Я принялся внимательно изучать изображенное на бумаге. Линч заглядывал мне через плечо. Это был чертеж из разряда тех, какие подают в патентные бюро. На чертеже был изображен похожий на саркофаг ящик, оборудованный несколькими любопытными деталями, включая несколько панелей на скобах и внутреннюю платформу из узких деревянных пластин.
– Вы даже не представляете, но это будет настоящий переворот в моей работе, – тоном глубочайшего удовлетворения произнес Мак-Кензи. – Мне больше не придется соперничать со временем, проводя вскрытия. Я смогу сохранять тела в течение нескольких дней, да что там – недель! Ну-ка угадайте, что это такое, джентльмены!
Я мог бы сказать это и не угадывая, хотя меня привело в состояние крайнего замешательства то, каким образом чертеж попал в руки анатому.
Передо мной был чертеж «трупоохладителя» Питера Ватти.

Часть четвертая
ПОД МАСКОЙ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Мак-Кензи и слыхом не слыхивал о Питере Ватти. Он знал только, что уникальный гроб-охладитель был изобретен местным умельцем из Конкорда, которого Герберт Баллингер встретил во время своего недавнего посещения городка. Баллингер сообщил Мак-Кензи, что чертеж этого замечательного устройства можно приобрести за определенную сумму, которую анатом и поспешил выделить с величайшей радостью. После чего Баллингер вернулся в Конкорд, заключил сделку и по возвращении в Бостон передал чертеж Мак-Кензи всего за несколько часов до смерти.
Когда анатом закончил рассказ, Линч заявил, что, учитывая новую информацию, помощника Баллингера, Бенджамина Боудена, теперь следует рассматривать как возможного убийцу. Он всячески заверил нас, что бостонская полиция не пожалеет сил, чтобы выследить беглеца, чье неожиданное исчезновение казалось крайне подозрительным. Через несколько минут, поблагодарив Мак-Кензи за помощь, мы с Линчем вышли из дома и сели в ожидавшую карету.
Сидя сзади с пустой шкатулкой доктора Фаррагута на коленях, я почувствовал, что мои физические и умственные силы на пределе. Мне едва удавалось отфиксировать хоть сколько-нибудь связную мысль, и я испытывал непреодолимое желание забыться сладким сном. Но где мог я освежиться этим временным забытьём? Само собой, вернуться в дом миссис Рэндалл было невозможно. Даже если изуродованные трупы уже увезли в морг – а я надеялся, что это так, – вряд ли приходилось рассчитывать хоть на минуту покоя в месте, где любая мелочь вызывала чудовищные ассоциации.
Учитывая плачевно стесненные финансовые обстоятельства, гостиница также отпадала.
Напрашивался единственный выход. Через двадцать минут, назвав кучеру адрес, я попрощался с Линчем и вышел из экипажа перед домом дядюшки сестер Элкотт, мистера Сэмюеля Мэя. Старый джентльмен, которого мне, конечно же, пришлось разбудить, был немало удивлен, увидев меня в столь неподходящий час. Однако, выслушав мой крайне сжатый рассказ о страшных событиях сегодняшнего дня, он был так добр, что провел меня в гостевую комнату, где я, скинув с себя верхнюю одежду, бросился на кровать и моментально погрузился в забытье.
На следующее утро – после долгого, хотя не бестревожного сна, – я почувствовал, что мысли достаточно прояснились, чтобы обдумать дальнейшие шаги. Миссию мою вряд ли можно было считать успешной. Хотя мне и удалось найти украденную шкатулку доктора Фаррагута, местонахождение ее драгоценного содержимого оставалось тайной. Если, как настаивал Мак-Кензи, ботанический метод Фаррагута не что иное, как знахарство, продолжать поиски не имело смысла. Но доверять словам Мак-Кензи в этом отношении не следовало. Подобно любому члену медицинского заведения, он был заклятым врагом томсонианского подхода к лечению. Так или иначе, поскольку все традиционные методы доказали свою несостоятельность, мне не оставалось ничего иного, как положиться на природную медицину доктора Фаррагута.
