Еще в середине восемнадцатого столетия некоторые сельские врачи в Британии верили, что эпилепсию можно вылечить, выкопав на кладбище гроб, вытащив из крышки гвозди, а затем согнуть из трех гвоздей кольцо и носить это мрачное украшение на среднем пальце правой руки.
Прочесть об этих и дюжинах других, сходных примеров, отысканных Палмером, означало волей-неволей убедиться в том, что на протяжении большей части человеческой истории так называемое «целительство» мало чем отличалось от разновидности первобытного шаманства. Нигде в книге это не было столь очевидно, как там, где автор рассуждал о так называемой «трупной» медицине, иными словами, лекарствах, приготовленных (невероятно, но факт) из внутренних органов мертвых тел! Не только на Древнем Востоке, где подобного варварства можно было ожидать, но и в Европе больным привычно прописывали эти неописуемые средства от множества недугов: разжиженные мозги от головокружения, толченые берцовые кости от ревматизма, процеженный нутряной жир от ушибов, желчный камень от икоты и другие подобные снадобья, слишком отвратительные, чтобы их упоминать.
Хотя повествование в книге мистера Палмера велось в свойственном ему напыщенном духе, одно лишь описание этих омерзительных эликсиров вызывало во мне целую бурю чувств: трепет, недоверие, дурноту. Однако прежде всего я чувствовал неизъяснимую благодарность, что живу в век, когда наука наконец-то освободила медицину от тысячелетиями сковывавших ее пут невежественного суеверия.
Я настолько углубился в книгу, что потерял счет времени. Вдруг до моего слуха донесся звук шагов, приближавшихся из глубины дома. Быстро положив книгу на стоявший рядом столик, я встал как раз в тот момент, когда в дверях появились доктор Фаррагут с Сестричкой.
С первого взгляда я понял, что все прошло хорошо. Сестричка, которая вполне естественно выглядела несколько взволнованной, когда уходила с пожилым врачом, теперь, казалось, испытывала явное облегчение, в то время как у последнего был спокойный, довольный вид, как если бы осмотр подтвердил его первое, оптимистичное мнение о здоровье моей дорогой жены.
Подойдя к Сестричке, я взял ее за руку и пожал на манер приветствия. Затем мы сели рядышком на диван, а доктор Фаррагут занял свое место в кресле.
– Итак, друг мой, – сказал он мне, – все обстоит именно так, как я и думал. Жена ваша, как вам известно, страдает от туберкулеза легких. Серьезно ли ее состояние? Да, отрицать не стану. Не зря этот недуг величают Царем Болезней. Но даже царям иногда приходится склонять свои стяги и признавать поражение на поле битвы. С этим врагом можно бороться, приостановить его продвижение и даже изгнать насовсем. Я могу применить против него верное оружие. Однако именно вам, – сказал он, переводя взгляд на Сестричку, – впредь надлежит быть сильной и упорной, чтобы правильно им распорядиться.
– Если надо, я буду Жанной д'Арк, – с улыбкой ответила Сестричка.
– Так держать, – сказал доктор Фаррагут. – С моей точки зрения, нет никаких сомнений, что исцеление возможно, если вы будете строго следовать прописанному мною курсу.
– Вряд ли стоит говорить, доктор Фаррагут, насколько я обнадежен вашими словами, – сказал я. – И все же хотелось бы знать, в чем именно состоит ваше лечение?
– Теплые ванны, поднимающие температуру тела, – один из основных компонентов метода Томсона, наряду с массажем, при котором используются специальные стимулирующие мази. Соблюдение диеты, упражнения и прогулки на свежем воздухе также существенно важны. Но важнее всего – специальные пилюли, которые я составлю для вас, миссис По. Их надо принимать строго регулярно каждые четыре часа на протяжении трех недель.
– Разрешите поинтересоваться, из чего состоит это лекарство? – спросил я.
– Из коры американской лиственницы, корня одуванчика, посконника и нескольких других ингредиентов – все, разумеется, натуральное. Мне потребуется какое-то время, чтобы приготовить его. Может, заедете завтра утречком, мистер По, и я его вам передам.
