В другом углу стояла большая бобина полиэтиленовой пленки.
По стенам в два ряда располагались пустые полки, за исключением одной, у дальней стены, где лежал какой-то сверток, плотно завернутый в пленку. Я подошел поближе и посветил на него фонарем: сквозь пленку стала заметна хлопчатобумажная ткань брюк и рубашка в зеленую клетку. Я прошелся лучом по всему свертку и увидел маленькие башмачки, и копну волос, а еще бесцветное лицо с растрескавшейся и лопнувшей кожей и раскрытые глаза с помутневшей роговицей. Запах разложения несколько приглушенный пленкой, тем не менее, ощущался сильно. По описанию я узнал одежду и понял, что нашел Эвана Бейнса, малыша, пропавшего во время праздника в имении Бартонов.
– Боже милостивый! – ахнул Эйнджел. Луис промолчал.
Я подошел ближе и присмотрелся к пальцам и лицу. Если не считать последствий разложения, тело осталось неповрежденным, одежду мальчика, по всей видимости, также не трогали. Перед смертью Эвана Бейнса не подвергали мучениям, однако на виске кожа сильнее изменила цвет, и в ухе виднелась засохшая кровь.
Пальцы левой руки были развернуты к груди, а правой – сжаты в кулачок.
– Эйнджел, иди сюда с сумкой.
Он встал рядом, и в глазах его отражались гнев и горечь отчаяния.
– Это Эван Бейнс, – объяснил я. – Маски принес?
Он молча наклонился к сумке и достал две пылезащитных маски и флакон лосьона «после бритья». Сбрызнув обе маски, Эйнджел протянул одну мне, а вторую надел сам. Затем он подал мне пару синтетических перчаток. Луис стоял поодаль, но маску не надел. Эйнджел направил свет на тело в пленке.
Я достал перочинный нож и прорезал у правой руки ребенка. Зашипел, вырываясь наружу, скопившийся газ и усилился смрадный дух. От него не могли полностью защитить даже маски.
Я нажал на кулачок мальчика обратной стороной ножа: лопнувшая кожа обнажила ноготь.
– Черт, держи фонарь ровно, – прошипел я сквозь зубы. В кулаке у мальчика что-то голубело.
Я ковырнул на этот раз решительнее. Мне необходим был ответ. Я должен был узнать, что произошло в этом подвале. Наконец, мне удалось высвободить голубой кусочек, и он упал на пол. Я поднял с пола и разглядел, освещая фонариком, свою находку. Это был осколок фарфора голубого цвета.
Пока я рассматривал осколок, Эйнджел посветил по дальним углам и вышел из отсека. Потом сверху послышался звук бура, вскрывающего замок, и вслед за ним голос Эйнджела, зовущего нас к себе. Поднявшись по лестнице, мы вошли в открытую Эйнджелом комнатушку. Размером не больше туалетной, она находилась непосредственно над отсеком, где лежал мальчик. На полке один на другом стояли три видеомагнитофона. Тонкий кабель змеей полз к отверстию в основании стены и пропадал в полу склада. На одном из магнитофонов продолжался отсчет секунд, пока Эйнджел не выключил его.
– В углу подвала есть очень маленькое отверстие не больше ногтя, но для объектива видеокамеры как раз подойдет, – начал объяснять Эйнджел. – Если не знать, куда смотреть, то его и не заметишь. Кабель, мне думается, пропущен по вентиляционной системе. Кто-то чрезвычайно любопытный очень интересовался всем, что здесь делается.
Но любопытство проявлял не тот, кто занимался детьми в подвале. Съемка непосредственно в отсеке отличалась бы значительно лучшим качеством. Такая таинственность имела смысл только в том случае, если наблюдатель не желал, чтобы его заметили. В комнатушке отсутствовал монитор, следовательно, автор затеи, он или она, хотел смотреть записи, устроившись поудобнее у себя дома, или существовало другое объяснение: тот, кто забирал кассеты, не мог предварительно просмотреть и отсортировать материал. Я знал немало типов, способных подрядиться на такую работенку, да Эйнджелу была известна такая публика. Но одно имя сразу же пришло на ум: Пили Пилар.
