Японцы сделаны из другого теста. Они просто сотканы из противоречий, они упиваются ими…
— Я погубил старшину трюмных машинистов Ацуму Куросу. Не вижу тут никакого противоречия.
— Я уже говорила тебе десять минут назад у адмирала: ты среагировал на скрип двери, на движение руки под салфеткой. У тебя реакция леопарда! Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Промедли ты хоть на долю секунды, нас с тобой уже на свете не было бы. Ты ничем не мог помочь Куросу.
Наконец-то в синих глубинах замерцали какие-то живые искорки.
— Ты в самом деле так думаешь?
— Конечно. Ты и сам знаешь, что я права.
— Дэйл, ты — потрясающая… — он потянулся к ней и тут же отпрянул. — Что толку вести эти пустые разговоры. Адмирал Фудзита не разрешил харакири.
— И правильно сделал. Он мудрец и прагматик. Ты ему нужен, и он не может позволить себе такой роскоши — выбросить тебя за ненадобностью. А скажи мне… этот летчик-подполковник…
— Йоси Мацухара.
— Да-да! Он что — тоже хотел совершить харакири?
— Да. В перестрелке погибла его невеста. Он винил в этом себя.
— Господи мой Боже, в голове не укладывается! — она поглядела на него, явно стараясь подавить рвущуюся на поверхность досаду. — Почему же нужно подвергать свою мужественность испытанию смертью?! Почему ты боишься проверить себя — женщиной? Разве проще пустить себе пулю в лоб или вспороть живот, чем… любить, любить женщину?! Меня любить? — последние слова вырвались словно противнее воли.
Брент взглянул на нее почти с благоговением.
— Ты потрясающая женщина, Дэйл, и слова твои вонзаются не хуже скальпеля. Подобные мысли мне никогда не приходили в голову. «Испытание смертью…» — повторил он, словно хотел запомнить эти слова навсегда, и улыбка смягчила каменные очертания квадратного подбородка. — Любить тебя? Такую умницу, такую красавицу? Нет, это проще и легче, чем по доброй воле отправиться на тот свет.
— Вот и люби.
По выражению его глаз Дэйл видела, что он возвращается из своей дали, но все еще отчужден.
— Когда-нибудь, — сказал он, обведя вокруг себя рукой. — Когда-нибудь, когда все это кончится.
Новая мысль осенила ее:
— Думаю, не зря тебя переводят на лодку. Это будет полезно во всех смыслах.
— Фудзита согласится с тобой.
— «Блэкфин» стоит на Гудзоне — в нескольких минутах ходьбы от моего дома.
Брент молчал.
— Мы увидимся с тобой?
Он медленно перевел на нее глаза — отстраненные и непроницаемые, как у медитирующего монаха.
— Да. Увидимся.
Но голос его не убедил Дэйл.
В дверь постучали, и в каюту, не дожидаясь разрешения, заглянул Митаке Араи.
— Миссис Макинтайр, я за вами: сопровождение готово и ждет, — глаза его с сочувствием и любопытством скользнули по лицу Брента.
— И я готова. — Дэйл поднялась.
Брент остался сидеть, глядя, как она направляется к двери.
— Постой! — вдруг крикнул он. Дэйл замерла. — Провожу тебя до сходней.
— Польщена, — рассмеялась она.
Следом за Араи они вышли в коридор.
Через два дня, за семь часов до того, как колеса чартерного «Констеллейшн», на борту которого находился будущий экипаж подводной лодки, оторвались от взлетной полосы в Цутиуре, Брента, Марка Аллена и Ирвинга Бернштейна вызвал к себе адмирал. Брент успел отдохнуть и выспаться, подавленность сменилась его обычной энергией, голова работала четко и ясно, и мучительные мысли не преследовали его больше, как неотвязные голодные демоны. Нет, он не забыл трагедии в отеле «Империал» и несколько раз, увидев во сне убитого Куросу, просыпался в холодном поту. Ничего не кончилось — и не кончится никогда. И Дэйл не было рядом — она уже улетела в Нью-Йорк… Пустота и уныние царили в душе лейтенанта.
На столе адмирала он сразу увидел только утром расшифрованное им самим донесение. Пальцы Фудзиты выбивали по нему замысловатую дробь.
