А то продрогнете. Сигарету не хотите?
— С удовольствием.
Она взяла две сигареты из шкатулки на столике, зажгла их, одну дала Квинну, потом поставила пепельницу.
— Не знаю, почему у меня получается все наперекосяк, — устало произнес Квинн. Я хотел найти вас, чтобы сказать спасибо. Принести цветы. Или что-то в этом роде. Но я наклюкался и вел себя словно… Словно кто, по-вашему? Как я вел себя?
— Самоуверенно и агрессивно. Больше в манере держаться чем на словах.
— Самоуверенно и агрессивно? Похоже на правду. Вы говорите все как есть, так?
— Вы же сами просили откровенности. — Она улыбнулась и добавила: — Но вы не называли меня милочкой.
— Уже хорошо. — Он тоже улыбнулся, и улыбка получилась приятной, без привычной насмешливости. — Послушайте, вы мне поверите, если я скажу, что очень вам признателен за все, что вы для меня сделали?
— Конечно, поверю. Может, вы чего-нибудь хотите? Не в смысле выпивки, но, например, сэндвич? Может, вы проголодались?
— Нет, спасибо… — Он помолчал и сказал: — Но если бы вы мне сказали, где кухня, я сделал бы себе кофе…
— Кофе в два часа ночи? Но вы не заснете!
— Вот именно. — Квинн пытался говорить непринужденно, но его голос то и дело срывался и рука с сигаретой дрожала.
— У вас часто бывают кошмары? — спросила Модести.
— Достаточно часто. — Он постарался затянуться сигаретой, но губы отказывались слушаться.
— Может, вам станет легче, если вы расскажете, в чем дело?
— Да, наверно, вы уже обо всем догадались. Мое имя могло кое-что сказать вам. Генри Квинн. Второй пилот на том самом самолете, который в прошлом сентябре захватили террористы.
— Тогда похищалось много самолетов. А в сентябре я поневоле оказалась в отрыве от текущих событий и газет.
Он уставился в пустоту и заговорил:
— Два араба. Они возникли, когда мы садились в Риме… Когда мы приземлились, они потребовали, чтобы итальянцы освободили трех террористов, которых арестовали после теракта в Милане в прошлом году. В противном случае угрожали уничтожить самолет и всех, кто в нем находился. Восемнадцать часов шли переговоры с итальянцами. Красным Крестом и так далее.
Он попытался затушить сигарету, но рука его так дрожала, что Модести сама взяла у него окурок и затушила в пепельнице.
— Я убил троих, — с трудом произнес Квинн, закрывая глаза. — В том числе и ребенка.
— Как это?
Он отыскал ее руку и стиснул, хотя, как показалось Модести, сам того не подозревая.
— Это тянулось бесконечно долго. Прошло двенадцать часов. Четырнадцать, шестнадцать. Господи, как я ненавидел тех сволочей. Я пытался напомнить себе, что их надо опасаться, но ничего не вышло. Я был в ярости. Пассажиры вели себя великолепно. Я твердил про себя: мерзавцы, как смеете вы угрожать этим людям — мужчинам, женщинам, детям. Чтоб вы сдохли, чертовы фанатики!..
Он провел рукой, вытер губы.
— Не могу выразить словами это чувство, но оно росло во мне. Высилось, ширилось… — Он замолчал надолго, потом заговорил опять. — Мы действовали по правилам — наш экипаж… Главное, безопасность пассажиров… Только что это значит на самом деле? Сидеть сложа руки и ждать, когда они сменят гнев на милость? Но что, если они все равно решили уничтожить и нас, и пассажиров, и себя? Не знаю, как нужно было поступать… Но в какой-то момент один из них вышел из самолета, стал препираться то ли с министром, то ли с кем-то еще. А второй стоял в конце прохода с гранатой в руке. Граната Миллса. Он не выдернул чеку. — Квинн посмотрел на Модести и добавил: — Если чека не выдернута, то от гранаты не может быть вреда…
— Да.