– Мне тоже приехать, доктор Фаррагут? – спросила Сестричка.
– Незачем, моя дорогая, хотя, конечно же, я всегда буду рад видеть ваше прелестное личико.
От всей души поблагодарив доктора, мы с Сестричкой встали с дивана и приготовились идти.
– Вижу, вы заглядывали в Палмера? – сказал доктор Фаррагут, который, встав, явно заметил книжку, оставленную мной на столике. – Забавно, не так ли?
Несмотря на многие стилистические недочеты, это действительно в высшей степени поучительная книга, – ответил я. – По крайней мере, ее следовало бы рекомендовать всем тем, кто сетует на грубость и вульгарность нынешнего века и тоскует по якобы идиллическому прошлому. В свое время я сам был склонен к такой ностальгии. Однако, прочитав, что средство, предписываемое при анемии, состоит в том, чтобы залпом выпить кубок еще теплой крови из шеи только что зарезанного гладиатора, я больше не испытываю томления ни по греческой славе, ни по римскому величию.
– Да, полагаю, мы должны быть рады, что живем в новое время, – сказал доктор Фаррагут. – И все же кое-какую мединскую мудрость у древних почерпнуть можно. Они кое-что знали о целительных свойствах растений и прочих естественных субстанций.
– Не сомневаюсь в правоте вашего утверждения, – сказал я. – Так, например, известно, что целебные травы, применявшиеся племенами наших аборигенов, были очень действенны при определенных расстройствах.
– Совершенно верно, мистер По, – сказал доктор. – У старых целителей есть чему поучиться. Конечно, не все здесь так думают. Возьмите хотя бы моего юного друга Генри. Он утверждает, что ни разу не слышал ни единого полезного совета от своих стариков. Да ладно, вздорный он парень, этот Генри.
Когда мы с Сестричкой оделись, доктор Фаррагут провел нас к входным дверям. Выйдя на крыльцо, я обернулся к врачу и спросил:
– Когда именно завтра утром мне заехать?
– Хотите, можно и пораньше, – сказал он, лукаво на меня глядя. – Большинство моих соседей полагаются на своих петухов, которые их будят. Я же для этой Цели держу парочку уток.
Последнее замечание было столь необычно, что какое-то время я просто молчал, ошеломленно глядя на доктора. И вдруг меня осенило.
– То есть вы хотите сказать, – заметил я, – что обычно поднимаетесь с первым кряком?
Полнокровное лицо доктора Фаррагута расплылось в довольной улыбке.
– Отлично, мистер По! Вы, я вижу, человек умный. Жду не дождусь завтрашнего утра.
Пожав мне на прощанье руку, он стоял в дверях, пока мы с Сестричкой не спустились по ступеням крыльца и не направились к лесной тропе.
Как только мы ступили на красивую, устланную листьями тропинку, сердце мое преисполнилось чувством надежды, более сильным, чем мне случалось испытывать за последние годы. Конечно, я слишком глубоко сознавал, что недуг, от которого страдает моя бедная жена, упрямо противился всем прежним попыткам лечения. Тем не менее в пожилом враче было нечто внушавшее мне доверие, и не только в нем самом, но и в нетрадиционном методе природной медицины, который он практиковал.
Я поделился своими чувствами с Сестричкой, которая заявила, что и у нее тоже сложилось исключительно высокое мнение о докторе Фаррагуте.
– Хотя шутит он, конечно, ужасно, – добавила она.
– Его очевидная склонность к извращенной paronomasia действительно одна из достойных сожаления черт его во всех прочих отношениях приятной личности, – ответил я.
– Парономазия? – откликнулась Сестричка. – Это что – такой термин для неуклюжих каламбуров?