— Под эгидой ООН в Нью-Йорке намечается провести встречу — неофициальную, конечно, — представителей Организации Освобождения Палестины и еще кое-каких арабских группировок с американцами, англичанами и израильтянами. Японию не приглашали.
Трое офицеров молча кивнули. Они расшифровывали депешу и были знакомы с ее содержанием.
— ООП не является членом ООН, господин адмирал, — напомнил Брент.
— Тем не менее их представитель сидит в Нью-Йорке, — возразил Бернштейн.
— В донесении ничего не говорится о египтянах, сирийцах, ливийцах, иорданцах и всех прочих, — сказал Аллен.
— Что-то затевается. Я хочу, чтобы вы приняли участие в этих переговорах и представили мне подробный доклад.
— Это будет очень и очень непросто, — сказал Бернштейн.
— Знаю. Вы, полковник, осведомлены о нравах этих негодяев лучше, чем кто-либо. Я поручаю это вам. Полетите в Нью-Йорк.
— Сэр… Адмирал Аллен и лейтенант Росс тоже покидают «Йонагу», меня вы отправляете вместе с ними. Кто будет заниматься декодированием? Наши шифровальщики Рид и Пирсон — отличные ребята и знают свое дело, но тут нужны кое-какие специальные навыки.
— Я затребовал офицеров, которые вас заменят, и они должны прибыть с минуты на минуту. — Как всегда, в раздумье он принялся крутить и дергать седой волос на подбородке. — Я вот что решил: вы — все трое — будете моими официальными представителями на этом сборище, какой бы бессмысленной говорильней оно ни оказалось. И главное — возвращение «Блэкфина» в строй должно быть тайной для всех.
— С вашего позволения, адмирал, — сказал Аллен. — Это невозможно. Лодка стоит на Гудзоне, ее видят сотни тысяч глаз. Мы отправляем в Нью-Йорк новый экипаж — тридцать одного человека, а город кишит шпионами: все сотрудники советской миссии при ООН работают на КГБ. То же самое и у арабов. Нас засекут, как только мы приземлился в аэропорту Кеннеди.
— Все это мне известно, — сказал Фудзита. — И все-таки надо постараться.
— По «легенде» ВМС США передает лодку в дар Департаменту национальных парков Японии как музейный экспонат. Так?
— Так. И это не какая-нибудь действующая модель, а подлинная, всамделишная субмарина времен Второй мировой, причем способная двигаться своим ходом и сохранившая боеспособность. Это образец того, с чем имел дело императорский флот на Тихом океане. — Все молча слушали адмирала Аллена, который демонстрировал блестящую память. — Часть сил, уничтоживших более двухсот боевых кораблей и почти шесть миллионов тонн груза.
— Да-да, — не без досады сказал адмирал Фудзита.
Брент и Аллен многозначительно переглянулись, а Бернштейн продолжал:
— Насчет ООН — не знаю, сэр, право же, не знаю… Добра от этого не жду, арабы моментально заподозрят подвох… В этой затее столько противоречий, что…
Костяшки сухого кулачка стукнули о стол.
— Мне вам нечего возразить, Ирвинг-сан, но и выбора у нас нет. ВМС США требует, чтобы мы забрали лодку в нью-йоркской гавани или же не забирали ее вовсе. — Он скупо улыбнулся. — Что касается противоречий… Вы же знаете: мы, японцы, обожаем их, мы и сами — ходячее противоречие. — Он невесело рассмеялся, задвигал по столу пальцами, похожими на высохшие корешки. — Попробуйте, полковник. Вы можете, как говорится, наводить тень на ясный день: тогда, глядишь, и обнаружится истинная подоплека этих переговоров. Вот и все мои напутствия.
В дверь постучали, и по знаку адмирала часовой отворил ее. Вошли двое. Первый был в американской военно-морской форме со знаками различия коммандера. Второй — в защитном комбинезоне израильской армии.
— Вот вам и замена, — сказал Фудзита.
— Каррино! Джозеф Каррино! — воскликнул Аллен, крепко пожимая руку невысокому смуглому человеку, в облике которого безошибочно угадывались явные черты латинской расы. — Ну, о таком специалисте можно только мечтать: мой выученик! — Он с энтузиазмом похлопал коммандера по плечу.
Бернштейн тоже узнал во вновь прибывшем старого знакомого:
— Маршалл Кац, рад вас видеть! Шалом!
