Кожа на лице чесалась. Через несколько часов тонкий слой песка уже покрывал накатанную дорогу.
Не раз мы сбивались с пути и по щиколотку застревали в песке, ветер был уже настолько сильным, что трудно было разобрать, куда идти. Я хотел сориентироваться по звездам, но их не было видно. Сбиваясь с дороги, мы с трудом возвращались на нее.
— Я ничего не вижу, — закричала Ампаро. — Песок бьет в глаза.
— Сделай капюшон. — Я натянул одеяло ей на голову и оставил маленькую щель для глаз. — Так лучше?
— Да.
Я тоже соорудил капюшон, и мы двинулись вперед, но вскоре опять сбились с дороги. Мне показалось, что час назад мы уже проходили в этом месте.
— Я больше не могу идти, Дакс, — всхлипнула Ампаро. — У меня полные ботинки песка.
Я усадил ее и высыпал песок из ботинок, а потом снова натянул ей их на ноги.
— Осталось немного.
Мы тронулись в путь. Во рту у меня пересохло, в груди хрипело. Внезапно небо просветлело, стало сероватым, а потом солнце осветило горы за нашей спиной.
Я в недоумении уставился на эту картину. Солнце всходило на западе.
И тут я внезапно понял, что произошло. В какой-то момент ночью мы повернули и двинулись в обратном направлении. А теперь день застал нас посередине этой пустынной местности. Я повернулся и посмотрел на дорогу, ведущую к Эстанце. Вдалеке по ней двигался фургон.
Я схватил Ампаро за руку, и мы сбежали в дороги. Но спрятаться здесь было абсолютно негде. Я велел Ампаро лечь и сам вытянулся рядом с ней, накрыв наши головы одеялом. Вдруг нам повезет и нас не заметят.
Услышав скрип колес, я приподнял краешек одеяла и выглянул. Фургон проехал мимо, и я уже вскочил на колени, когда заметил на дороге еще один фургон. Я быстро снова улегся на землю.
— Что такое? — спросила Ампаро.
— Еще один фургон.
Солнце начало накалять песок, жара окружала нас со всех сторон.
— Делать нечего, — сказал я. — Остается дожидаться ночи. На дороге слишком много людей.
— Я хочу пить, — сказала Ампаро.
— Лежи спокойно и старайся не думать об этом.
Пот катился у меня по спине и между ног. Я облизнул губы, они были сухие и соленые. Приподняв одеяло, я увидел, что в пределах видимости дорога свободна в обоих направлениях.
— Все в порядке, — сказал я. — Давай немного пройдем. Накройся снова одеялом, оно будет защищать от солнца.
От дороги поднималось тепло, и воздух колебался у меня геред глазами, ступни стало припекать.
— Я хочу пить, Дакс.
— Пройдем еще немного, а потом остановимся и отдохнем.
Нам удалось пройти еще полчаса. Песок уже так накалился, что когда мы легли, то с трудом терпели его прикосновение. Язык у меня пересох и распух, я попытался набрать в рот слюны, но она моментально высохла.
— Мне больно, Дакс, — заплакала Ампаро. — Во рту болит.
Она тихонько всхлипывала, плечи ее дрожали. Я понимал, что ей надо хотя бы смочить губы. Вынув нож, я резанул по пальцу, моментально выступила кровь.
— Черт! — воскликнул я.
— Что такое? — спросила Ампаро.
— Порезал палец, — сказал я, поднося палец к ее лицу. — Надо зализать.
Она взяла мой палец в рот и принялась зализывать порез. Через несколько секунд она посмотрела на меня.
— Ну как, все в порядке?
Я посмотрел на палец и согнул его, чтобы снова появилась кровь.
— Нет, еще не все.
Ампаро снова принялась облизывать палец, на этот раз края пореза побелели.
— Вот теперь нормально.
— Ладно. — Ампаро приподняла краешек одеяла и выглянула. — Начинает темнеть.
