крыса, пробегающая в свете уличных фонарей. Мне было необходимо узнать больше об Эдварде Байроне, кроме того, нужно было поговорить с Вулричем.
* * *
Рейчел встретила нас в холле гостиницы. Я понял, что она выглядывала нас в окно. Эйнджел сидел рядом и жевал внушительного вида бутерброд, сдобренный луком, чили и горчицей.
– Здесь были люди из ФБР, – объявила Рейчел, – вместе с твоим другом Вулричем. Они предъявили ордер и унесли все: мои заметки, иллюстрации, – все, что нашли, – рассказывала она по пути в свой номер. Со стен в ее комнате исчезли все заметки и рисунки. Исчезла даже составленная мной диаграмма.
– Они обыскали наш номер, – обрадовал Эйнджел Луиса. – И у Берда тоже порылись.
У меня даже голова дернулась при мысли о ящике с оружием. Эйнджел заметил мое волнение и поспешил успокоить.
– Мы все припрятали сразу после того, как твой приятель из ФБР положил глаз на Луиса. Все хранится в багажном отделении. У нас у каждого ключи.
Еще по дороге к номеру Рейчел я отметил, что она больше сердится, чем огорчается.
– Думаю, я что-то упустил, – признался я.
Рейчел улыбнулась.
– Да, я сказала, что они взяли все, что нашли. Уточняю: все, что смогли найти. Эйнджел их заметил, и я кое-что успела спрятать за пояс и под блузку. А Эйнджел позаботился об остальном.
Она достала из-под кровати небольшую стопку листов и не без торжества потрясла ими. Один листок, сложенный вдвое, она держала отдельно.
– Думаю, тебе надо взглянуть на это, – она развернула лист, и сердце мое сжалось от боли.
На иллюстрации я увидел сидящую на стуле обнаженную женщину. От шеи до паха по ее телу шел разрез. Кожа была отвернута на руки и свисала плащом. У нее на коленях лежал мужчина, кожа его была снята таким же образом, за исключением пространства, где были удалены некоторые внутренности. Если исключить анатомирование и то, что вторая жертва была другого пола, иллюстрация в подробностях совпадала с тем, что проделали со Сьюзен и Дженнифер.
– Это Пиета, или Плач Богородицы, автор Эстиен, – пояснила Рейчел. Картина мало известна, поэтому ее так долго не удавалось отыскать. Даже в те стародавние времена ее считали слишком откровенной в своей выразительности и даже усматривали в ней богохульство. Церковным авторитетам не могло понравиться такое сходство с Богоматерью, оплакивающей Христа. Эстиена даже хотели сжечь за эту картину.
Рейчел взяла у меня лист и посмотрела на него с печалью в глазах.
– Я поняла, что он делает, – сказала она и положила лист на постель рядом с другими бумагами. – Он создает memento mori: напоминание о смерти, лики смерти. – Она села на край постели и подперла подбородок молитвенно сложенными руками. – Он преподает нам уроки смерти.
Часть 4
Криспин, он намерен познакомиться с тем, какой ты есть изнутри.
«Анатом»
Глава 45
В Мадриде при медицинской школе университета Комплутенс существует анатомический музей. Основателем его является король Карлос III, и большая часть музейной коллекции создана усилиями доктора Юлиана де Веласко в период с начала до середины девятнадцатого столетия. Доктор Веласко относился к своей работе весьма серьезно. Имеются сведения, что он мумифицировал тело собственной дочери.
Длинный прямоугольный зал уставлен рядами стеклянных футляров с экспонатами. Среди них два огромных скелета, восковой муляж головы зародыша и две фигуры под названием «despellejados». Это «люди без кожи». Фигуры стоят в выразительных позах и демонстрируют движение мышц и сухожилий, обычно скрытое от всеобщего обозрения под кожным покровом. Везалий, Валверде, Эстиен, их предшественники, сподвижники – современники и последователи, – все они в своих работах опирались на эту традицию. Титаны Возрождения Микеланджело и Леонардо да Винчи создавали свои ecorches, – так они называли рисунки фигур, лишенных кожного покрова, – используя опыт участия в анатомировании.