– Да, это действительно означает каламбур, хотя и не обязательно плохой, – сказал я. – В то время как неимоверные потуги таких шутников, как добрейший доктор Фаррагут, сделали этот термин синонимом тяжеловесного юмора, на самом деле игра слов имеет долгую и почтенную историю. Легендарный оратор Цицерон питал глубокое уважение к этой лингвистической игре, равно как и Аристотель, который даже занялся классификацией каламбуров. В позднейшие века и доктор Джонсон, и великий сатирик Джонатан Свифт отстаивали словесную игру. Последний опубликовал книгу под названием «Ars Punica», или «Искусство каламбура», где предлагал двадцать девять правил для начинающего остряка. Равным образом и произведения Шекспира пестрят примерами такого рода остроумия. К примеру…
Идя рука об руку со своей ненаглядной, я продолжал рассуждать, вкратце анализируя шекспировскую словесную игру. Я уже заканчивал подробное перечисление тридцати девяти каламбуров, обнаруженных исследователями в «Виндзорских проказницах», когда мы пришли.
Подходя к жилищу Элкоттов и бросив быстрый взгляд на жену, я, к своему великому испугу, увидел, что ее глаза подернулись тусклой пеленой. Приписав это физическому напряжению, которое она перенесла за время дороги к доктору Фаррагуту и обратно, я предложил, чтобы она на часок прилегла, как только мы окажемся на месте.
– Да, что-то я подустала, – сказала Сестричка.
Войдя в дом, мы услышали доносившиеся из гостиной нежные переливы детского голоса:
Довольство и роскошь самих королей
Не могут быть дома родного милей.
И так хорошо нам под кровом родным,
Что нет нам покоя под небом иным.
Пела, как тут же обнаружилось, юная Лиззи. Вооружившись метелкой из перьев, она была занята уборкой комнаты. Когда мы вошли, она густо покраснела, словно крайне смущенная тем, что ее услышали.
Заметив растерянность девочки, Сестричка воскликнула:
– Да ведь это моя любимая песенка, Лиззи. И ты так красиво поешь. В следующий раз я с огромным удовольствием послушаю и другие песни.
Хотя на щеках ее все еще полыхал румянец, девочка выглядела невероятно довольной.
– Если вам и вправду понравилось, я буду только рада, – негромко сказала она, объяснив, что одна в доме, поскольку мать с младшей сестрой пошли в городок по делам.
– Как прошел ваш визит к доктору, миссис По? – спросило участливое дитя.
– Спасибо, дорогая, весьма успешно, – ответила Сестричка. – Он думает, что я скоро поправлюсь. Зови меня просто Вирджиния. – Затем, повернувшись ко мне, сказала: – Пожалуй, я теперь пойду наверх и немного отдохну, Эдди.
Спросив, не хочет ли она, чтобы я принес ей чашку крепкого чая или чего-нибудь перекусить – от чего она отказалась, – я остался внизу лестницы глядя, как она поднимается на второй этаж.
Лиззи между тем снова принялась смахивать пыль. Я оказался не у дел. Желая найти себе какое-нибудь полезное занятие, я вспомнил, что миссис Элкотт просила сделать Луи перед тем, как та отправилась в школу, а именно принести немного дров.
Решив отплатить за гостеприимство хозяйки выполнением этого поручения, я объявил о своем намерении Лиззи. Сняв плащ, я вышел, обогнул дом и направился к поленнице.
Закатав рукава, я приступил к работе. Несмотря на ясное утро, погода переменилась, стало пасмурно, и задул ветер. Я слышал, как за моей спиной жухлые осенние листья шелестят в лесу, подступившем к самому краю просторного заднего двора.
И вдруг необычное ощущение овладело мной. Науке еще предстоит разобраться с явлением, которое обычно называют «шестым чувством». Эта, на первый взгляд, сверхъестественная способность, рано или поздно проявляющаяся у всех людей, действует как своего рода врожденный механизм, предупреждающий об опасности. Именно он дает нам почувствовать, что за нами пристально наблюдают, если не шпионят, молча и скрыто.
