Но, если тебе действительно надо о чем-то заботиться, посмотрю, что можно сделать». И вот Маргарет ждала и ждала, гадая, что у мужа на уме. Через несколько недель, когда она сидела в саду и читала, оторвав глаза от книги, она увидела стоящего перед ней принца с корзинкой в руках.
«Это тебе», – с улыбкой произнес он. Маргарет взяла корзинку, открыла ее, и от удивления у нее перехватило дух. Внутри лежал самый замечательный котенок, который когда-либо появлялся на свете. Шерстка у него была белоснежная с ярко-красными полосками по всему телу. Даже глаза были в красно-белую полоску.
«Спасибо тебе, Тедди, – сказала Маргарет, доставая киску и прижимая ее к щеке. – Я буду звать его Леденец».
Тут моя дорогая жена обернулась ко мне и жестом показала, что уступает мне право рассказчика. Поскольку моя очередь была последней в нашей маленькой компании, я на минуту задумался, подбирая подобающую развязку. Затем, откашлявшись, сказал:
– Долгие годы принц Теодор и его суженая наслаждались любовью, которая была больше чем любовь, – любовью, столь необыкновенной по своей силе, что ей могли бы позавидовать даже серафимы. Однако шаг за шагом, постепенно – под влиянием Злого Демона Невоздержанности – нрав и характер принца решительно изменились в худшую сторону. День за днем он становился все более вздорным, более раздражительным и все больше пренебрегал чувствами окружающих. Он позволял себе резкие выражения, разговаривая с женой. В конечном счете он дошел до открытого насилия. Кот Леденец, на которого принц Теодор, как слепо любящий родитель, изливал потоки своей нежности, не избежал последствий плачевных перемен в нравах своего хозяина.
Однажды, упившись более, чем то было желательно, своим любимым амонтильядо, принц Теодор, пошатываясь, брел по центральному коридору замка, когда наткнулся на кошачье отродье. В состоянии опьянения вообразив, что это создание нагло пялится на него, принц Теодор схватил Леденца, после чего испуганное животное слегка укусило хозяина за руку. В единый миг дьявольская злоба овладела хмельным сознанием. Принц начал душить беспомощного кота, испускавшего громогласные вопли ужаса. Встревоженная шумом, принцесса Маргарет быстро явилась на сцене, слезами и криком призывая мужа отступиться и пытаясь вырвать У него животное. Подстрекаемый ее вмешательством, впав в поистине демоническую ярость, принц отпустил кота, сомкнул руки на горле жены и душил ее до тех пор, пока обмякшее тело принцессы не грянулось оземь.
Свершив свое страшное дело, принц Теодор без промедления и совершенно обдуманно приступил к сокрытию тела. Подняв на руки мертвую принцессу, он отнес ее в самое глубокое подземелье замка, где спрятал в маленькой сырой выемке за тяжелой железной дверью. Когда он помедлил, чтобы бросить последний взгляд на лицо некогда любимой жены, то был поражен, увидев, что веки ее вздрогнули, а полуоткрытые губы зашевелились. Жена была еще жива! Вдруг глаза ее широко раскрылись. Когда взгляд их остановился на муже, на лице ее появилось выражение неописуемой тоски и скорби. Сам не понимая, что делает, обезумевший принц стремглав ринулся прочь, заперев за собой железную дверь и, таким образом, похоронив принцессу Маргарет заживо! Когда он бежал из этого ужасного места, вслед ему летел полный муки голос принцессы, гулко разносившийся по всему подземелью: «Господом Богом заклинаю тебя, Тедди! Господом Богом!..»
Хотя я еще не достиг кульминации своего повествования, мне помешало сделать это вмешательство жены, которая, весьма чувствительно пихнув меня в правый бок локтем, наклонилась ко мне и прошептала:
– Эдди! Чего, собственно?..