Мы вернулись в подвал, и я принялся разрыхлять землю в злосчастном отсеке принесенной Эйнджелом складной лопаткой. Долго мне трудиться не пришлось. Очень скоро лопата наткнулась на что-то мягкое. Я копнул глубже и стал отгребать землю. Эйнджел помогал мне маленькой совковой лопатой. Сквозь обнажившуюся пленку я с трудом рассмотрел сморщенную побуревшую кожу. Когда мы соскребли с пленки грязь, скрюченное тело ребенка стало видно отчетливее. Оно находилось в позе эмбриона, а голова скрывалась под левой рукой. Разложение не мешало заметить сломанные пальцы. А вот чтобы определить, мальчик это или девочка, тело пришлось бы перевернуть.
Эйнджел медленно обвел взглядом пол подвала, и я без труда понял его мысли, поскольку думал о том же: едва ли дело ограничивалось одним трупом. Выкопанное нами тело находилось очень близко к поверхности, а значит, под ним могли оказаться и другие. Этим подвалом пользовались очень-очень давно.
В отсек беззвучно проскользнул Луис, прижимая палец к губам. Правой рукой он медленно показал наверх. Мы замерли, затаив дыхание, прислушиваясь к едва слышным шагам: кто-то крадучись спускался к нам по лестнице. Эйнджел отступил за стеллажи и погасил фонарь. Луис растворился в темноте еще раньше. Я собирался занять место у двери и полез за пистолетом, но в этот момент пучок света ударил мне в лицо.
– Стой, – раздался тихий голос Бобби Сциорры, и мне ничего не оставалось, как медленно опустить руку.
Он двигался с удивительной быстротой. Бобби приближался из темноты к открытой дверце отсека, не отводя от меня луч фонаря. В правой руке его глянцево поблескивал ствол автомата специального образца, о котором мне рассказывал Коул после убийства Олли Уоттса. Бобби остановился в нескольких шагах от меня и ослепительно улыбнулся.
– Ты – покойник, – сказал он, – как и все дети в нише за твоей спиной. Я хотел тебя прикончить еще в том доме, но Старик велел не трогать тебя, за исключением случая, когда у меня не будет другого выбора. Теперь как раз такой случай представился.
– Продолжаешь подбирать за Феррерой дерьмо? – заметил я. – Но от такой работы следовало бы отказаться даже тебе.
– У всех свои слабости, – повел плечом Сциорра. – Санни любит подглядывать. Да, очень любит наблюдать, а что ему еще остается, если его член ни на что не годится. Он больной, и на всем этом подвинутый, но папочка его любит. А теперь папаше нужно, чтобы все дерьмо было убрано.
Так вот оно что. Значит, Санни Феррера записывал муки этих детей. Это он наблюдал, как Аделейд Модин на пару с Хайамзом медленно отнимала у них жизнь. Бесстрастный глазок кинокамеры записывал все это на пленку, в то время как крики несчастных эхом отдавались в каменном мешке подвала. А потом кошмарные сцены представали перед ним на экране в гостиной. Должно быть, он знал имена убийц, снова и снова наблюдал их за чудовищным занятием, но не пожелал положить конец преступлениям, потому что испытывал удовольствие от того, что видел.
– А как Старик обо всем узнал? – спросил я, но мог бы и не спрашивать. Я догадался, что находилось в машине, когда Пили ее разбил. Я полагал, что понял это, но, как оказалось, заблуждался, как уже бывало не раз.
В углу ниши раздался шорох, а за ним последовало легкое движение. Бобби повернулся на звук с кошачьей быстротой. Пучок света стал шире, он отступил и на мгновение перевел оружие с меня в угол.
В свете фонаря показалась наклоненная голова Эйнджела. Он посмотрел на Бобби и усмехнулся. В глазах Сциорры появилось недоумение, но в следующее мгновение он раскрыл рот, сознавая смысл произошедшего. Бобби хотел было повернуться, чтобы успеть перехватить Луиса, но тьма вокруг него вдруг ожила, и глаза Сциорры широко раскрылись. Он понял, но слишком поздно, что смерть добралась и до него.