— Ну, а я дал отдохнуть одной стюардессе, разносил еду. И мне показалось, что есть шанс. Автомат был у араба на плече. Я шел с подносом. И еще мне удалось вывернуть стальной прут с полки в нашем отсеке. Я все пытался собраться с силами и атаковать гадов… Майк Чарли — командир корабля, — сохранял хладнокровие. Он, похоже, стал побаиваться за меня. Он то и дело бормотал: «Не надо действовать наобум, Квинн… Квинн, держи себя в руках». Но тут я понял, что можно рискнуть. Я спрятал прут под поднос и, когда почти поравнялся с арабом, бросил поднос и ударил его прутом по запястью. — У Квинна взгляд сделался отсутствующим и, хотя он говорил все так же тихо, речь стала быстрой, сбивчивой. — Я рассчитал вроде бы правильно. Если бы араб выронил гранату, его песенка была бы спета. Но я самую малость промахнулся. Он выдержал удар, не выронил гранату, отскочил назад и выдернул чеку. И хотя я и ударил его прутом по голове, он успел бросить гранату. Я услышал, как она ударилась о пол, повернулся и увидел, что она катится по проходу. Катится, катится и чуть подпрыгивает. Потом этот бедняга, который летел с женой и дочкой, прыгнул на нее. Он, конечно, не мог помешать ей взорваться, не мог ее куда-то там выбросить. Он просто решил ее накрыть своим телом… Да, это был храбрый поступок. Но чертова граната подпрыгнула и покатилась под кресла. А потом я услышал грохот от взрыва и крики, крики…
Квинн клацал зубами так, что не мог говорить. Он мотал головой, пытаясь успокоиться. Модести держала его за руку. Затем он перестал мотать головой и уставился на нее с удивлением. Теперь уже он затих, и все его защитные механизмы вышли из строя. Модести подумала, что он выглядит очень юным и уязвимым.
Наконец он снова заговорил — тихо и как-то монотонно:
— В общем, все пошло наперекосяк. Тот, кто пытался схватить гранату, не пострадал. Уцелела и его жена. Но девочка погибла. А кроме того, скончались еще двое, сидевших сзади. Те, кто были снаружи, быстро обезвредили второго араба… Ну а потом началось расследование. Меня обвинили в том, что я пошел на неоправданный риск. Они, конечно, были правы.
Квинн лежал и тяжело дышал. Потом в лице его появилась уже знакомая Модести агрессивность, и он пробормотал:
— Ну, говорите, что я вовсе не виноват, что просто так уж неудачно все вышло. Все мои друзья говорят это мне. По крайней мере, в лицо…
— То, что думают они или я, не имеет никакого значения, — спокойно отозвалась Модести. — Это ваше бремя, Квинн, и никому, кроме вас, не будет позволено нести его.
— Так, вот слова железной женщины, — усмехнулся Квинн, пытаясь подавить смятение. — Но между нами, что вы об этом думаете?
— Я скажу вам, что я знаю, а не что думаю. Если бы вам удалось обезвредить террориста, вы стали бы героем и о вас писали бы газеты — «Отчаянный поступок летчика спасает пассажиров». Но не надо забывать, что «отчаянный» означает и «рискованный», и все может обернуться плохо.
— Так, собственно, и вышло.
— Очень жаль. В отношении терроризма я жестко смотрю на вещи, Квинн. Если дать понять этим мерзавцам, что их угрозы действуют, они обнаглеют донельзя. Собственно, так уже и происходит.
— Я убил троих, в том числе ребенка…
— Ежедневно умирает множество людей — в автокатастрофах, при бомбежках, в результате бандитских налетов.
— Одним больше, одним меньше, не велика разница? Здорово.
— Несколько погибших могут спасти пару сотен других людей. Они могут помешать чуме распространяться с такой легкостью.
— Чудно. Если не оказаться в числе этих двоих…
— Как начертано в книге судьбы, так и происходит, — кивнула Модести.
— Вы из фаталистов?
— Отчасти, — улыбнулась Модести. — Но не из пассивных.
— Я могу это засвидетельствовать. — Взгляд его потеплел. — Бах, трах, тарарах! — Он вздохнул: — Спасибо, что дали мне возможность выговориться. И за то, что напомнили насчет моего личного бремени. Это лучше, чем слюнявые утешения. В основном я справляюсь с собой, только вот ночные кошмары… Стоит заснуть, и ты оказываешься без брони и лат… Хотите знать, почему я так мерзко вел себя по отношению к вам с самого начала?
— Ну?
— Вы внушаете мне благоговейный ужас. Вы сильнее меня. А мне это не по душе.
— Благоговейный страх? Бросьте, Квинн, что за ерунда.
