— Зачем? Здесь не так уж плохо.
— Да, конечно! — с издевкой улыбается Майк. — Особенно если вам и дальше будут платить за шлянье по порнографическим магазинам и по закусочным. Но вы не знаете шефа. Он денег на ветер не бросает. И с самого нчала подсчитал до последнего пенса, сколько на вас потратить и сколько на вас заработать, прежде чем отправить вас в морг.
— У меня от ваших прогнозов испортилось настроение, — бормочу я. — Вам не кажется, что если кто-то под угрозой, то это, скорее всего, вы?
— Верно, вы разнесли мой план в пух и прах, — отвечает Милев. — И Дрейк теперь, наверное, уверен, что я его вожу за нос, хотя у меня такого намерения и не было. Но я ему все еще нужен, хотя бы для того, чтобы высказать мнение о плане, который ему предложите вы. А когда вы это сделаете, ничто не помешает мне разнести его в пух и прах, как вы разнесли мой план.
— У меня нет плана, — успокаиваю я его.
— Если у вас нет плана, вам прямая дорога на кладбище. Если нет, придумайте хоть какой-нибудь. Вы уже знаете слишком много. Дрейк не оставит вас в живых, если решит, что вы ему больше не нужны.
Он молчит, давая мне время вникнуть в то, что сказал, потом переходит к сути дела:
— Будет верхом глупости, если мы, болгары, разрешим этому англичанину расправиться с нами…
— Раз вы ставите вопрос на национальную основу…
— Наше единственное спасение — выработать общий план, для осуществления которого и я, и вы будем одинаково необходимы. Нужно, чтобы это было нечто солидное, в противном случае шеф не одобрит.
— Да, это было бы идеально, — соглашаюсь я, рассеянно глядя на клочок задымленного неба над грядой прокопченных крыш за немытым окном.
— Так что не держите этот ваш план за пазухой, давайте обсудим его спокойно, — заключает Майк.
В эту минуту я улавливаю легкий шум в соседней комнате, что дает мне основание переменить тему:
— Там, кажется, кто-то есть…
— Это мой соквартирант. Не беспокойтесь. Он ни слова не понимает по-болгарски.
— А, ну хорошо.
— Предлагаю обсудить ваш план без проволочек, неизвестно, когда Дрейку вздумается снова вызвать нас.
— У меня нет никакого плана.
— Слушайте, — говорит Милев, стараясь сохранить спокойствие. — Вы не дурак, но и я не так глуп, как вы думаете. Я знаю, что у вас есть план. И еще знаю: вы поэтому разгромили мой план, чтобы подсунуть шефу свой. Но я могу поступить с вами точно так же, как вы со мной. Существует тысяча способов посеять недоверие. Поэтому говорю вам еще раз, не хитрите. Лучше откройте карты, пока не поздно.
— Кажется, мы говорим по-болгарски, а не понимаем друг друга, — сокрушенно говорю я. — Неужели вам непонятно, что это значит: нет у меня никакого плана. Понимаете, нет!
— Вы действительно считаете меня дураком, — повышает тон Майк Милев. — Смотрите, как бы сами не оказались в дураках! Думаете, мне не ясно, что вы изо всех сил стараетесь спихнуть меня и сесть на мое место! Я знал, что вы этого захотите, как только увидел вас на Дрейк-стрит. Это известная наша слабость подставлять друг другу ножку. Только здесь не Болгария. И законы на Дрейк-стрит другие. И прежде чем вы на меня замахнетесь, вас не будет на свете. Так что я спрашиваю в последний раз: будете вы действовать со мной заодно или…
— Почему бы и нет, — я пожимаю плечами. — Но если вы ждете, что я вытащу из кармана план, которого нет, то…
В эту минуту он что-то достает из кармана. И это что-то, конечно, пистолет, который он самым непринужденным образом направляет мне в грудь.
— Некогда торговаться, голубчик, — несколько театрально заявляет Майк (должно быть, чтобы объяснить появление пистолета). — Застрелю и глазом не моргну. Здесь, на Дрейк-стрит, никто меня за это не упрекнет. Законная оборона при нападении. Ну?
Я не уверен, что он выстрелит. Возможно, это тоже поза — ведь у него слабость к позам. Но никогда нельзя знать наверняка, куда эта слабость заведет человека. И потому я внезапно поднимаю столик и обрушиваю его на Милева. Тот падает в кресло, я бросаюсь к нему и вырываю пистолет. После чего швыряю оружие как можно дальше — в окно, вернее, в стекло, потому что окно закрыто.
