– Пожалуйста, поймите меня правильно, – ответил я. – Никто из тех, кто, подобно мне, провел столько времени в компании уродцев мистера Барнума, среди которых есть несколько, безусловно, самых уродливых существ в мире, не посчитал бы, что эта относительно банальная аномалия страшна сама по себе. Связь уродства молодого Мак-Магона с тем, в чем его обвиняют, – вот что так удручило меня.
– Почему, что ты имеешь в виду, Эдди? – спросила Сестричка, а миссис Рэндалл удивленно подняла брови.
Если помните, обследуя ноги мисс Болтон, я заметил следы ногтей на ее лодыжках, – сказал я. – Именно это наблюдение привело меня к выводу, что произошло убийство. Чтобы проверить это заключение и убедить констебля Линча в его правомерности, я попросил его обхватить лодыжки мертвой девушки. Как я и предвидел, его пальцы точно совпали с отпечатками на ее коже. Короче говоря, теперь выясняется, что мисс Болтон утопил человек, у которого все пальцы были на месте.
– Но очевидно, – сказала миссис Рэндалл, – что в этом пункте есть кое-какая неясность. Следы на ногах не могли быть настолько отчетливы, чтобы не возникало сомнений.
– Возможно, – согласился я, – возможно, что, стараясь освободиться от рук убийцы, мисс Болтон била ногами, отчего и возникли несколько смазанные царапины. Но остается еще ложка.
– А что насчет этого? – спросила миссис Рэндалл. – Очевидно, что это еще одна улика.
– Мне тоже так кажется, – согласилась Сестричка. – В конце концов, это доказывает, что он был в доме во время убийства.
– То, что ложка была у него, – ответил я, – доказывает лишь, что он виновен в краже. Из бесславной истории молодого Мак-Магона мы знаем, что у него имелись воровские наклонности. Мы знаем также, что мисс Болтон прервала чистку серебра, чтобы, воспользовавшись отсутствием хозяев, проскользнуть наверх и принять ванну. Нет никаких сомнений, что, когда она вышла, появился Мак-Магон с заказом и, войдя на кухню, заметил разложенное на буфете серебро. Предположим, что, не совладав с искушением при виде оставленного без присмотра серебра, он схватил ложку и скрылся.
Далее, – продолжал я, – мучимый чувством вины или боясь, что его неизбежно опознают как вора и арестуют, он вернулся в дом, возможно намереваясь положить ложку на место, прежде чем ее исчезновение заметят. Однако, увидев собравшуюся перед особняком толпу, он передумал и поспешил прочь. Увидев, что его преследуют, он вполне резонно мог заподозрить во мне члена семьи или даже блюстителя закона, пытающегося его задержать. Это объясняет странное замечание, с которым он обратился ко мне, когда я загнал его в переулок: «Я туда не вернусь». Теперь я думаю, что скорей всего он имел в виду исправительное учреждение, куда его отправили после предыдущей кражи. Если эта теория правильна, тогда более чем вероятно, что, метнув в меня ложку, он не только пытался отвлечь меня, чтобы удрать, как я думал вначале. Скорее он бросил в меня украденный предмет в надежде, что я прекращу свое преследование.
Короче говоря, – завершил я, делая глубокий вдох и медленно выпуская воздух, – теперь мне кажется, что юный Мак-Магон не просто невиновен в совершении убийства, но и что он вообще не знал, что таковое произошло!
Несколько секунд мои слушательницы смотрели на меня в молчании. Судя по выражению их лиц, было очевидно, что они относятся к моей гипотезе с величайшим скептицизмом.
Тишину нарушила миссис Рэндалл.
– И все же, мистер По, – недоверчиво произнесла она, – неужели кто-то другой мог пробраться в дом и убить бедняжку, пока она принимала ванну? Не логичнее ли предположить, что молодой злодей просто схватил ложку, когда бежал из дома, совершив свое страшное дело?
– Трудно отрицать, что, утверждая существование другого, пока неведомого убийцы, я выдвигаю чрезмерно сложные догадки, – ответил я. – Действительно, это открытое посягательство на принцип, сформулированный еще средневековым философом Уильямом Оккамом, который заявил: «Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem» – суждение, которое можно перевести так: «Из двух соперничающих теорий или объяснений, при разнице всех прочих компонентов, следует предпочесть более простую».