— Шалом! — ответил израильтянин, худощавый, седеющий человек лет шестидесяти, прокаленный солнцем и горячими ветрами пустыни до такой степени, что под морщинистой задубелой кожей не осталось, как у вяленой рыбы, ни капли влаги. У него оказался сильный звучный голос и крепкое рукопожатие.
Адмирал легким покашливанием заставил всех вытянуться.
— Вот мое предписание, сэр, — Каррино протянул ему длинный желтый конверт.
То же самое сделал Кац.
Адмирал, воздев на нос маленькие очки в круглой железной оправе, быстро проглядел документы и, очевидно, остался доволен:
— Приветствую вас, господа, на борту авианосца «Йонага».
— Для нас большая честь служить под вашим началом, сэр, — сказал коммандер.
— Мы — союзники, господин адмирал, и Израиль склоняет голову перед жертвами, которые понесли ваши моряки, защищая наше государство и свободу всего мира от терроризма, — торжественно произнес Кац.
Адмирал поблагодарил его учтивым кивком и медленно, словно суставы совсем износились за сто лет службы, поднялся со стула:
— Ознакомлю вас с последними данными разведки. — Он показал на висевшую на переборке карту. — Мы получили радиосообщения нашей агентуры: на Сайпане и Тиниане идет беспощадная резня местного населения. На аэродромах кипит работа: арабы расширяют и ремонтируют их.
— А все необходимое им, очевидно, доставляют подводные лодки, — добавил Аллен.
— Да. Поскольку самолетов не замечено. — Он ткнул в нижнюю часть карты. — «Маджестик» отстаивается в сухом доке в Сурабае. Это дело еще нескольких месяцев. — Указка скользнула в сторону Каролинских островов. — Второй АВ «Принсипе де Астуриас», два крейсера и не меньше двенадцати эсминцев находятся на атолле Томонуто. Там же были замечены две плавбазы и два танкера. У нас есть время — время для того, чтобы потренировать наших летчиков и выйти для решающего удара. Нам нужен «Блэкфин» — арабы не ждут появления лодки. — Он выразительно глянул на Аллена. — Если мы утопим их авианосец, когда он снимется с Томонуто нам наперехват…
— Да-а, — протянул тот. — Кое-какие перспективы это открывает. Надо бы не прозевать.
— Обстановка ясна? — спросил Фудзита у вновь прибывших.
— Ясна, господин адмирал! — ответили они в один голос, а Каррино продолжил:
— По моему мнению, сэр, их присутствие на Марианах ставит под угрозу весь наш замысел. Им нужны лишь несколько бомбардировщиков дальнего действия…
— Вы проницательны, коммандер, — сказал Фудзита. — Есть такая старинная арабская поговорка: «Если дать верблюду однажды просунуть в шатер голову, он скоро влезет туда целиком». Мы готовим десантную операцию, обучаем людей и вышвырнем «верблюда из шатра».
Послышался общий смех. Брент едва удержался, чтобы не крикнуть «Банзай!».
Старик перевел на него глаза.
— Вас, лейтенант, и вас, господа, — он взглянул на Аллена и Бернштейна, — попрошу познакомить наших новых офицеров с оборудованием, аппаратурой, представить им личный состав БЧ, после чего собираться в путь. На новом месте глядите в оба: нью-йорские лихачи опаснее арабских пикирующих бомбардировщиков.
Все снова рассмеялись. Адмирал повернулся к резному деревянному изображению пагоды. Все стали «смирно». Фудзита дважды хлопнул в ладоши.
— Проведи нас по всем восьми виткам пути, проложенным Осиянным, не дав уклониться ни к соблазнам, ни к аскетизму, приобщи нас к Четырем Истинам, даруй силы возобладать над врагами и перебить их как собак. — Он снова хлопнул в ладоши, показывая, что молитва не кончена. — Враги многочисленны и могущественны и летят на нас, подобно тайфуну на экваторе. Но крепкое дерево лишь гнется, но не ломается, сколько бы снега ни пригибало его к земле. В 1946 году, когда отчаяние владело Японией, наш император сказал так: «Под гнетом снега ветви сосен склоняются до самой земли, но не ломаются». — Он обернулся и обвел глазами лица офицеров, словно хотел вдохнуть в них свою силу и решимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Я погубил старшину трюмных машинистов Ацуму Куросу. Не вижу тут никакого противоречия.