— Это сущая правда. Вы слишком уж совершенны. Я не говорю про ноги, фигуру… Нет, вы потрясающе справляетесь с ситуацией. Не проигрываете. Ну а для того, кто знает, что такое поражение, это уж слишком.
— Извините, — ответила Модести. — Но постарайтесь не восставать против меня. Ну, что, теперь вы будете хорошим мальчиком и ляжете спать?
Он покачала головой и, натянуто улыбнувшись, произнес:
— Нет, вряд ли это получится без моего плюшевого мишки. Слишком уж все жутко. Стоит кошмарам начаться, они не отпускают. А вы идите спать. И забудьте про кофе. Я уже не хочу спать. Но можно покурить?
Модести кивнула, потом сказала:
— Может, вам будет легче, если я останусь?
— Вы… со мной? — неуверенно спросил Квинн. — Здесь? — Он оглянулся. В комнате не было второго дивана. — В постели?
— Если это поможет отогнать ваши кошмары.
Она заметила, как на его лице отразилась борьба противоречивых чувств.
— Старину Квинна хотят совратить?
— Старине Квинну есть из чего выбирать. Но не надо делать над собой усилие. Если присутствие теплого женского тела пойдет ему на пользу, тем лучше. — Она развязала халат и сбросила его. — А ну-ка, уступите место даме.
Модести скользнула к нему, улеглась рядом, положила его голову себе на плечо, потом протянула руку к шнуру бра.
— Свет выключить?
— Пока нет. — Он чуть слышно охнул при первом соприкосновении их тел, потом осторожно провел рукой по ее гладкой коже. Через некоторое время, когда он стал выказывать признаки настоящего пробуждения, она шепнула ему на ухо:
— Ничего не надо доказывать, Квинн. Просто получайте удовольствие.
Позже она испытала удивление перед тем, как бережно он обращался с ней, как внимательно реагировал на ее поведение. Она охотно оставила роль утешительницы, отдавшись тому сложному сочетанию игры, что неизбежно входит в понятие «заниматься любовью».
Еще позже, уже перед тем, как заснуть, Квинн погладил ее грудь и, издав смешок, сказал:
— Это лучше, чем плюшевый мишка. Раз-раз — и на матрас…
Глава 7
Рене Вобуа, руководитель Второго отдела, посмотрел на часы.
— Получилось быстрее, чем я ожидал.
Модести, разложив на столе три фотографии, сказала:
— Мне повезло. Если бы у Бурже и Гара были фальшивые документы, я провела бы тут весь день.
— А этот Серваль? — спросил Рене, показывая на третий снимок. — Он тоже участвовал?
— Да. — Модести обратилась к сотруднику Сюрте. — Как вы полагаете, мсье, тут есть связь?
— Вне всякого сомнения. — Он положил на стол листок из картотеки. — Они работают втроем. Живут в Марселе.
— Унион Корс? — спросил Вобуа.
— Нет, эти действуют самостоятельно.
— Отлично, инспектор. В таком случае оповестите всех, к кому это относится, чтобы как можно скорее все трое были задержаны.
— Для допроса в вашем отделе?
— Да.
— Хорошо, мсье. Надеюсь на скорый успех, но если эти трое решили лечь на дно…
Вобуа мрачно кивнул. Сейчас был полдень. Модести Блейз позвонила ему в восемь утра, а в десять он уже ждал ее в аэропорту Орли. Он подытожил:
— Будем надеяться на удачу.
Пять минут спустя, сидя рядом с Модести на заднем сиденье своей машины, которая катила по бульвару Осман, Рене Вобуа спросил:
— Вы действительно полагаете, что мой друг Таррант еще может быть жив?
— Меня решительно не устраивает, что он может быть мертв, Рене.
— Даже если ваша гипотеза справедлива, может оказаться трудно отыскать и освободить его. Если это вообще возможно.
— Сначала хорошо бы понять, где он находится, а потом уже думать, насколько это сложно…
— Мы окажем вам все необходимое содействие. — Рене чуть покривился и продолжил: — Что и говорить, задачи наших отделов порой вступали в противоречие, но мы с сэром Джеральдом всегда находили взаимопонимание…
— Я знаю, Рене. Если вам удастся найти тех троих и выяснить, кто напустил их на Квинна, пожалуйста, позвоните мне.
— Конечно. А теперь могу предложить вам ранний ланч до того, как отвезу обратно в Орли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— С удовольствием.