Как раз это чувство овладело мной, когда я стоял спиной к деревьям, прижимая к груди дюжину наколотых и успевших хорошо просохнуть поленьев. Кто-то – я был уверен – впился взглядом мне в спину. Надо было только обернуться, чтобы лицом к лицу увидеть неизвестного наблюдателя. От абсолютной уверенности в том, что кто-то следит за малейшим моим движением, холодок пробежал у меня по спине и волосы на затылке встали дыбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Прочесть об этих и дюжинах других, сходных примеров, отысканных Палмером, означало волей-неволей убедиться в том, что на протяжении большей части человеческой истории так называемое «целительство» мало чем отличалось от разновидности первобытного шаманства. Нигде в книге это не было столь очевидно, как там, где автор рассуждал о так называемой «трупной» медицине, иными словами, лекарствах, приготовленных (невероятно, но факт) из внутренних органов мертвых тел! Не только на Древнем Востоке, где подобного варварства можно было ожидать, но и в Европе больным привычно прописывали эти неописуемые средства от множества недугов: разжиженные мозги от головокружения, толченые берцовые кости от ревматизма, процеженный нутряной жир от ушибов, желчный камень от икоты и другие подобные снадобья, слишком отвратительные, чтобы их упоминать.
Хотя повествование в книге мистера Палмера велось в свойственном ему напыщенном духе, одно лишь описание этих омерзительных эликсиров вызывало во мне целую бурю чувств: трепет, недоверие, дурноту. Однако прежде всего я чувствовал неизъяснимую благодарность, что живу в век, когда наука наконец-то освободила медицину от тысячелетиями сковывавших ее пут невежественного суеверия.
Я настолько углубился в книгу, что потерял счет времени. Вдруг до моего слуха донесся звук шагов, приближавшихся из глубины дома. Быстро положив книгу на стоявший рядом столик, я встал как раз в тот момент, когда в дверях появились доктор Фаррагут с Сестричкой.
С первого взгляда я понял, что все прошло хорошо. Сестричка, которая вполне естественно выглядела несколько взволнованной, когда уходила с пожилым врачом, теперь, казалось, испытывала явное облегчение, в то время как у последнего был спокойный, довольный вид, как если бы осмотр подтвердил его первое, оптимистичное мнение о здоровье моей дорогой жены.
Подойдя к Сестричке, я взял ее за руку и пожал на манер приветствия. Затем мы сели рядышком на диван, а доктор Фаррагут занял свое место в кресле.
– Итак, друг мой, – сказал он мне, – все обстоит именно так, как я и думал. Жена ваша, как вам известно, страдает от туберкулеза легких. Серьезно ли ее состояние? Да, отрицать не стану. Не зря этот недуг величают Царем Болезней. Но даже царям иногда приходится склонять свои стяги и признавать поражение на поле битвы. С этим врагом можно бороться, приостановить его продвижение и даже изгнать насовсем. Я могу применить против него верное оружие. Однако именно вам, – сказал он, переводя взгляд на Сестричку, – впредь надлежит быть сильной и упорной, чтобы правильно им распорядиться.
– Если надо, я буду Жанной д'Арк, – с улыбкой ответила Сестричка.
– Так держать, – сказал доктор Фаррагут. – С моей точки зрения, нет никаких сомнений, что исцеление возможно, если вы будете строго следовать прописанному мною курсу.
– Вряд ли стоит говорить, доктор Фаррагут, насколько я обнадежен вашими словами, – сказал я. – И все же хотелось бы знать, в чем именно состоит ваше лечение?
– Теплые ванны, поднимающие температуру тела, – один из основных компонентов метода Томсона, наряду с массажем, при котором используются специальные стимулирующие мази. Соблюдение диеты, упражнения и прогулки на свежем воздухе также существенно важны. Но важнее всего – специальные пилюли, которые я составлю для вас, миссис По. Их надо принимать строго регулярно каждые четыре часа на протяжении трех недель.
– Разрешите поинтересоваться, из чего состоит это лекарство? – спросил я.
– Из коры американской лиственницы, корня одуванчика, посконника и нескольких других ингредиентов – все, разумеется, натуральное. Мне потребуется какое-то время, чтобы приготовить его. Может, заедете завтра утречком, мистер По, и я его вам передам.
– Мне тоже приехать, доктор Фаррагут? – спросила Сестричка.