Но как действовать теперь? Ответ напрашивался сам собой. Цепочка улик вела от украденной шкатулки доктора Фаррагута к Ладлоу Марстону, от него – к Герберту Баллингеру, а затем – к Питеру Ватти. Пусть бостонская полиция охотится за Бенджамином Боуденом; стрелка моего компаса указывала в ином направлении.
Надо было немедля возвращаться в Конкорд.
Среди бесчисленных пророческих заявлений, которые можно отыскать в писаниях Ральфа Уолдо Эмерсона – самого знаменитого гражданина Конкорда, – есть такое наблюдение: «Природа всегда облекается в цвета духа». Хотя этому утверждению и не откажешь в определенном гностическом красноречии, оно фактически, как и все афоризмы мистера Эмерсона, настолько резко расходится с обычным здравым смыслом, что мало чем отличается от остальной псевдомистической чепухи.
Демагогическая бессмысленность этого заявления вновь бросилась мне в глаза, когда я прибыл в Конкорд. Стоял исключительно прекрасный и безмятежный день. Однако в душе моей, отнюдь не соответствуя умиротворяющей прелести пейзажа, царил полный хаос. Если бы природа действительно облеклась в цвета моего духа, то небо не блистало бы осенней синевой, а мрачно хмурилось бы и по нему неслись смятенные грозовые тучи.
Этому эмоциональному беспокойству не следует удивляться. Ужасные события последних дней глубоко омрачили мою душу. Угрюмое настроение лишь усугублялось провалом всех попыток найти препараты доктора Фаррагута.
В то же время дух мой не полностью пребывал в беспросветном мраке. Да и как могло быть иначе? Ведь всего через несколько минут я увижу дорогую Сестричку. Хотя мысль поделиться с ней новостями, которые наверняка потрясут и разочаруют ее, пугала меня, перспектива нашего неизбежного воссоединения преисполняла меня радостью.
Приближаясь к очаровательному жилищу Элкоттов, я услышал сквозь приоткрытые окна девичий голос, который, хотя и звучал ниже обычного, явно принадлежал Луи.
– И снова крах! – декламировала она нарочито хрипло и с неумело злодейскими интонациями. – Что за бес ополчился против меня! Еще немного – и я получил бы руку богатой невесты. Но она будет моей – я сломлю ее гордыню, заставлю склонить надменную голову и умолять о прощении!
Предположив, что появился в самый разгар репетиции мелодрамы «Проклятие ведьмы», я не решился сразу обнаружить свое присутствие, не желая прерывать действо. Постепенно Луи добралась до конца своего монолога, и только тогда я тихонько постучал.
Дверь почти моментально распахнулась. На пороге стояла сама Луи. Я сразу понял, что мое предположение было правильным, так как на девочке был кричаще-яркий наряд, состоявший из шляпы с пером, фиолетового плаща, свободно ниспадавшей рубашки и мешковатых панталон, заправленных в высокие желтые сапоги. Узкую талию опоясывал широкий кожаный ремень, к которому была прицеплена деревянная шпага, смастеренная из жердины, доставшейся Луи в качестве трофея после посещения Питера Ватти.
При виде меня ее искрящиеся серые глаза вспыхнули от удовольствия. Затем, придав лицу издевательски торжественное выражение, она развернулась на каблуках и повела меня в гостиную.
Заглянув в сводчатый дверной проем, я увидел, что все три сестры Луи, вместе с моей возлюбленной женой, уютно расположились в комнате, деловито занятые различными аспектами постановки пьесы. Старшая, Анна, сидела в качалке, пришивая длинный шлейф к белому льняному платью, которое явно должна была носить принцесса. Крошка Мэй, зажав в кулаке карандаши, сидела, скрестив ноги, на полу перед большим листом бумаги и рисовала отдаленный холм, на котором высился средневековый замок. Лиззи (примостив рядышком одну из своих разодранных кукол) свернулась калачиком на диване, мастеря из пучка конского волоса то, чему суждено было стать париком с проседью. Возле нее сидела Сестричка, накинув на плечи шерстяную шаль и держа в изысканно-тонкой руке ножницы. Она вырезала из куска картона нечто напоминавшее гитару. Довершал очаровательную сценку домашний кот, лежавший перед пылающим камином, зажав передними лапами свой любимый резиновый мячик. Из всех домочадцев не было видно только миссис Элкотт.