Но что, что такое? – поинтересовался я, глядя на Сестричку, которая резким движением головы обратила мое внимание на противоположную скамью. Я был настолько увлечен своим рассказом, так ярко представали перед моим умственным взором все его события и персонажи, что я полностью позабыл про свою аудиторию. Только теперь я заметил, что рассказ мой произвел сильное впечатление на трех девочек, сидевших напротив. Анна сидела как громом пораженная, в лице у Лиззи не было ни кровинки, а маленькая Мэй громко шмыгала носом, готовая вот-вот заплакать.
Только Луи, по всей видимости, доставил удовольствие мой скромный вклад в общую историю.
– А что дальше, мистер По? – с горячностью поинтересовалась она. – Вы что, не хотите продолжать?
Я снова поглядел на жену, которая ответила мне неописуемо суровым, если не укоризненным взглядом, словно говоря «лучше бы тебе рассказать что-нибудь более соответствующее детской чувствительности, Эдди».
Пристыженный этим молчаливым предупреждением, я поспешно соорудил новое завершение истории, куда более светлое, чем предполагалось изначально. В этой, пересмотренной версии принц Тедди, терзаемый муками совести, освобождает жену, бросает пить, возвращается в прежнее, более счастливое состояние и живет долго и счастливо в блаженном царстве любви с принцессой Маргарет и котом Леденцом.
Сидевшие напротив сестры вздохнули с облегчением, а моя дорогая жена заметила:
– Вы должны простить моего мужа, девочки. Намерения у него самые добрые, просто иногда он позволяет своему воображению зайти слишком далеко.
Хотя слова эти предназначались Анне, Лиззи и Мэй, первой ответила Луи.
– Вовсе нет нужды извиняться, – заявила она. – На мой вкус, последний отрывок был немного сентиментальный, но вообще – класс. Просто не представляю, как вам удается сочинять такие на диво мерзкие истории, мистер По. Я так рада, что вы приняли приглашение дядюшки Сэмюеля и погостите у нас в Хиллсайде. То-то повеселимся!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Расположенный примерно в полумиле от центра городка, Хиллсайд – так называлась усадьба Элкоттов – был одной из старейших построек Конкорда. Его отличительные архитектурные черты – остроконечные фронтоны, двускатная крыша, массивная каменная труба – свидетельствовали о древности, центральная часть деревянного здания была возведена в конце семнадцатого века. Последовавшие улучшения превратили изначальный загородный дом из четырех комнат в существенно более просторную, хотя и ни в коей мере не в горделивую усадьбу. Укрытый великолепными вязами, ветви которых блистали славными красками новоанглийской осени, дом, выкрашенный в приглушенный оливковый цвет, выглядел очаровательно. Место это казалось зачарованным, и мирный, чрезвычайно уютный дух с первого же взгляда преисполнил мою душу чувством великого покоя.
Средоточием и олицетворением безмятежности, овевавшей это живописное жилище, была сама миссис Элкотт. Мамуля, если использовать ласковое детское прозвище, бывшее в ходу у ее дочерей, оказалась дородной, несколько простоватой на вид женщиной средних лет. Хотя внешне она мало походила на мою дражайшую Путаницу, ее роднила с ней материнская доброжелательность, наделявшая миссис Элкотт неподражаемым обаянием.
Из благоговейного тона, в каком ее дочери неизменно говорили о ней, я уже сделал вывод, что девочек соединяют с матерью необычайные узы внутренней близости, даже более прочные, чем, как правило, возникают при подобных отношениях. Теперь, прибыв в Хиллсайд, я мог убедиться в этом воочию.
Хотя Луи и ее сестер не было дома всего неделю, они бросились в объятия мамули так, словно не виделись уже очень и очень давно. Слезы блестели на глазах у всех, воздух оглашался криками радости. Пыл, с каким миссис Элкотт обнимала своих малюток, несомненно, подогревался и тем обстоятельством, что они наконец-то воссоединились. Вести о трагических событиях в Бостоне уже дошли до нее, и с тем большим облегчением она приветствовала своих крошек, вернувшихся в святилище материнского лона.