– Незачем, моя дорогая, хотя, конечно же, я всегда буду рад видеть ваше прелестное личико.
От всей души поблагодарив доктора, мы с Сестричкой встали с дивана и приготовились идти.
– Вижу, вы заглядывали в Палмера? – сказал доктор Фаррагут, который, встав, явно заметил книжку, оставленную мной на столике. – Забавно, не так ли?
Несмотря на многие стилистические недочеты, это действительно в высшей степени поучительная книга, – ответил я. – По крайней мере, ее следовало бы рекомендовать всем тем, кто сетует на грубость и вульгарность нынешнего века и тоскует по якобы идиллическому прошлому. В свое время я сам был склонен к такой ностальгии. Однако, прочитав, что средство, предписываемое при анемии, состоит в том, чтобы залпом выпить кубок еще теплой крови из шеи только что зарезанного гладиатора, я больше не испытываю томления ни по греческой славе, ни по римскому величию.
– Да, полагаю, мы должны быть рады, что живем в новое время, – сказал доктор Фаррагут. – И все же кое-какую мединскую мудрость у древних почерпнуть можно. Они кое-что знали о целительных свойствах растений и прочих естественных субстанций.
– Не сомневаюсь в правоте вашего утверждения, – сказал я. – Так, например, известно, что целебные травы, применявшиеся племенами наших аборигенов, были очень действенны при определенных расстройствах.
– Совершенно верно, мистер По, – сказал доктор. – У старых целителей есть чему поучиться. Конечно, не все здесь так думают. Возьмите хотя бы моего юного друга Генри. Он утверждает, что ни разу не слышал ни единого полезного совета от своих стариков. Да ладно, вздорный он парень, этот Генри.
Когда мы с Сестричкой оделись, доктор Фаррагут провел нас к входным дверям. Выйдя на крыльцо, я обернулся к врачу и спросил:
– Когда именно завтра утром мне заехать?
– Хотите, можно и пораньше, – сказал он, лукаво на меня глядя. – Большинство моих соседей полагаются на своих петухов, которые их будят. Я же для этой Цели держу парочку уток.
Последнее замечание было столь необычно, что какое-то время я просто молчал, ошеломленно глядя на доктора. И вдруг меня осенило.
– То есть вы хотите сказать, – заметил я, – что обычно поднимаетесь с первым кряком?
Полнокровное лицо доктора Фаррагута расплылось в довольной улыбке.
– Отлично, мистер По! Вы, я вижу, человек умный. Жду не дождусь завтрашнего утра.
Пожав мне на прощанье руку, он стоял в дверях, пока мы с Сестричкой не спустились по ступеням крыльца и не направились к лесной тропе.
Как только мы ступили на красивую, устланную листьями тропинку, сердце мое преисполнилось чувством надежды, более сильным, чем мне случалось испытывать за последние годы. Конечно, я слишком глубоко сознавал, что недуг, от которого страдает моя бедная жена, упрямо противился всем прежним попыткам лечения. Тем не менее в пожилом враче было нечто внушавшее мне доверие, и не только в нем самом, но и в нетрадиционном методе природной медицины, который он практиковал.
Я поделился своими чувствами с Сестричкой, которая заявила, что и у нее тоже сложилось исключительно высокое мнение о докторе Фаррагуте.
– Хотя шутит он, конечно, ужасно, – добавила она.
– Его очевидная склонность к извращенной paronomasia действительно одна из достойных сожаления черт его во всех прочих отношениях приятной личности, – ответил я.
– Парономазия? – откликнулась Сестричка. – Это что – такой термин для неуклюжих каламбуров?