— Я уже говорила тебе десять минут назад у адмирала: ты среагировал на скрип двери, на движение руки под салфеткой. У тебя реакция леопарда! Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Промедли ты хоть на долю секунды, нас с тобой уже на свете не было бы. Ты ничем не мог помочь Куросу.
Наконец-то в синих глубинах замерцали какие-то живые искорки.
— Ты в самом деле так думаешь?
— Конечно. Ты и сам знаешь, что я права.
— Дэйл, ты — потрясающая… — он потянулся к ней и тут же отпрянул. — Что толку вести эти пустые разговоры. Адмирал Фудзита не разрешил харакири.
— И правильно сделал. Он мудрец и прагматик. Ты ему нужен, и он не может позволить себе такой роскоши — выбросить тебя за ненадобностью. А скажи мне… этот летчик-подполковник…
— Йоси Мацухара.
— Да-да! Он что — тоже хотел совершить харакири?
— Да. В перестрелке погибла его невеста. Он винил в этом себя.
— Господи мой Боже, в голове не укладывается! — она поглядела на него, явно стараясь подавить рвущуюся на поверхность досаду. — Почему же нужно подвергать свою мужественность испытанию смертью?! Почему ты боишься проверить себя — женщиной? Разве проще пустить себе пулю в лоб или вспороть живот, чем… любить, любить женщину?! Меня любить? — последние слова вырвались словно противнее воли.
Брент взглянул на нее почти с благоговением.
— Ты потрясающая женщина, Дэйл, и слова твои вонзаются не хуже скальпеля. Подобные мысли мне никогда не приходили в голову. «Испытание смертью…» — повторил он, словно хотел запомнить эти слова навсегда, и улыбка смягчила каменные очертания квадратного подбородка. — Любить тебя? Такую умницу, такую красавицу? Нет, это проще и легче, чем по доброй воле отправиться на тот свет.
— Вот и люби.
По выражению его глаз Дэйл видела, что он возвращается из своей дали, но все еще отчужден.
— Когда-нибудь, — сказал он, обведя вокруг себя рукой. — Когда-нибудь, когда все это кончится.
Новая мысль осенила ее:
— Думаю, не зря тебя переводят на лодку. Это будет полезно во всех смыслах.
— Фудзита согласится с тобой.
— «Блэкфин» стоит на Гудзоне — в нескольких минутах ходьбы от моего дома.
Брент молчал.
— Мы увидимся с тобой?
Он медленно перевел на нее глаза — отстраненные и непроницаемые, как у медитирующего монаха.
— Да. Увидимся.
Но голос его не убедил Дэйл.
В дверь постучали, и в каюту, не дожидаясь разрешения, заглянул Митаке Араи.
— Миссис Макинтайр, я за вами: сопровождение готово и ждет, — глаза его с сочувствием и любопытством скользнули по лицу Брента.
— И я готова. — Дэйл поднялась.
Брент остался сидеть, глядя, как она направляется к двери.
— Постой! — вдруг крикнул он. Дэйл замерла. — Провожу тебя до сходней.
— Польщена, — рассмеялась она.
Следом за Араи они вышли в коридор.
Через два дня, за семь часов до того, как колеса чартерного «Констеллейшн», на борту которого находился будущий экипаж подводной лодки, оторвались от взлетной полосы в Цутиуре, Брента, Марка Аллена и Ирвинга Бернштейна вызвал к себе адмирал. Брент успел отдохнуть и выспаться, подавленность сменилась его обычной энергией, голова работала четко и ясно, и мучительные мысли не преследовали его больше, как неотвязные голодные демоны. Нет, он не забыл трагедии в отеле «Империал» и несколько раз, увидев во сне убитого Куросу, просыпался в холодном поту. Ничего не кончилось — и не кончится никогда. И Дэйл не было рядом — она уже улетела в Нью-Йорк… Пустота и уныние царили в душе лейтенанта.
На столе адмирала он сразу увидел только утром расшифрованное им самим донесение. Пальцы Фудзиты выбивали по нему замысловатую дробь.