Она взяла две сигареты из шкатулки на столике, зажгла их, одну дала Квинну, потом поставила пепельницу.
— Не знаю, почему у меня получается все наперекосяк, — устало произнес Квинн. Я хотел найти вас, чтобы сказать спасибо. Принести цветы. Или что-то в этом роде. Но я наклюкался и вел себя словно… Словно кто, по-вашему? Как я вел себя?
— Самоуверенно и агрессивно. Больше в манере держаться чем на словах.
— Самоуверенно и агрессивно? Похоже на правду. Вы говорите все как есть, так?
— Вы же сами просили откровенности. — Она улыбнулась и добавила: — Но вы не называли меня милочкой.
— Уже хорошо. — Он тоже улыбнулся, и улыбка получилась приятной, без привычной насмешливости. — Послушайте, вы мне поверите, если я скажу, что очень вам признателен за все, что вы для меня сделали?
— Конечно, поверю. Может, вы чего-нибудь хотите? Не в смысле выпивки, но, например, сэндвич? Может, вы проголодались?
— Нет, спасибо… — Он помолчал и сказал: — Но если бы вы мне сказали, где кухня, я сделал бы себе кофе…
— Кофе в два часа ночи? Но вы не заснете!
— Вот именно. — Квинн пытался говорить непринужденно, но его голос то и дело срывался и рука с сигаретой дрожала.
— У вас часто бывают кошмары? — спросила Модести.
— Достаточно часто. — Он постарался затянуться сигаретой, но губы отказывались слушаться.
— Может, вам станет легче, если вы расскажете, в чем дело?
— Да, наверно, вы уже обо всем догадались. Мое имя могло кое-что сказать вам. Генри Квинн. Второй пилот на том самом самолете, который в прошлом сентябре захватили террористы.
— Тогда похищалось много самолетов. А в сентябре я поневоле оказалась в отрыве от текущих событий и газет.
Он уставился в пустоту и заговорил:
— Два араба. Они возникли, когда мы садились в Риме… Когда мы приземлились, они потребовали, чтобы итальянцы освободили трех террористов, которых арестовали после теракта в Милане в прошлом году. В противном случае угрожали уничтожить самолет и всех, кто в нем находился. Восемнадцать часов шли переговоры с итальянцами. Красным Крестом и так далее.
Он попытался затушить сигарету, но рука его так дрожала, что Модести сама взяла у него окурок и затушила в пепельнице.
— Я убил троих, — с трудом произнес Квинн, закрывая глаза. — В том числе и ребенка.
— Как это?
Он отыскал ее руку и стиснул, хотя, как показалось Модести, сам того не подозревая.
— Это тянулось бесконечно долго. Прошло двенадцать часов. Четырнадцать, шестнадцать. Господи, как я ненавидел тех сволочей. Я пытался напомнить себе, что их надо опасаться, но ничего не вышло. Я был в ярости. Пассажиры вели себя великолепно. Я твердил про себя: мерзавцы, как смеете вы угрожать этим людям — мужчинам, женщинам, детям. Чтоб вы сдохли, чертовы фанатики!..
Он провел рукой, вытер губы.
— Не могу выразить словами это чувство, но оно росло во мне. Высилось, ширилось… — Он замолчал надолго, потом заговорил опять. — Мы действовали по правилам — наш экипаж… Главное, безопасность пассажиров… Только что это значит на самом деле? Сидеть сложа руки и ждать, когда они сменят гнев на милость? Но что, если они все равно решили уничтожить и нас, и пассажиров, и себя? Не знаю, как нужно было поступать… Но в какой-то момент один из них вышел из самолета, стал препираться то ли с министром, то ли с кем-то еще. А второй стоял в конце прохода с гранатой в руке. Граната Миллса. Он не выдернул чеку. — Квинн посмотрел на Модести и добавил: — Если чека не выдернута, то от гранаты не может быть вреда…
— Да.