– Да, это действительно означает каламбур, хотя и не обязательно плохой, – сказал я. – В то время как неимоверные потуги таких шутников, как добрейший доктор Фаррагут, сделали этот термин синонимом тяжеловесного юмора, на самом деле игра слов имеет долгую и почтенную историю. Легендарный оратор Цицерон питал глубокое уважение к этой лингвистической игре, равно как и Аристотель, который даже занялся классификацией каламбуров. В позднейшие века и доктор Джонсон, и великий сатирик Джонатан Свифт отстаивали словесную игру. Последний опубликовал книгу под названием «Ars Punica», или «Искусство каламбура», где предлагал двадцать девять правил для начинающего остряка. Равным образом и произведения Шекспира пестрят примерами такого рода остроумия. К примеру…
Идя рука об руку со своей ненаглядной, я продолжал рассуждать, вкратце анализируя шекспировскую словесную игру. Я уже заканчивал подробное перечисление тридцати девяти каламбуров, обнаруженных исследователями в «Виндзорских проказницах», когда мы пришли.
Подходя к жилищу Элкоттов и бросив быстрый взгляд на жену, я, к своему великому испугу, увидел, что ее глаза подернулись тусклой пеленой. Приписав это физическому напряжению, которое она перенесла за время дороги к доктору Фаррагуту и обратно, я предложил, чтобы она на часок прилегла, как только мы окажемся на месте.
– Да, что-то я подустала, – сказала Сестричка.
Войдя в дом, мы услышали доносившиеся из гостиной нежные переливы детского голоса:
Довольство и роскошь самих королей
Не могут быть дома родного милей.
И так хорошо нам под кровом родным,
Что нет нам покоя под небом иным.
Пела, как тут же обнаружилось, юная Лиззи. Вооружившись метелкой из перьев, она была занята уборкой комнаты. Когда мы вошли, она густо покраснела, словно крайне смущенная тем, что ее услышали.
Заметив растерянность девочки, Сестричка воскликнула:
– Да ведь это моя любимая песенка, Лиззи. И ты так красиво поешь. В следующий раз я с огромным удовольствием послушаю и другие песни.
Хотя на щеках ее все еще полыхал румянец, девочка выглядела невероятно довольной.
– Если вам и вправду понравилось, я буду только рада, – негромко сказала она, объяснив, что одна в доме, поскольку мать с младшей сестрой пошли в городок по делам.
– Как прошел ваш визит к доктору, миссис По? – спросило участливое дитя.
– Спасибо, дорогая, весьма успешно, – ответила Сестричка. – Он думает, что я скоро поправлюсь. Зови меня просто Вирджиния. – Затем, повернувшись ко мне, сказала: – Пожалуй, я теперь пойду наверх и немного отдохну, Эдди.
Спросив, не хочет ли она, чтобы я принес ей чашку крепкого чая или чего-нибудь перекусить – от чего она отказалась, – я остался внизу лестницы глядя, как она поднимается на второй этаж.
Лиззи между тем снова принялась смахивать пыль. Я оказался не у дел. Желая найти себе какое-нибудь полезное занятие, я вспомнил, что миссис Элкотт просила сделать Луи перед тем, как та отправилась в школу, а именно принести немного дров.
Решив отплатить за гостеприимство хозяйки выполнением этого поручения, я объявил о своем намерении Лиззи. Сняв плащ, я вышел, обогнул дом и направился к поленнице.
Закатав рукава, я приступил к работе. Несмотря на ясное утро, погода переменилась, стало пасмурно, и задул ветер. Я слышал, как за моей спиной жухлые осенние листья шелестят в лесу, подступившем к самому краю просторного заднего двора.
И вдруг необычное ощущение овладело мной. Науке еще предстоит разобраться с явлением, которое обычно называют «шестым чувством». Эта, на первый взгляд, сверхъестественная способность, рано или поздно проявляющаяся у всех людей, действует как своего рода врожденный механизм, предупреждающий об опасности. Именно он дает нам почувствовать, что за нами пристально наблюдают, если не шпионят, молча и скрыто.
Как раз это чувство овладело мной, когда я стоял спиной к деревьям, прижимая к груди дюжину наколотых и успевших хорошо просохнуть поленьев. Кто-то – я был уверен – впился взглядом мне в спину. Надо было только обернуться, чтобы лицом к лицу увидеть неизвестного наблюдателя. От абсолютной уверенности в том, что кто-то следит за малейшим моим движением, холодок пробежал у меня по спине и волосы на затылке встали дыбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58