В луче блеснула кожа Луиса, и белыми показались глаза. Его левая рука накрепко припечаталась к челюсти Сциорры. Бобби весь напрягся и застыл с выражением боли и страха в глазах. Он поднялся на цыпочки, раскинув руки в стороны, несколько раз сильно рванулся, потом сразу обмяк всем телом, словно из него выпустили воздух, но голова осталась в прежнем положении, широко раскрытые глаза остекленели. Луис вытащил длинный нож с тонким лезвием, которым проткнул Сциорру, и оттолкнул от себя тело. Бобби рухнул к моим ногам. Мелкие судороги несколько раз прошлись по его телу, и он затих. Мне в нос ударил запах его опорожненного мочевого пузыря.
Эйнджел появился из темноты за моей спиной.
– Я этого гада ползучего всегда ненавидел, – Эйнджел удовлетворенно смотрел на крошечную дырку у основания черепа мертвого головореза.
– Да и мне он таким нравится гораздо больше, – добавил Луис и посмотрел на меня. – Куда его девать?
– Оставь здесь. Дай мне его ключи.
Луис обшарил карманы Сциорры и бросил мне связку ключей.
– Он из посвященных. С этим могут быть проблемы?
– Не знаю. Постараюсь уладить дело. Держитесь поблизости. Через некоторое время я позвоню Коулу. Когда услышите сирены, сразу же уезжайте.
Эйнджел наклонился и осторожно отверткой поднял с пола оружие Сциорры.
– А это мы тоже здесь оставим? – спросил он. – Ты прав, это серьезная штука.
– Да, ствол тоже останется, – откликнулся я. Очевидно, это оружие связывало Олли Уоттса, Коннелла Хайамза и семейство Феррера. Оно было связующим звеном между серией убийств детей, совершавшихся на протяжении тридцати лет, и династией мафиози, существующей в два раза дольше.
Переступив через труп Сциорры, я выбежал со склада. Его черный «шевроле» стоял во дворе багажником к зданию. Ворота были закрыты. Машина очень напоминала ту, из которой пристрелили убийцу толстяка Олли. Я открыл ворота и выехал со двора склада «Манчино», потом оставил позади и Куинс, это скопище складов и кладбищ. Иногда они становились и тем и другим.
Глава 28
Итак, я приближался к определенного рода финалу. Вскоре мне предстояло стать свидетелем завершения череды преступлений, продолжавшихся на протяжении трех десятилетий. И сколько же молодых жизней оборвалось за этот срок! Их с лихвой хватило бы, чтобы заполнить подземелья заброшенного склада. Но независимо от того, во что это выльется, одного объяснения произошедшего недостаточно. Делу будет положен конец, но это не станет решением проблемы.
Я спрашивал себя, сколько раз в год безупречно одетый и с дорогим дорожным саквояжем адвокат Хайамз отправлялся в Нью-Йорк, чтобы загубить еще одну детскую жизнь. Он заказывал билет на поезд либо мило улыбался девушке-регистратору в аэропорту, а может, проезжал в своем роскошном, пахнущем натуральной кожей «кадиллаке» мимо дежурной при въезде на платную дорогу – неужели ничего в его лице не заставило всех этих людей повнимательнее присмотреться к вежливому, степенному мужчине с аккуратно подстриженной седой шевелюрой, одетому в строгий классического покроя костюм?
А еще у меня не шла из головы женщина, погибшая в огне пожара много-много лет назад. Совершенно очевидно, что сгорела тогда не Аделейд Модин.
Мне вспомнилось, как в разговоре со мной Хайамз сказал, что вернулся в Хейвен накануне дня, когда нашли ее тело. Выстроить теперь логическую цепь событий не составляло труда: вслед за паническим звонком Аделейд Модин последовал выбор подходящей жертвы из картотеки доктора Хайамза, затем совершилась подмена карточки с записями зубного врача; далее у тела было оставлено известное всем украшение и портмоне, а потом появились первые языки пламени и запах горящего мяса.