Фигуры эти в определенном смысле служили напоминанием слабости человеческой природы, ее восприимчивости к боли и смерти. Они словно демонстрировали бессмысленность плотских устремлений, предупреждали о реальности болезней, боли и смерти в этой жизни и предполагали, что жизнь следующая будет лучше.
Практика анатомического моделирования достигла своей вершины в восемнадцатом веке во Флоренции, где под покровительством аббата Феличе Фонтана художники и анатомы трудились совместно над созданием из воска скульптурных копий человеческого тела. Анатомы работали с трупами, готовя внешнюю оболочку, скульпторы заливали ее гипсовым раствором, и таким образом создавались формы моделей. В них слой за слоем заливался воск, и, где необходимо, свиной жир, что позволяло в процессе наслаивания воспроизводить прозрачность тканей.
После этого с помощью ниток, кистей и тонких гравировальных резцов воспроизводились контуры и рисунок кожи человеческого тела. Добавлялись брови и одна за одной ресницы. В восковых статуях болонского художника Лелли в качестве основы использовались натуральные скелеты. Коллекция музея произвела на императора Австрии Иосифа II настолько сильное впечатление, что он сделал заказ на 1192 копии, чтобы они использовались для развития медицинской науки в его государстве. В свою очередь Фредерик, профессор анатомии из Амстердама, пользовался для сохранения образцов химическими фиксаторами и красителями. В его доме имелась экспозиция скелетов младенцев и детей постарше в разных позах – как напоминание о быстротечности жизни.
Но ничто не шло в сравнение с реальностью человеческого тела, выставленного для обозрения. Огромные толпы привлекали публичные демонстрации вскрытия и препарирования. Некоторые приходили на такие демонстрации, изменив внешность. Эти люди собирались якобы для того, чтобы приобрести знания. Но в сущности вскрытие очень походило на продолжение публичной казни. Принятый в Англии в 1752 году Закон о наказании за убийства связал непосредственно оба эти действия, так как, согласно ему, тела казненных преступников могли предоставляться для анатомирования, которое превращалось в посмертное наказание, лишавшее преступника традиционного погребения. Законом 1832 года об Анатомических исследованиях бесправность английских нищих перешагивала границу жизни и смерти: отныне их тела разрешалось конфисковывать для проведения анатомирования.
Таким образом, по мере развития науки смерть и анатомирование шли рука об руку. Что уж говорить об отвращении к функциям женского организма, которые связывались с похотью, развратом, родовыми муками, вызывая затем патологический интерес к ее утробе? Анатомирование и удаление кожи были не так уж далеки от реальностей страдания, секса и смерти.
Открытая взору, внутренность тела доказывает смертность человека. Но многим ли приходилось в буквальном смысле заглянуть в себя и увидеть свое нутро? Свою возможную смерть мы наблюдаем через призму чужих смертей, да и то в исключительных обстоятельствах: в условиях войны или при несчастном случае либо убийстве, когда приходится быть непосредственным свидетелем происшествия, повлекшего за собой смерть, или наблюдать результат происшествия со смертельным исходом, – только тогда кровавая реальность смерти предстает перед нами ясно и четко во всей своей полноте.
По мнению Рейчел, Странник старался разрушить эти барьеры своим методом, жестоким и полным боли. Умерщвляя свои жертвы подобным образом, он стремился показать им их собственную смерть и дать почувствовать значение истинной боли; но эти опыты служили напоминанием другим, что смертны и они, что и для них наступит день последней, чудовищной муки.
Странник стер границы между пыткой и казнью, любознательностью научного поиска и садизмом. Он являлся частью тайной истории человечества, нашедшей отражение в труде «Анатолия», написанном в тринадцатом веке магистром Николаем Физичи, где он указывал, что древние производили анатомирование не только мертвых, но и на живых. Осужденного преступника, связанного по рукам и ногам начинали препарировать с ног и рук, постепенно продвигаясь к внутренним органам. Сходные случаи упоминаются Цельсием и Августином, хотя эти факты упорно отвергаются историографами медицины.