Тем не менее, – продолжал я, – хотя чисто дедуктивное рассуждение явно указывает на Джесси Мак-Магона как на очевидного преступника, я не могу отделаться от тревожного чувства, что в это дело замешан кто-то еще.
– А может быть, мистер По, – мягко заметила миссис Рэндалл, – вы просто позволяете эмоциям влиять на ваши суждения? Вы ведь сами сказали, что преисполнились жалости, увидев лежащего на улице мальчика.
– Верно, – сказала Сестричка, потянувшись ко мне и нежно пожав мою правую руку, – Эдди, дорогой, ты же знаешь, какой ты чувствительный. Быть может, ты поверил в его невиновность потому, что тебе стало его жалко?
– Такая возможность приходила мне в голову, – со вздохом ответил я. – Почти не приходится сомневаться, что один лишь вид страшно искалеченного тела подействовал на меня крайне угнетающе.
– Бедный Эдди, – сказала Сестричка, – ну и жуткий денек у тебя выдался. Все, начиная с мисс Болтон.
При виде ее, мертвой, ты, должно быть, ужасно расстроился, ведь еще вчера она была так счастлива и полна жизни.
– Да, день, полный самых удручающих происшествий, – согласился я.
– Что касается моего мнения, – сказала миссис Рэндалл, – то гоните все сомнения, мистер По. Вы были просто великолепны – и это неоспоримый факт. Вы в одиночку справились с таким делом. Весь город видит в вас героя. Вы только загляните в газеты. Не говоря уже о том, что доктор Марстон теперь в неоплатном долгу перед вами. Господи, ведь карьера этого человека была на грани гибели. Он мог бы кончить и в тюрьме, кто знает! И между прочим, – добавила она, – я не уверена, что в должной мере отблагодарила вас за ваш подарок. Очень мило с вашей стороны.
Последнее относилось к экземпляру «Денталогии», который доктор Марстон презентовал мне и который, зная, какое восхищение питает миссис к автору, я преподнес в дар нашей хозяйке как маленький знак благодарности за ее гостеприимство. Говоря по правде, даря ей книгу, я пожертвовал немногим, поскольку не имел никакого намерения когда-либо читать эту галиматью.
– Ну что вы, – искренне ответил я.
В этот момент стук медного молотка, прикрепленного к входной двери, разнесся по всему дому.
– Салли! – позвала миссис Рэндалл. – Открой, кто-то стучит.
Какое-то мгновение мы трое сидели не произнося ни слова, ожидая услышать шаги служанки, звук открываемой двери, голоса. Однако ничего не донеслось до нашего слуха. Прошло немало времени, прежде чем легкий стук повторился снова, на сей раз более отчетливо.
– Невероятно, не правда ли? – сказала миссис Рэндалл, окидывая Сестричку и меня удивленным взглядом. – Сладу с ней нет!
Лицо нашей хозяйки вспыхнуло от досады, она резко отодвинула стул, встала и поспешно вышла из столовой.
– Ты видел? – прошептала мне Сестричка, когда она ушла. – Она была вне себя от ярости.
– Вряд ли ее можно винить, – ответил я sotto voce. – Мне редко приходилось встречать служанку, настолько пренебрегающую своими обязанностями.
Через несколько минут миссис Рэндалл вернулась; судя по выражению лица, гнев ее ни в коей мере не улегся за время недолгого отсутствия. В руке она держала конверт.
– Это вам, – сказала она, протягивая мне его через стол.
Несколько удивленный, я взял письмо, взломал сургучную нашлепку, вынул сложенный лист бумаги и, развернув его, стал читать.
– Что это, Эдди? – вскоре поинтересовалась Сестричка.
– Записка от мистера Мэя, – ответил я, – в которой он благодарит меня за то, что я отчасти помог разобраться в трагедии. «Хотя мне не довелось порадоваться при виде ужасной смерти убийцы несчастной Эльзи, – пишет он, – я не могу отделаться от чувства, что его поразила десница Господня».
– Видите, мистер По? – сказала миссис Рэндалл, вновь садясь напротив. – Что я вам говорила? Никто не сомневается, что молодой негодяй был виновен.