— Под эгидой ООН в Нью-Йорке намечается провести встречу — неофициальную, конечно, — представителей Организации Освобождения Палестины и еще кое-каких арабских группировок с американцами, англичанами и израильтянами. Японию не приглашали.
Трое офицеров молча кивнули. Они расшифровывали депешу и были знакомы с ее содержанием.
— ООП не является членом ООН, господин адмирал, — напомнил Брент.
— Тем не менее их представитель сидит в Нью-Йорке, — возразил Бернштейн.
— В донесении ничего не говорится о египтянах, сирийцах, ливийцах, иорданцах и всех прочих, — сказал Аллен.
— Что-то затевается. Я хочу, чтобы вы приняли участие в этих переговорах и представили мне подробный доклад.
— Это будет очень и очень непросто, — сказал Бернштейн.
— Знаю. Вы, полковник, осведомлены о нравах этих негодяев лучше, чем кто-либо. Я поручаю это вам. Полетите в Нью-Йорк.
— Сэр… Адмирал Аллен и лейтенант Росс тоже покидают «Йонагу», меня вы отправляете вместе с ними. Кто будет заниматься декодированием? Наши шифровальщики Рид и Пирсон — отличные ребята и знают свое дело, но тут нужны кое-какие специальные навыки.
— Я затребовал офицеров, которые вас заменят, и они должны прибыть с минуты на минуту. — Как всегда, в раздумье он принялся крутить и дергать седой волос на подбородке. — Я вот что решил: вы — все трое — будете моими официальными представителями на этом сборище, какой бы бессмысленной говорильней оно ни оказалось. И главное — возвращение «Блэкфина» в строй должно быть тайной для всех.
— С вашего позволения, адмирал, — сказал Аллен. — Это невозможно. Лодка стоит на Гудзоне, ее видят сотни тысяч глаз. Мы отправляем в Нью-Йорк новый экипаж — тридцать одного человека, а город кишит шпионами: все сотрудники советской миссии при ООН работают на КГБ. То же самое и у арабов. Нас засекут, как только мы приземлился в аэропорту Кеннеди.
— Все это мне известно, — сказал Фудзита. — И все-таки надо постараться.
— По «легенде» ВМС США передает лодку в дар Департаменту национальных парков Японии как музейный экспонат. Так?
— Так. И это не какая-нибудь действующая модель, а подлинная, всамделишная субмарина времен Второй мировой, причем способная двигаться своим ходом и сохранившая боеспособность. Это образец того, с чем имел дело императорский флот на Тихом океане. — Все молча слушали адмирала Аллена, который демонстрировал блестящую память. — Часть сил, уничтоживших более двухсот боевых кораблей и почти шесть миллионов тонн груза.
— Да-да, — не без досады сказал адмирал Фудзита.
Брент и Аллен многозначительно переглянулись, а Бернштейн продолжал:
— Насчет ООН — не знаю, сэр, право же, не знаю… Добра от этого не жду, арабы моментально заподозрят подвох… В этой затее столько противоречий, что…
Костяшки сухого кулачка стукнули о стол.
— Мне вам нечего возразить, Ирвинг-сан, но и выбора у нас нет. ВМС США требует, чтобы мы забрали лодку в нью-йоркской гавани или же не забирали ее вовсе. — Он скупо улыбнулся. — Что касается противоречий… Вы же знаете: мы, японцы, обожаем их, мы и сами — ходячее противоречие. — Он невесело рассмеялся, задвигал по столу пальцами, похожими на высохшие корешки. — Попробуйте, полковник. Вы можете, как говорится, наводить тень на ясный день: тогда, глядишь, и обнаружится истинная подоплека этих переговоров. Вот и все мои напутствия.
В дверь постучали, и по знаку адмирала часовой отворил ее. Вошли двое. Первый был в американской военно-морской форме со знаками различия коммандера. Второй — в защитном комбинезоне израильской армии.
— Вот вам и замена, — сказал Фудзита.
— Каррино! Джозеф Каррино! — воскликнул Аллен, крепко пожимая руку невысокому смуглому человеку, в облике которого безошибочно угадывались явные черты латинской расы. — Ну, о таком специалисте можно только мечтать: мой выученик! — Он с энтузиазмом похлопал коммандера по плечу.
Бернштейн тоже узнал во вновь прибывшем старого знакомого:
— Маршалл Кац, рад вас видеть! Шалом!