И вот теперь Странник взялся писать историю на свой манер, предлагая свой собственный сплав науки и искусства, чтобы придать смерти свой особый почерк и создать в человеческом сердце ад.
Мы сидели в номере Рейчел, и она поведала нам обо всем этом. Между тем за окнами стемнело, с улицы доносились звуки музыки.
– Как мне кажется, – говорила Рейчел, – ослепление жертв можно считать символом их неспособности понять реальность боли и смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Но без нас тебе до Джо не добраться, – после паузы подытожил Лайонел.
У сидящего рядом со мной Луиса дернулись губы, и Лайонел это заметил.
– Ну, это не совсем так, – уточнил я. – Но, если вы решили его навестить, мы тоже не прочь присоединиться.
– Да, я собираюсь в гости к Джо Боунзу, – зловеще спокойным тоном заговорил Лайонел. – И когда я уйду из его поганого дома, в нем будет тихо... как в гробу, – пообещал он.
– Поступайте, как знаете, но мне Джо Боунз ненадолго нужен живым, – в свою очередь высказался я.
Лайонел поднялся, застегивая ворот. Из кармана пиджака он достал галстук, и, завязывая узел, смотрелся в окно, как в зеркало.
– Где ты остановился? – спросил он. Я ответил и передал Леону номер своего мобильного. – Мы с тобой свяжемся, может быть, – неопределенно пообещал Лайонел. – Сюда приезжать не нужно.
На этом разговор закончился, и мы уже почти дошли до машины, когда Лайонел снова заговорил.
– Вот еще что, – он уже надел пиджак и теперь поправлял ворот и лацканы. – Я знаю, что Морфи из Сент-Мартина тоже был там, когда нашли Лютис. У тебя есть друзья в полиции?
– Да, и среди федералов у меня друзья тоже. А что, это может помешать?
– Нет, – он отвернулся, – если ты сам себе этим не помешаешь. Но если из-за этого будут неприятности, пеняй на себя. Пойдешь со своим приятелем крабов кормить.
* * *
Луис некоторое время вертел ручку радио, но так и не нашел ничего интересного. В конце концов он выключил приемник и принялся постукивать пальцами по панели.
– Знаешь, если не хочешь, не надо со мной ходить, – сказал я ему. – Неизвестно, как там все сложится. Да и Вулрич с федералами может добавить тебе неприятностей. – Как дипломатично выразился Эйнджел, Луис теперь был занят только «наполовину». Деньги, очевидно, принципиальной роли не играли. Но такая «половинчатость» предполагала какое-то другое занятие, хотя я не был уверен, в чем оно состояло.
– Знаешь, почему я здесь? – Луис говорил. Глядя не на меня, а в окно.
– Не вполне. Я попросил приехать, но был уверен, что ты согласишься.
– Мы приехали, потому что в долгу у тебя, потому что ты бы нам помог, если бы нам было нужно, а еще потому, что за тобой должен был кто-то присмотреть после того, что сталось с твоей женой и малышкой. Кроме того, Эйнджел считает тебя хорошим человеком, и я, может быть, думаю так же. А еще я думаю, что ты правильно прикончил эту сучку Модин, и вот теперь здесь стараешься разобраться. Такие дела, как эти, нельзя оставлять, им обязательно надо положить конец. Ты понимаешь меня?
– Думаю, что понимаю, – тихо ответил я. Как-то непривычно было слышать такие слова от Луиса. И тем более весомыми они становились. – Спасибо тебе, – искренне поблагодарил я.
– Ты собираешься выяснить здесь все до конца? – спросил Луис.
– Собираюсь, но что-то мы упускаем. Недостает какой-то мелочи, детали.
Эта деталь постоянно ускользала от меня. Она мелькала передо мной и тут же исчезала, словно крыса, пробегающая в свете уличных фонарей. Мне было необходимо узнать больше об Эдварде Байроне, кроме того, нужно было поговорить с Вулричем.
* * *
Рейчел встретила нас в холле гостиницы. Я понял, что она выглядывала нас в окно. Эйнджел сидел рядом и жевал внушительного вида бутерброд, сдобренный луком, чили и горчицей.