Ко мне с Сестричкой она отнеслась куда более сдержанно. Удивляться тут было нечему. Приглашение, приведшее нас к дверям ее дома, в конце концов, исходило не от нее. Мы виделись в первый раз. Конечно, она знала меня, но лишь как писателя, на которого неоднократно и открыто изливались потоки литературной критики ее отсутствовавшего мужа.
Впрочем, как только она прочитала письмо брата (переданное Анной, которой это было доверено), поведение миссис Элкотт ощутимо изменилось – от простой учтивости до искреннего расположения, – и нас пригласили в дом со всей теплотой и гостеприимством, на какие только можно было рассчитывать.
Девочек разместили в двух спальнях, нам с Сестричкой отвели комнату Луи и Лиззи, которые на время перебрались к сестрам. Распаковавшись, мы присоединились к семье за незатейливой, но вкусной трапезой, состоявшей из холодных цыплят, бисквитов и вареной картошки. Затем, поскольку моя дорогая жена была чрезвычайно утомлена поездкой, мы удалились в свои покои, оставив миссис Элкотт в мягком кресле возле камина: Луи примостилась у ее ног, Лиззи и Мэй приютились по обе стороны кресла, Анна прислонилась сзади. Когда мы поднимались по лестнице, я расслышал, как Луи умоляюще сказала:
– Мама, расскажи нам что-нибудь, прежде чем мы пойдем спать. Ну, ту историю про путешествие в Град Небесный, борьбу с Аполлионом и долину, где живут лешие!
Я проснулся от солнечного света, цедившегося сквозь муслиновые занавески. Несколько минут я лежал в постели, не вполне понимая, где нахожусь. И, только оглядевшись, я обнаружил безошибочные признаки того, что здесь живет маленькая девочка: изображения щенков и котят, вырванные из общедоступных журналов и прикнопленные к стенам, полки с набором игрушек, включая полдюжины тряпичных кукол (некоторые из которых срочно нуждались в ремонте), деревянные крючки, на которых были развешаны шляпки, шали и прочие предметы дамского туалета, – и осознание того, где я, тут же нахлынуло на меня.
Выпрыгнув из кровати, я быстренько умылся и оделся. Затем прошел в противоположный конец комнаты, где спала Сестричка. Ласково разбудив ее, я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Пока я ждал жену, до меня донеслись приглушенные голоса снизу.
Через пять минут мой ангел явился предо мной; вид у жены был посвежевший, хотя все еще, на мой взгляд, нездорово осунувшийся, лицо ее утратило свойственную ему пухлость, и скулы резко обозначились. Однако я ничем не выказал своей озабоченности, напротив, сказал несколько комплиментов по поводу ее ослепительной красоты, затем, взяв под руку, предложил сойти вниз.
Спустившись в столовую, мы застали девочек и их мать уже за завтраком, стол был уставлен большими блюдами с разной вкуснятиной: гречишными оладьями, яичницей, бисквитами, сосисками и ветчиной. Это пиршество, как я понял, представляло собой радикальный отход от обычной диеты семьи, которая, придерживаясь исключительно спартанского образа жизни, основанного на вегетарианских принципах мистера Элкотта, редко когда завтракала чем-либо кроме яблок, холодной воды и черствого хлеба. Однако, учитывая, что мистер Элкотт уехал с лекциями, жена решила приготовить для дочерей специальный, «домашний» стол. Когда появились мы с Сестричкой, они уже практически расправились с едой.
Тепло встреченные Луи и ее сестрами, мы заняли места за столом, после чего миссис Элкотт тут же поставила перед нами тарелки с большими порциями разных лакомств.
– Жаль, что не могу составить вам компанию, мистер По, – сказала Луи, когда я затыкал салфетку за воротник, и, пристально глядя на мою вилку, продолжала: – но нам с Анной надо идти.
– Жду не дождусь следующего года, когда стану взрослой, пойду в школу, буду носить красивые платья и играть с другими девочками на переменках, – заметила маленькая Мэй.
– Видели вы когда-нибудь ребенка, которой бы так хотел повзрослеть? – сказала Луи. – Еще скажи спасибо, Мэй, что тебе не надо день-деньской корпеть над классными заданиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58