— Ну, а я дал отдохнуть одной стюардессе, разносил еду. И мне показалось, что есть шанс. Автомат был у араба на плече. Я шел с подносом. И еще мне удалось вывернуть стальной прут с полки в нашем отсеке. Я все пытался собраться с силами и атаковать гадов… Майк Чарли — командир корабля, — сохранял хладнокровие. Он, похоже, стал побаиваться за меня. Он то и дело бормотал: «Не надо действовать наобум, Квинн… Квинн, держи себя в руках». Но тут я понял, что можно рискнуть. Я спрятал прут под поднос и, когда почти поравнялся с арабом, бросил поднос и ударил его прутом по запястью. — У Квинна взгляд сделался отсутствующим и, хотя он говорил все так же тихо, речь стала быстрой, сбивчивой. — Я рассчитал вроде бы правильно. Если бы араб выронил гранату, его песенка была бы спета. Но я самую малость промахнулся. Он выдержал удар, не выронил гранату, отскочил назад и выдернул чеку. И хотя я и ударил его прутом по голове, он успел бросить гранату. Я услышал, как она ударилась о пол, повернулся и увидел, что она катится по проходу. Катится, катится и чуть подпрыгивает. Потом этот бедняга, который летел с женой и дочкой, прыгнул на нее. Он, конечно, не мог помешать ей взорваться, не мог ее куда-то там выбросить. Он просто решил ее накрыть своим телом… Да, это был храбрый поступок. Но чертова граната подпрыгнула и покатилась под кресла. А потом я услышал грохот от взрыва и крики, крики…
Квинн клацал зубами так, что не мог говорить. Он мотал головой, пытаясь успокоиться. Модести держала его за руку. Затем он перестал мотать головой и уставился на нее с удивлением. Теперь уже он затих, и все его защитные механизмы вышли из строя. Модести подумала, что он выглядит очень юным и уязвимым.
Наконец он снова заговорил — тихо и как-то монотонно:
— В общем, все пошло наперекосяк. Тот, кто пытался схватить гранату, не пострадал. Уцелела и его жена. Но девочка погибла. А кроме того, скончались еще двое, сидевших сзади. Те, кто были снаружи, быстро обезвредили второго араба… Ну а потом началось расследование. Меня обвинили в том, что я пошел на неоправданный риск. Они, конечно, были правы.
Квинн лежал и тяжело дышал. Потом в лице его появилась уже знакомая Модести агрессивность, и он пробормотал:
— Ну, говорите, что я вовсе не виноват, что просто так уж неудачно все вышло. Все мои друзья говорят это мне. По крайней мере, в лицо…
— То, что думают они или я, не имеет никакого значения, — спокойно отозвалась Модести. — Это ваше бремя, Квинн, и никому, кроме вас, не будет позволено нести его.
— Так, вот слова железной женщины, — усмехнулся Квинн, пытаясь подавить смятение. — Но между нами, что вы об этом думаете?
— Я скажу вам, что я знаю, а не что думаю. Если бы вам удалось обезвредить террориста, вы стали бы героем и о вас писали бы газеты — «Отчаянный поступок летчика спасает пассажиров». Но не надо забывать, что «отчаянный» означает и «рискованный», и все может обернуться плохо.
— Так, собственно, и вышло.
— Очень жаль. В отношении терроризма я жестко смотрю на вещи, Квинн. Если дать понять этим мерзавцам, что их угрозы действуют, они обнаглеют донельзя. Собственно, так уже и происходит.
— Я убил троих, в том числе ребенка…
— Ежедневно умирает множество людей — в автокатастрофах, при бомбежках, в результате бандитских налетов.
— Одним больше, одним меньше, не велика разница? Здорово.
— Несколько погибших могут спасти пару сотен других людей. Они могут помешать чуме распространяться с такой легкостью.
— Чудно. Если не оказаться в числе этих двоих…
— Как начертано в книге судьбы, так и происходит, — кивнула Модести.
— Вы из фаталистов?
— Отчасти, — улыбнулась Модести. — Но не из пассивных.
— Я могу это засвидетельствовать. — Взгляд его потеплел. — Бах, трах, тарарах! — Он вздохнул: — Спасибо, что дали мне возможность выговориться. И за то, что напомнили насчет моего личного бремени. Это лучше, чем слюнявые утешения. В основном я справляюсь с собой, только вот ночные кошмары… Стоит заснуть, и ты оказываешься без брони и лат… Хотите знать, почему я так мерзко вел себя по отношению к вам с самого начала?
— Ну?
— Вы внушаете мне благоговейный ужас. Вы сильнее меня. А мне это не по душе.
— Благоговейный страх? Бросьте, Квинн, что за ерунда.