— Шалом! — ответил израильтянин, худощавый, седеющий человек лет шестидесяти, прокаленный солнцем и горячими ветрами пустыни до такой степени, что под морщинистой задубелой кожей не осталось, как у вяленой рыбы, ни капли влаги. У него оказался сильный звучный голос и крепкое рукопожатие.
Адмирал легким покашливанием заставил всех вытянуться.
— Вот мое предписание, сэр, — Каррино протянул ему длинный желтый конверт.
То же самое сделал Кац.
Адмирал, воздев на нос маленькие очки в круглой железной оправе, быстро проглядел документы и, очевидно, остался доволен:
— Приветствую вас, господа, на борту авианосца «Йонага».
— Для нас большая честь служить под вашим началом, сэр, — сказал коммандер.
— Мы — союзники, господин адмирал, и Израиль склоняет голову перед жертвами, которые понесли ваши моряки, защищая наше государство и свободу всего мира от терроризма, — торжественно произнес Кац.
Адмирал поблагодарил его учтивым кивком и медленно, словно суставы совсем износились за сто лет службы, поднялся со стула:
— Ознакомлю вас с последними данными разведки. — Он показал на висевшую на переборке карту. — Мы получили радиосообщения нашей агентуры: на Сайпане и Тиниане идет беспощадная резня местного населения. На аэродромах кипит работа: арабы расширяют и ремонтируют их.
— А все необходимое им, очевидно, доставляют подводные лодки, — добавил Аллен.
— Да. Поскольку самолетов не замечено. — Он ткнул в нижнюю часть карты. — «Маджестик» отстаивается в сухом доке в Сурабае. Это дело еще нескольких месяцев. — Указка скользнула в сторону Каролинских островов. — Второй АВ «Принсипе де Астуриас», два крейсера и не меньше двенадцати эсминцев находятся на атолле Томонуто. Там же были замечены две плавбазы и два танкера. У нас есть время — время для того, чтобы потренировать наших летчиков и выйти для решающего удара. Нам нужен «Блэкфин» — арабы не ждут появления лодки. — Он выразительно глянул на Аллена. — Если мы утопим их авианосец, когда он снимется с Томонуто нам наперехват…
— Да-а, — протянул тот. — Кое-какие перспективы это открывает. Надо бы не прозевать.
— Обстановка ясна? — спросил Фудзита у вновь прибывших.
— Ясна, господин адмирал! — ответили они в один голос, а Каррино продолжил:
— По моему мнению, сэр, их присутствие на Марианах ставит под угрозу весь наш замысел. Им нужны лишь несколько бомбардировщиков дальнего действия…
— Вы проницательны, коммандер, — сказал Фудзита. — Есть такая старинная арабская поговорка: «Если дать верблюду однажды просунуть в шатер голову, он скоро влезет туда целиком». Мы готовим десантную операцию, обучаем людей и вышвырнем «верблюда из шатра».
Послышался общий смех. Брент едва удержался, чтобы не крикнуть «Банзай!».
Старик перевел на него глаза.
— Вас, лейтенант, и вас, господа, — он взглянул на Аллена и Бернштейна, — попрошу познакомить наших новых офицеров с оборудованием, аппаратурой, представить им личный состав БЧ, после чего собираться в путь. На новом месте глядите в оба: нью-йорские лихачи опаснее арабских пикирующих бомбардировщиков.
Все снова рассмеялись. Адмирал повернулся к резному деревянному изображению пагоды. Все стали «смирно». Фудзита дважды хлопнул в ладоши.
— Проведи нас по всем восьми виткам пути, проложенным Осиянным, не дав уклониться ни к соблазнам, ни к аскетизму, приобщи нас к Четырем Истинам, даруй силы возобладать над врагами и перебить их как собак. — Он снова хлопнул в ладоши, показывая, что молитва не кончена. — Враги многочисленны и могущественны и летят на нас, подобно тайфуну на экваторе. Но крепкое дерево лишь гнется, но не ломается, сколько бы снега ни пригибало его к земле. В 1946 году, когда отчаяние владело Японией, наш император сказал так: «Под гнетом снега ветви сосен склоняются до самой земли, но не ломаются». — Он обернулся и обвел глазами лица офицеров, словно хотел вдохнуть в них свою силу и решимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52