Я готов удалиться, но в комнату вдруг врывается сосед Майка должно быть, привлеченный шумом схватки. В знак сочувствия он подпирает меня кулаком и кидает на Майка, который делает то же самое. Словом, англо-болгарская дружба, кажется, будет продемонстрирована на моем горбу.
Но эти двое — совсем иного калибра, чем Ал и Боб. Но я стараюсь внушить им, что за любую шалость приходится расплачиваться. Наконец, повалив их друг на друга в угол дивана, я покидаю квартиру Майка.
— О мистер Питер! Вам, кажется, опять досталось! — сочувственно заявляет Дорис. — Как только брат вернется, я сбегаю в аптеку.
— Не беспокойтесь, — говорю я. — Не стоит обращать внимание на такие пустяки.
Беглый осмотр в зеркале убеждает меня, что отделался я в самом деле пустяками: синяк под левым глазом и царапина над правой бровью. Нет, этой паре далеко до дрейковых горилл! Не тот размах. И мускулатура не та.
Позже, уже умывшись и заняв любимое — горизонтальное — положение на кровати, я начинаю размышлять и прихожу к выводу, что в какой-то мере недооценил своего противника. Майк вполне способен выпустить в меня целую обойму из темного подъезда. Для этого не нужны ни мускулы, ни бицепсы. А главная цель его жизни сейчас — убрать меня с дороги. И если дорога называется Дрейк-стрит, убрать человека не так уж трудно.
Пожалуй, было бы умнее конфисковать пистолет, вместо того чтобы выбрасывать его во двор, откуда Майк в любую минуту может его забрать. Ну конфисковал бы я этот пистолет, а дальше что? Ясно как белый день, что ничего; он найдет себе другой. Это не так уж трудно в этом квартале, на этой улице.
Взвешивая ситуацию, я, должно быть, засыпаю, потому что мне вдруг начинает казаться, будто кто-то настойчиво трясет меня за голову, и я не сразу соображаю, что трясут не голову, а дверь. Наверное, я довольно долго предавался рассуждениям о Майке и прочем: в комнате уже темно, за окном — ночь.
— Кто там? В чем дело? — спросонья спрашиваю я.
— А, вы здесь! Почему не открываете? — слышен за дверью рев одной из горилл, непонятно, какой именно.
Я встаю и открываю дверь. Передо мной — массивный шкаф по кличке Ал.
— Вы что, померли?
— Пока еще нет, — невозмутимо говорю я. — В чем дело? Пожар, что ли?
— Вас зовет шеф.
— Ладно. Убирайтесь. Сейчас приду.
В ответ Ал демонстративно усаживается в кресло и красноречиво смотрит на часы.
— Я же сказал, что приду сам. Не потеряюсь, знаю дорогу.
— Ничего вы не знаете, — рычит Ал. — Шеф в другом месте. Даю вам пять минут.
Через пять минут мы уже шагаем по Дрейк-стрит, а немного позже, к моему удивлению, выходим на широкую улицу. Потом сворачиваем раз, другой и подходим к ярко освещенному зданию, на фасаде которого алеет неоновая надпись: «ЕВА».
Машинально следую за своим провожатым в обильно освещенный, но еще пустой вестибюль, полный показной и фальшивой роскоши. Здесь и позолоченная гипсовая лепнина на стенах, и красный бобрик на полу и множество зеркал. Да, это не скудные подвальчики Дрейк-стрит! Мы минуем транзитом вход в зал, задрапированный бархатными занавесками, и, проследовав по узкому коридору, через дверь с надписью «Офис» попадаем в другой коридор, кончающийся другой дверью. Горилла нажимает кнопку звонка. Над дверью вспыхивает зеленая лампочка. Он делает мне знак: мол, входи!
— А, вот наконец и вы! — восклицает шеф, небрежно расположившийся за письменным столом. — Неужели вас до сих пор били?
— Кто бил? — с невинным видом осведомляюсь я, усаживаясь в кресло.
— Об этом вы сейчас расскажете, Питер. Мои личные сведения исчерпываются скромной информацией, начертанной на вашей физиономии.
— Надеюсь, ее неполнота вас не расстраивает, — замечаю я.