– Похоже на то, – ответил я, не отрываясь от письма. – А теперь послушайте дальше: «Насколько я понимаю, вы с женой отправляетесь в Конкорд завтра утром. Как выяснилось, мои племянницы едут тем же дилижансом. Я бы лично проводил их домой, но состояние жены, которая до сих пор не встает после ужасного происшествия, мешает мне сделать это. Кроме того, в Бостоне меня удерживает подготовка похорон бедной Эльзи, которая была сиротой, и поэтому близкие не могут взять на себя эти хлопоты. Однако меня утешает мысль, что мои племянницы отправятся домой в обществе такого достойного джентльмена, как вы. Я позволил себе написать письмо их матери, моей сестре, с просьбой оказать вам и вашей жене самый гостеприимный прием. Разумеется, мне известно о ваших литературных расхождениях с моим зятем, мистером Элкоттом. (Говоря начистоту, разглагольствования Бронсона тоже всегда казались мне несколько неудобоваримыми.) Так или иначе, проблем с этой стороны не будет, поскольку Бронсон в отъезде: он частенько отправляется читать куда-нибудь свои лекции».
Тут я оторвался от письма и заметил, обращаясь к Сестричке:
– Какой неожиданный поворот. Похоже, нас приглашают поселиться у Элкоттов, пока мы будем в Конкорде.
– Вы уже с кем-нибудь договаривались? – поинтересовалась миссис Рэндалл.
– Да, в общем, нет, – ответил я. – Мы полагали поселиться в местной гостинице.
– Должно быть, замечательно остановиться в каком-нибудь более уютном месте, – произнесла Сестричка с мечтательной улыбкой. Затем, словно спохватившись, что ее замечание могут истолковать как критику в адрес нашего теперешнего жилища, торопливо добавила: – Хотя оно никогда не сравнится с вашим домом, миссис Рэндалл.
– Хорошо, моя дорогая, – ответила последняя, – буду ждать вас с распростертыми объятиями на обратном пути. И могу заверить, – бросая недобрый взгляд в направлении кухни, добавила она: – что в следующий раз вы будете питаться лучше. В этом доме надо произвести кое-какие перемены. Я слишком, слишком долго терпела.
Ввиду прискорбных событий, омрачивших последний день их каникул, вряд ли стоило удивляться, что в начале поездки настроение сестер Элкотт было подавленным. Даже неутомимо жизнерадостная Луиза, после первой вспышки болтливости, скоро погрузилась в молчание, задумчиво глядя в окно на дорогу, ведущую из Бостона в городок Конкорд.
Когда мы забрались в экипаж, Луиза уселась слева от меня; Сестричка устроилась справа. Оставшиеся трое девочек сидели напротив: старшая и самая хорошенькая, Анна, которая отважно отправилась к сцене театра Кимболла, чтобы выручить поддавшуюся пагубному влиянию газа мисс Болтон; ее младшая сестра, Лиззи, румяная девочка лет одиннадцати, сгорбившись, робко прижалась к старшей сестре, положив голову ей на плечо, и, наконец, самая младшая, Мэй, необычайно хорошенькое и сдержанное дитя лет семи-восьми, с ярко-голубыми глазами и длинными вьющимися золотистыми волосами.
Как я уже отметил, все три девочки, так же как и их сестра Луиза, сразу после отъезда совершенно замкнулись в себе. Я чувствовал, что их молчание вполне естественно отражает меланхолию, в которую их ввергло убийство их подружки. Она, несомненно, усугублялась напряжением, какое они чувствовали, оказавшись в обществе двух более или менее чужих людей. Вполне вероятно, что мы так бы и проделали весь путь, обменявшись разве что парой вежливых слов, если бы не непроизвольная физиологическая реакция маленькой Мэй.
Мы едва проехали больше часа, когда раздалось отчетливое borborygmi, или урчание в животе, причем настолько громкое, что оно заглушало даже погромыхивание экипажа. Этот очень распространенный симптом голода, вызванный, как то, без сомнения, известно читателю, трением друг о друга стенок пустого пищеварительного органа, неизменно приводит людей в глубокое замешательство, когда случается в общественном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58