Сама же Аделейд Модин исчезла, чтобы затаиться в укромном уголке, дожидаясь благоприятного момента, и, появившись под новой личиной, продолжать убивать. Как коварная арахна, она караулила свою добычу среди хитросплетений своей паутины, а, когда та забредала в ее сети, Аделейд Модин набрасывалась на нее, и жертва оказывалась в полиэтиленовом коконе. Тридцать долгих лет она творила, что хотела, не зная преград и искусно пользуясь двумя лицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
По стенам в два ряда располагались пустые полки, за исключением одной, у дальней стены, где лежал какой-то сверток, плотно завернутый в пленку. Я подошел поближе и посветил на него фонарем: сквозь пленку стала заметна хлопчатобумажная ткань брюк и рубашка в зеленую клетку. Я прошелся лучом по всему свертку и увидел маленькие башмачки, и копну волос, а еще бесцветное лицо с растрескавшейся и лопнувшей кожей и раскрытые глаза с помутневшей роговицей. Запах разложения несколько приглушенный пленкой, тем не менее, ощущался сильно. По описанию я узнал одежду и понял, что нашел Эвана Бейнса, малыша, пропавшего во время праздника в имении Бартонов.
– Боже милостивый! – ахнул Эйнджел. Луис промолчал.
Я подошел ближе и присмотрелся к пальцам и лицу. Если не считать последствий разложения, тело осталось неповрежденным, одежду мальчика, по всей видимости, также не трогали. Перед смертью Эвана Бейнса не подвергали мучениям, однако на виске кожа сильнее изменила цвет, и в ухе виднелась засохшая кровь.
Пальцы левой руки были развернуты к груди, а правой – сжаты в кулачок.
– Эйнджел, иди сюда с сумкой.
Он встал рядом, и в глазах его отражались гнев и горечь отчаяния.
– Это Эван Бейнс, – объяснил я. – Маски принес?
Он молча наклонился к сумке и достал две пылезащитных маски и флакон лосьона «после бритья». Сбрызнув обе маски, Эйнджел протянул одну мне, а вторую надел сам. Затем он подал мне пару синтетических перчаток. Луис стоял поодаль, но маску не надел. Эйнджел направил свет на тело в пленке.
Я достал перочинный нож и прорезал у правой руки ребенка. Зашипел, вырываясь наружу, скопившийся газ и усилился смрадный дух. От него не могли полностью защитить даже маски.
Я нажал на кулачок мальчика обратной стороной ножа: лопнувшая кожа обнажила ноготь.
– Черт, держи фонарь ровно, – прошипел я сквозь зубы. В кулаке у мальчика что-то голубело.
Я ковырнул на этот раз решительнее. Мне необходим был ответ. Я должен был узнать, что произошло в этом подвале. Наконец, мне удалось высвободить голубой кусочек, и он упал на пол. Я поднял с пола и разглядел, освещая фонариком, свою находку. Это был осколок фарфора голубого цвета.
Пока я рассматривал осколок, Эйнджел посветил по дальним углам и вышел из отсека. Потом сверху послышался звук бура, вскрывающего замок, и вслед за ним голос Эйнджела, зовущего нас к себе. Поднявшись по лестнице, мы вошли в открытую Эйнджелом комнатушку. Размером не больше туалетной, она находилась непосредственно над отсеком, где лежал мальчик. На полке один на другом стояли три видеомагнитофона. Тонкий кабель змеей полз к отверстию в основании стены и пропадал в полу склада. На одном из магнитофонов продолжался отсчет секунд, пока Эйнджел не выключил его.
– В углу подвала есть очень маленькое отверстие не больше ногтя, но для объектива видеокамеры как раз подойдет, – начал объяснять Эйнджел. – Если не знать, куда смотреть, то его и не заметишь. Кабель, мне думается, пропущен по вентиляционной системе. Кто-то чрезвычайно любопытный очень интересовался всем, что здесь делается.
Но любопытство проявлял не тот, кто занимался детьми в подвале. Съемка непосредственно в отсеке отличалась бы значительно лучшим качеством. Такая таинственность имела смысл только в том случае, если наблюдатель не желал, чтобы его заметили. В комнатушке отсутствовал монитор, следовательно, автор затеи, он или она, хотел смотреть записи, устроившись поудобнее у себя дома, или существовало другое объяснение: тот, кто забирал кассеты, не мог предварительно просмотреть и отсортировать материал. Я знал немало типов, способных подрядиться на такую работенку, да Эйнджелу была известна такая публика. Но одно имя сразу же пришло на ум: Пили Пилар.