– Здесь были люди из ФБР, – объявила Рейчел, – вместе с твоим другом Вулричем. Они предъявили ордер и унесли все: мои заметки, иллюстрации, – все, что нашли, – рассказывала она по пути в свой номер. Со стен в ее комнате исчезли все заметки и рисунки. Исчезла даже составленная мной диаграмма.
– Они обыскали наш номер, – обрадовал Эйнджел Луиса. – И у Берда тоже порылись.
У меня даже голова дернулась при мысли о ящике с оружием. Эйнджел заметил мое волнение и поспешил успокоить.
– Мы все припрятали сразу после того, как твой приятель из ФБР положил глаз на Луиса. Все хранится в багажном отделении. У нас у каждого ключи.
Еще по дороге к номеру Рейчел я отметил, что она больше сердится, чем огорчается.
– Думаю, я что-то упустил, – признался я.
Рейчел улыбнулась.
– Да, я сказала, что они взяли все, что нашли. Уточняю: все, что смогли найти. Эйнджел их заметил, и я кое-что успела спрятать за пояс и под блузку. А Эйнджел позаботился об остальном.
Она достала из-под кровати небольшую стопку листов и не без торжества потрясла ими. Один листок, сложенный вдвое, она держала отдельно.
– Думаю, тебе надо взглянуть на это, – она развернула лист, и сердце мое сжалось от боли.
На иллюстрации я увидел сидящую на стуле обнаженную женщину. От шеи до паха по ее телу шел разрез. Кожа была отвернута на руки и свисала плащом. У нее на коленях лежал мужчина, кожа его была снята таким же образом, за исключением пространства, где были удалены некоторые внутренности. Если исключить анатомирование и то, что вторая жертва была другого пола, иллюстрация в подробностях совпадала с тем, что проделали со Сьюзен и Дженнифер.
– Это Пиета, или Плач Богородицы, автор Эстиен, – пояснила Рейчел. Картина мало известна, поэтому ее так долго не удавалось отыскать. Даже в те стародавние времена ее считали слишком откровенной в своей выразительности и даже усматривали в ней богохульство. Церковным авторитетам не могло понравиться такое сходство с Богоматерью, оплакивающей Христа. Эстиена даже хотели сжечь за эту картину.
Рейчел взяла у меня лист и посмотрела на него с печалью в глазах.
– Я поняла, что он делает, – сказала она и положила лист на постель рядом с другими бумагами. – Он создает memento mori: напоминание о смерти, лики смерти. – Она села на край постели и подперла подбородок молитвенно сложенными руками. – Он преподает нам уроки смерти.
Часть 4
Криспин, он намерен познакомиться с тем, какой ты есть изнутри.
«Анатом»
Глава 45
В Мадриде при медицинской школе университета Комплутенс существует анатомический музей. Основателем его является король Карлос III, и большая часть музейной коллекции создана усилиями доктора Юлиана де Веласко в период с начала до середины девятнадцатого столетия. Доктор Веласко относился к своей работе весьма серьезно. Имеются сведения, что он мумифицировал тело собственной дочери.
Длинный прямоугольный зал уставлен рядами стеклянных футляров с экспонатами. Среди них два огромных скелета, восковой муляж головы зародыша и две фигуры под названием «despellejados». Это «люди без кожи». Фигуры стоят в выразительных позах и демонстрируют движение мышц и сухожилий, обычно скрытое от всеобщего обозрения под кожным покровом. Везалий, Валверде, Эстиен, их предшественники, сподвижники – современники и последователи, – все они в своих работах опирались на эту традицию. Титаны Возрождения Микеланджело и Леонардо да Винчи создавали свои ecorches, – так они называли рисунки фигур, лишенных кожного покрова, – используя опыт участия в анатомировании.
Фигуры эти в определенном смысле служили напоминанием слабости человеческой природы, ее восприимчивости к боли и смерти. Они словно демонстрировали бессмысленность плотских устремлений, предупреждали о реальности болезней, боли и смерти в этой жизни и предполагали, что жизнь следующая будет лучше.