— Это сущая правда. Вы слишком уж совершенны. Я не говорю про ноги, фигуру… Нет, вы потрясающе справляетесь с ситуацией. Не проигрываете. Ну а для того, кто знает, что такое поражение, это уж слишком.
— Извините, — ответила Модести. — Но постарайтесь не восставать против меня. Ну, что, теперь вы будете хорошим мальчиком и ляжете спать?
Он покачала головой и, натянуто улыбнувшись, произнес:
— Нет, вряд ли это получится без моего плюшевого мишки. Слишком уж все жутко. Стоит кошмарам начаться, они не отпускают. А вы идите спать. И забудьте про кофе. Я уже не хочу спать. Но можно покурить?
Модести кивнула, потом сказала:
— Может, вам будет легче, если я останусь?
— Вы… со мной? — неуверенно спросил Квинн. — Здесь? — Он оглянулся. В комнате не было второго дивана. — В постели?
— Если это поможет отогнать ваши кошмары.
Она заметила, как на его лице отразилась борьба противоречивых чувств.
— Старину Квинна хотят совратить?
— Старине Квинну есть из чего выбирать. Но не надо делать над собой усилие. Если присутствие теплого женского тела пойдет ему на пользу, тем лучше. — Она развязала халат и сбросила его. — А ну-ка, уступите место даме.
Модести скользнула к нему, улеглась рядом, положила его голову себе на плечо, потом протянула руку к шнуру бра.
— Свет выключить?
— Пока нет. — Он чуть слышно охнул при первом соприкосновении их тел, потом осторожно провел рукой по ее гладкой коже. Через некоторое время, когда он стал выказывать признаки настоящего пробуждения, она шепнула ему на ухо:
— Ничего не надо доказывать, Квинн. Просто получайте удовольствие.
Позже она испытала удивление перед тем, как бережно он обращался с ней, как внимательно реагировал на ее поведение. Она охотно оставила роль утешительницы, отдавшись тому сложному сочетанию игры, что неизбежно входит в понятие «заниматься любовью».
Еще позже, уже перед тем, как заснуть, Квинн погладил ее грудь и, издав смешок, сказал:
— Это лучше, чем плюшевый мишка. Раз-раз — и на матрас…
Глава 7
Рене Вобуа, руководитель Второго отдела, посмотрел на часы.
— Получилось быстрее, чем я ожидал.
Модести, разложив на столе три фотографии, сказала:
— Мне повезло. Если бы у Бурже и Гара были фальшивые документы, я провела бы тут весь день.
— А этот Серваль? — спросил Рене, показывая на третий снимок. — Он тоже участвовал?
— Да. — Модести обратилась к сотруднику Сюрте. — Как вы полагаете, мсье, тут есть связь?
— Вне всякого сомнения. — Он положил на стол листок из картотеки. — Они работают втроем. Живут в Марселе.
— Унион Корс? — спросил Вобуа.
— Нет, эти действуют самостоятельно.
— Отлично, инспектор. В таком случае оповестите всех, к кому это относится, чтобы как можно скорее все трое были задержаны.
— Для допроса в вашем отделе?
— Да.
— Хорошо, мсье. Надеюсь на скорый успех, но если эти трое решили лечь на дно…
Вобуа мрачно кивнул. Сейчас был полдень. Модести Блейз позвонила ему в восемь утра, а в десять он уже ждал ее в аэропорту Орли. Он подытожил:
— Будем надеяться на удачу.
Пять минут спустя, сидя рядом с Модести на заднем сиденье своей машины, которая катила по бульвару Осман, Рене Вобуа спросил:
— Вы действительно полагаете, что мой друг Таррант еще может быть жив?
— Меня решительно не устраивает, что он может быть мертв, Рене.
— Даже если ваша гипотеза справедлива, может оказаться трудно отыскать и освободить его. Если это вообще возможно.
— Сначала хорошо бы понять, где он находится, а потом уже думать, насколько это сложно…
— Мы окажем вам все необходимое содействие. — Рене чуть покривился и продолжил: — Что и говорить, задачи наших отделов порой вступали в противоречие, но мы с сэром Джеральдом всегда находили взаимопонимание…
— Я знаю, Рене. Если вам удастся найти тех троих и выяснить, кто напустил их на Квинна, пожалуйста, позвоните мне.
— Конечно. А теперь могу предложить вам ранний ланч до того, как отвезу обратно в Орли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34