Мы вернулись в подвал, и я принялся разрыхлять землю в злосчастном отсеке принесенной Эйнджелом складной лопаткой. Долго мне трудиться не пришлось. Очень скоро лопата наткнулась на что-то мягкое. Я копнул глубже и стал отгребать землю. Эйнджел помогал мне маленькой совковой лопатой. Сквозь обнажившуюся пленку я с трудом рассмотрел сморщенную побуревшую кожу. Когда мы соскребли с пленки грязь, скрюченное тело ребенка стало видно отчетливее. Оно находилось в позе эмбриона, а голова скрывалась под левой рукой. Разложение не мешало заметить сломанные пальцы. А вот чтобы определить, мальчик это или девочка, тело пришлось бы перевернуть.
Эйнджел медленно обвел взглядом пол подвала, и я без труда понял его мысли, поскольку думал о том же: едва ли дело ограничивалось одним трупом. Выкопанное нами тело находилось очень близко к поверхности, а значит, под ним могли оказаться и другие. Этим подвалом пользовались очень-очень давно.
В отсек беззвучно проскользнул Луис, прижимая палец к губам. Правой рукой он медленно показал наверх. Мы замерли, затаив дыхание, прислушиваясь к едва слышным шагам: кто-то крадучись спускался к нам по лестнице. Эйнджел отступил за стеллажи и погасил фонарь. Луис растворился в темноте еще раньше. Я собирался занять место у двери и полез за пистолетом, но в этот момент пучок света ударил мне в лицо.
– Стой, – раздался тихий голос Бобби Сциорры, и мне ничего не оставалось, как медленно опустить руку.
Он двигался с удивительной быстротой. Бобби приближался из темноты к открытой дверце отсека, не отводя от меня луч фонаря. В правой руке его глянцево поблескивал ствол автомата специального образца, о котором мне рассказывал Коул после убийства Олли Уоттса. Бобби остановился в нескольких шагах от меня и ослепительно улыбнулся.
– Ты – покойник, – сказал он, – как и все дети в нише за твоей спиной. Я хотел тебя прикончить еще в том доме, но Старик велел не трогать тебя, за исключением случая, когда у меня не будет другого выбора. Теперь как раз такой случай представился.
– Продолжаешь подбирать за Феррерой дерьмо? – заметил я. – Но от такой работы следовало бы отказаться даже тебе.
– У всех свои слабости, – повел плечом Сциорра. – Санни любит подглядывать. Да, очень любит наблюдать, а что ему еще остается, если его член ни на что не годится. Он больной, и на всем этом подвинутый, но папочка его любит. А теперь папаше нужно, чтобы все дерьмо было убрано.
Так вот оно что. Значит, Санни Феррера записывал муки этих детей. Это он наблюдал, как Аделейд Модин на пару с Хайамзом медленно отнимала у них жизнь. Бесстрастный глазок кинокамеры записывал все это на пленку, в то время как крики несчастных эхом отдавались в каменном мешке подвала. А потом кошмарные сцены представали перед ним на экране в гостиной. Должно быть, он знал имена убийц, снова и снова наблюдал их за чудовищным занятием, но не пожелал положить конец преступлениям, потому что испытывал удовольствие от того, что видел.
– А как Старик обо всем узнал? – спросил я, но мог бы и не спрашивать. Я догадался, что находилось в машине, когда Пили ее разбил. Я полагал, что понял это, но, как оказалось, заблуждался, как уже бывало не раз.
В углу ниши раздался шорох, а за ним последовало легкое движение. Бобби повернулся на звук с кошачьей быстротой. Пучок света стал шире, он отступил и на мгновение перевел оружие с меня в угол.
В свете фонаря показалась наклоненная голова Эйнджела. Он посмотрел на Бобби и усмехнулся. В глазах Сциорры появилось недоумение, но в следующее мгновение он раскрыл рот, сознавая смысл произошедшего. Бобби хотел было повернуться, чтобы успеть перехватить Луиса, но тьма вокруг него вдруг ожила, и глаза Сциорры широко раскрылись. Он понял, но слишком поздно, что смерть добралась и до него.