Практика анатомического моделирования достигла своей вершины в восемнадцатом веке во Флоренции, где под покровительством аббата Феличе Фонтана художники и анатомы трудились совместно над созданием из воска скульптурных копий человеческого тела. Анатомы работали с трупами, готовя внешнюю оболочку, скульпторы заливали ее гипсовым раствором, и таким образом создавались формы моделей. В них слой за слоем заливался воск, и, где необходимо, свиной жир, что позволяло в процессе наслаивания воспроизводить прозрачность тканей.
После этого с помощью ниток, кистей и тонких гравировальных резцов воспроизводились контуры и рисунок кожи человеческого тела. Добавлялись брови и одна за одной ресницы. В восковых статуях болонского художника Лелли в качестве основы использовались натуральные скелеты. Коллекция музея произвела на императора Австрии Иосифа II настолько сильное впечатление, что он сделал заказ на 1192 копии, чтобы они использовались для развития медицинской науки в его государстве. В свою очередь Фредерик, профессор анатомии из Амстердама, пользовался для сохранения образцов химическими фиксаторами и красителями. В его доме имелась экспозиция скелетов младенцев и детей постарше в разных позах – как напоминание о быстротечности жизни.
Но ничто не шло в сравнение с реальностью человеческого тела, выставленного для обозрения. Огромные толпы привлекали публичные демонстрации вскрытия и препарирования. Некоторые приходили на такие демонстрации, изменив внешность. Эти люди собирались якобы для того, чтобы приобрести знания. Но в сущности вскрытие очень походило на продолжение публичной казни. Принятый в Англии в 1752 году Закон о наказании за убийства связал непосредственно оба эти действия, так как, согласно ему, тела казненных преступников могли предоставляться для анатомирования, которое превращалось в посмертное наказание, лишавшее преступника традиционного погребения. Законом 1832 года об Анатомических исследованиях бесправность английских нищих перешагивала границу жизни и смерти: отныне их тела разрешалось конфисковывать для проведения анатомирования.
Таким образом, по мере развития науки смерть и анатомирование шли рука об руку. Что уж говорить об отвращении к функциям женского организма, которые связывались с похотью, развратом, родовыми муками, вызывая затем патологический интерес к ее утробе? Анатомирование и удаление кожи были не так уж далеки от реальностей страдания, секса и смерти.
Открытая взору, внутренность тела доказывает смертность человека. Но многим ли приходилось в буквальном смысле заглянуть в себя и увидеть свое нутро? Свою возможную смерть мы наблюдаем через призму чужих смертей, да и то в исключительных обстоятельствах: в условиях войны или при несчастном случае либо убийстве, когда приходится быть непосредственным свидетелем происшествия, повлекшего за собой смерть, или наблюдать результат происшествия со смертельным исходом, – только тогда кровавая реальность смерти предстает перед нами ясно и четко во всей своей полноте.
По мнению Рейчел, Странник старался разрушить эти барьеры своим методом, жестоким и полным боли. Умерщвляя свои жертвы подобным образом, он стремился показать им их собственную смерть и дать почувствовать значение истинной боли; но эти опыты служили напоминанием другим, что смертны и они, что и для них наступит день последней, чудовищной муки.
Странник стер границы между пыткой и казнью, любознательностью научного поиска и садизмом. Он являлся частью тайной истории человечества, нашедшей отражение в труде «Анатолия», написанном в тринадцатом веке магистром Николаем Физичи, где он указывал, что древние производили анатомирование не только мертвых, но и на живых. Осужденного преступника, связанного по рукам и ногам начинали препарировать с ног и рук, постепенно продвигаясь к внутренним органам. Сходные случаи упоминаются Цельсием и Августином, хотя эти факты упорно отвергаются историографами медицины.
И вот теперь Странник взялся писать историю на свой манер, предлагая свой собственный сплав науки и искусства, чтобы придать смерти свой особый почерк и создать в человеческом сердце ад.
Мы сидели в номере Рейчел, и она поведала нам обо всем этом. Между тем за окнами стемнело, с улицы доносились звуки музыки.
– Как мне кажется, – говорила Рейчел, – ослепление жертв можно считать символом их неспособности понять реальность боли и смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72