Помедлив на пороге, Луи сорвала с себя шляпу и, церемонно поклонившись, произнесла все тем же низким голосом, каким говорила всего несколько минут назад:
– Радостные вести! Прибыл великий посол, который страстно желает свидания с миледи. Прошу вас приветствовать его, ибо ему пришлось проделать долгий путь, чтобы оказаться сегодня с нами!
Затем, отступив в сторону, она низко повела шляпой, приглашая меня войти.
Когда я вошел в гостиную, навстречу мне раздался разноголосый хор восклицаний, самое громкое и взволнованное из которых издала моя дорогая жена. Быстро отложив ножницы и картонку, она попыталась подняться. Желая избавить ее от излишних усилий, я поспешно поставил багаж, который помимо моего чемодана состоял из шкатулки доктора Фаррагута и саквояжа с вещами для Ф. Т. Барнума, бросился к дивану и, нагнувшись, осыпал поцелуями ее алебастрово-белый лоб. Взглянув на меня и вся зардевшись от моей невольной страстной вспышки, Сестричка воскликнула:
– Ах, Эдди, какой замечательный сюрприз!
В то же мгновение за мной раздался теплый материнский голос:
– Что за переполох, мои дорогие? Ах, мистер По! Как я рада вас видеть!
Обернувшись, я увидел вышедшую из кухни миссис Элкотт. На ней был густо усыпанный мукой фартук. Это – а также ее разгоряченное, простоватое, но не лишенное приятности лицо – недвусмысленно указывало на то, что она что-то печет.
– Человеческий язык не в силах выразить радостные чувства, оттого что я здесь, – искренне ответил я.
Луи, которая снова надела шляпу кабальеро (перо оказалось выдернутым из старой метелки для сметания пыли), внезапно удивленно вскрикнула. Посмотрев на нее, я увидел, что взгляд ее прикован к деревянному ящику.
– Так это… значит, это… мистер По, – запинаясь пробормотала она. – Украденная шкатулка доктора Фаррагута?
Я подтвердил, что так оно и есть. После чего все взгляды обратились к редкостной вещи.
– Какое чудо! – воскликнула Анна. – Она, должно быть, стоит кучу денег.
– Никогда не видела ничего красивее, – изумилась Лизи, – включая рояль старого мистера Лоуренса.
– Красивая вещь, ничего не скажешь, – произнесла миссис Элкотт, – хотя, на мой взгляд, чересчур броская.
– Верно мамуля говорит. Мне тоже кажется, что она слишком показательная, – хмыкнула маленькая Мэй, которая явно хотела сказать «показная».
– Я знала, что ты найдешь ее, Эдди, – шепнула Сестричка, пылко пожимая мою руку. – Ни минуты не сомневалась.
Читатель поймет тревожное чувство, которое я испытал при этих словах. Я не просто провалил свою миссию, но, поступив так, подорвал веру Сестрички в свои способности. Мысль эта причинила мне такую боль, что я с трудом собрался, прежде чем сказать правду. И все же я понимал, что это надо сделать сразу.
Каждая минута отсрочки делала положение все более мучительным. Опустившись на диван рядом с женой, я взял ее ладонь в свои и сказал:
– Боюсь, дражайшая моя Сестричка, что, к сожалению, я обманул твое доверие.
– Что ты хочешь этим сказать, Эдди? – спросила она, пристально глядя мне в глаза.
Горькое, жалкое чувство неудачи было столь острым, что я едва выдержал ее взгляд.
– Да, я нашел шкатулку доктора Фаррагута, – ответил я. – Однако, где находятся драгоценные составляющие, которые в ней хранились, мне до сих пор неизвестно.
Это откровенное признание вызвало возгласы изумления у сестер Элкотт. Сестричка же просто молча смотрела на меня, причем на лице ее попеременно выражались смущение, разочарование, тревога. Впрочем, очень скоро они сменились выражением заботы – не о себе, но обо мне.
– Не расстраивайся так, Эдди, дорогой, – сказала она, ободряюще похлопывая меня по руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58