В луче блеснула кожа Луиса, и белыми показались глаза. Его левая рука накрепко припечаталась к челюсти Сциорры. Бобби весь напрягся и застыл с выражением боли и страха в глазах. Он поднялся на цыпочки, раскинув руки в стороны, несколько раз сильно рванулся, потом сразу обмяк всем телом, словно из него выпустили воздух, но голова осталась в прежнем положении, широко раскрытые глаза остекленели. Луис вытащил длинный нож с тонким лезвием, которым проткнул Сциорру, и оттолкнул от себя тело. Бобби рухнул к моим ногам. Мелкие судороги несколько раз прошлись по его телу, и он затих. Мне в нос ударил запах его опорожненного мочевого пузыря.
Эйнджел появился из темноты за моей спиной.
– Я этого гада ползучего всегда ненавидел, – Эйнджел удовлетворенно смотрел на крошечную дырку у основания черепа мертвого головореза.
– Да и мне он таким нравится гораздо больше, – добавил Луис и посмотрел на меня. – Куда его девать?
– Оставь здесь. Дай мне его ключи.
Луис обшарил карманы Сциорры и бросил мне связку ключей.
– Он из посвященных. С этим могут быть проблемы?
– Не знаю. Постараюсь уладить дело. Держитесь поблизости. Через некоторое время я позвоню Коулу. Когда услышите сирены, сразу же уезжайте.
Эйнджел наклонился и осторожно отверткой поднял с пола оружие Сциорры.
– А это мы тоже здесь оставим? – спросил он. – Ты прав, это серьезная штука.
– Да, ствол тоже останется, – откликнулся я. Очевидно, это оружие связывало Олли Уоттса, Коннелла Хайамза и семейство Феррера. Оно было связующим звеном между серией убийств детей, совершавшихся на протяжении тридцати лет, и династией мафиози, существующей в два раза дольше.
Переступив через труп Сциорры, я выбежал со склада. Его черный «шевроле» стоял во дворе багажником к зданию. Ворота были закрыты. Машина очень напоминала ту, из которой пристрелили убийцу толстяка Олли. Я открыл ворота и выехал со двора склада «Манчино», потом оставил позади и Куинс, это скопище складов и кладбищ. Иногда они становились и тем и другим.
Глава 28
Итак, я приближался к определенного рода финалу. Вскоре мне предстояло стать свидетелем завершения череды преступлений, продолжавшихся на протяжении трех десятилетий. И сколько же молодых жизней оборвалось за этот срок! Их с лихвой хватило бы, чтобы заполнить подземелья заброшенного склада. Но независимо от того, во что это выльется, одного объяснения произошедшего недостаточно. Делу будет положен конец, но это не станет решением проблемы.
Я спрашивал себя, сколько раз в год безупречно одетый и с дорогим дорожным саквояжем адвокат Хайамз отправлялся в Нью-Йорк, чтобы загубить еще одну детскую жизнь. Он заказывал билет на поезд либо мило улыбался девушке-регистратору в аэропорту, а может, проезжал в своем роскошном, пахнущем натуральной кожей «кадиллаке» мимо дежурной при въезде на платную дорогу – неужели ничего в его лице не заставило всех этих людей повнимательнее присмотреться к вежливому, степенному мужчине с аккуратно подстриженной седой шевелюрой, одетому в строгий классического покроя костюм?
А еще у меня не шла из головы женщина, погибшая в огне пожара много-много лет назад. Совершенно очевидно, что сгорела тогда не Аделейд Модин.
Мне вспомнилось, как в разговоре со мной Хайамз сказал, что вернулся в Хейвен накануне дня, когда нашли ее тело. Выстроить теперь логическую цепь событий не составляло труда: вслед за паническим звонком Аделейд Модин последовал выбор подходящей жертвы из картотеки доктора Хайамза, затем совершилась подмена карточки с записями зубного врача; далее у тела было оставлено известное всем украшение и портмоне, а потом появились первые языки пламени и запах горящего мяса.
Сама же Аделейд Модин исчезла, чтобы затаиться в укромном уголке, дожидаясь благоприятного момента, и, появившись под новой личиной, продолжать убивать. Как коварная арахна, она караулила свою добычу среди хитросплетений своей паутины, а, когда та забредала в ее сети, Аделейд Модин набрасывалась на нее, и жертва оказывалась в полиэтиленовом коконе. Тридцать долгих лет она творила, что хотела, не зная преград и искусно пользуясь двумя лицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72