— Конечно, нет. Мне это безразлично. В конце концов, не меня же били. Но все-таки вы должны поделиться.
Я нерешительно осматриваюсь, словно колеблюсь, выполнять распоряжение или не стоит. Это помещение значительно меньше кабинета Дрейка на Дрейк-стрит, но зато обставлено сверхмодно: гармония фиолетовых и серебристо-серых тонов, обилие стекла и полированных плоскостей, шелковые драпри, — словом, экстравагантность, не поддающаяся описанию.
— На меня набросился Майк, да не один, а с приятелем, — сообщаю я, преодолев колебания.
— Как это произошло?
Я описываю, как это произошло, не вдаваясь в подробности. Шеф молчит и наконец заявляет:
— М-да-а… Этого я не люблю. Но на вашем месте я бы ему отомстил.
— По-моему, это лишнее.
— Нет, не лишнее, потому что теперь он везде начнет похваляться, что задал вам трепку. А это окончательно уронит ваш престиж среди моего персонала. Того и гляди, пойдет молва, что вас слишком часто бьют.
— Я не претендую на репутацию гориллы.
— Но вы мой секретарь, Питер. А секретарь Дрейка должен быть сильной личностью.
Отвечать на это замечание я не считаю нужным, и шеф переходит к другой теме:
— Что же теперь? Вы дрожите, как бы Майк не подверг ваш план полному уничтожению?
— Чтобы дрожать, его нужно сначала иметь, этот план.
— А у вас его нет?
— Пока нет.
— И вы не в состоянии его составить?
— Я не настолько беспомощный. Но и не могу составлять планы на голом месте.
— Что вы имеете в виду?
С ответом приходится подождать, потому что в эту минуту вторая дверь кабинета — та, что позади письменного стола, — открывается, и в помещении становится светлее. Когда на небосклоне всходит звезда первой величины, на земле всегда становится светлее. На звезде платье из серебристого люрекса, такое длинное и такое узкое, что будь она не звезда, а смертная женщина, она не могла бы двигаться в такой упаковке. Бедра и бюст вызывающе блестят в этой роскошной обертке, но лично меня этот вызов оставляет холодным, потому что когда женское тело кажется отлитым из металла, то него тянет леденящим холодом.
Бренда — дама эта не кто иной, как мисс Бренда Нельсон, — плавно скользит по серому бобрику пола в своем серебристом коконе, грациозно помахивая рукой в длинной серебристой перчатке, в руке у нее длинный мундштук. Ей удается благополучно добраться до фиолетового дивана и расположиться на нем в претенциозно-элегантной позе. Подозреваю, что от этой позы у нее очень скоро заболит спина.
— Я вам не мешаю, дорогой? — спрашивает она, не давая себе труда взглянуть на меня.
— Конечно, нет, дорогая, — отзывается Дрейк, который, в свою очередь, не дает себе труда взглянуть на нее, он сверлит меня своими голубыми глазками.
— Так что же вы имеете в виду?
— Мне нужно знать хотя бы две вещи; во-первых, данные о товаре…
— Товар — наркотики, раз это вас так интересует.
— Меня не интересует, что это за товар, наркотики или женские бюстгальтеры. Мне нужно знать, как я уже говорил, вес и объем.
— Серьезный вес и большой объем, я вам уже сказал.
Я молчу, давая ему понять, что такие общие сведения никакой ценности не представляют и мне от них никакого проку. Но он рычит свое:
— А во-вторых? Вы сказали, что вам нужно знать две вещи?
— Ну, это проще простого. Вы сами понимаете, что я не стану потеть за горсть медяков.
— Пока что я вам не обещал и этого.
— А еще удивляетесь, что я вам не предлагаю никакого плана.
— Слушайте, Питер! — заявляет Дрейк с чуть заметной угрозой в голосе. — Я вам плачу не за то, чтобы вы позволяли себе разговаривать таким тоном. Я ввел в своей фирме стиль работы, нарушать который не позволю.
Я киваю.
— Мне это известно. И я не сомневаюсь, что, если понадобится, вы мне продемонстрируете этот ваш стиль. Вы можете меня бить до полусмерти, мистер Дрейк, но в таком случае раз и навсегда проститесь с мыслью, что я вас посвящу в свой план.
— Это покажет будущее.
— Зачем же заглядывать в будущее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43