Она была права, время подходило к закату. Я почувствовал, что песок начинает остывать. Поднявшись на колени, я осмотрел дорогу, идущую между гор. На другой стороне была Эстанца.
— Если будем идти всю ночь, то к утру дойдем. Ампаро посмотрела на меня.
— А мы нигде не сможем попить?
— Отсюда до Эстанцы нет воды. Она подошла к дороге и села.
— Я устала.
— Знаю, Ампаро. — Я прикрыл, ее своим одеялом. — Поспи немножко. Завтра все будет в порядке.
Ампаро легла, закрыла глаза и через минуту уже спала. Я тоже попытался уснуть, но какая-то страшная боль внутри не позволяла сделать этого. Как я ни ворочался, боль не проходила. Я позволил поспать Ампаро около двух часов.
После восхода солнца прошло примерно около часа, когда мы, наконец, дошли до фермы сеньора Монкада. Перед домом паслось несколько лошадей, но людей не было видно. Я сделал знак Ампаро, чтобы она двигалась тихо, и мы обошли дом.
Из трубы кухни поднимался дымок, он так сильно щекотал мои ноздри, что я почувствовал, что схожу с ума от голода. Мы пересекли задний двор и подошли к двери кухни. Продолжая держать Ампаро за руку, я открыл дверь.
В кухне было темно, мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но в это время раздался женский крик, и зрение мое моментально прояснилось. Кухарка стояла у плиты, а трое мужчин сидели за кухонным столом, и двое из них смотрели на меня. Третий сидел спиной ко мне, в глаза бросилась их сине-красная форма.
Я толкнул Ампаро к двери.
— Бежим!
Ампаро, словно заяц, припустилась через двор, я бросился за ней. Позади раздался крик: я оглянулся и, споткнувшись о бревно, упал. Пока я поднимался, мимо меня пробежал солдат.
— Беги, Ампаро, беги! — закричал я. — Бега!
Другой солдат подбежал ко мне. Выхватив нож, я повернулся к нему, но почувствовал, что силы оставляют меня. Но когда я разглядел его лицо, во мне не осталось ничего, креме яростной ненависти и желания убить его.
— Котяра! — взвыл я и бросился на него с ножом.
Он предал нас. Вот почему солдаты отыскали наше убежище. По его вине погибло так много людей, и все это из-за паршивого черного жеребца.
Замахнувшись ножом, я услышал крик Ампаро и, обернувшись, увидел, что солдат схватил ее. Он тащил ее обратно, а она отбивалась и кричала. На меня снова нахлынула слабость.
Я обернулся к Котяре, лицо его было бледным, он во все глаза таращился на меня.
— Дакс!
Мой крик был похож на истерический вопль.
— Да, я Дакс! Меня не убили, как других! Но тебя я убью! Я отрежу тебе яйца и заткну их в твою лживую глотку!
— Нет, Дакс! Нет!
— Предатель! — Я сделал еще один шаг по направлению к нему, но с землей творилось что-то странное, она качалась, словно морские волны в Курату, где я однажды побывал вместе с отцом. — Предатель! — снова закричал я.
— Дакс!
Но это был уже другой голос, который я никогда не смог бы забыть, хотя и не слышал его уже более двух лет. Я посмотрел мимо Котяры и увидел, что в дверях кухни стоит мой отец. Мне показалось, что я схожу с ума — на отце тоже была армейская форма.
— Папа! — крикнул я и шагнул к нему, но вспомнил о Котяре и ярость снова охватила меня. — Я убью тебя! Убью!
Я изготовился швырнуть ему нож в горло, но солнечные лучи ослепили меня. Я зажмурился на секунду, и внезапно все поплыло перед глазами. Нож выскочил из моей руки, я почувствовал, что падаю на землю, но чьи-то руки подхватили меня.
Надвинулась темнота, и в голове у меня промелькнула мысль: почему сейчас ночь, когда только что было утро? Потом сквозь эту темноту до меня донесся голос отца, в котором слышалась любовь, боль и глубокая печаль.
— Сынок, — тихо сказал он. — Сынок, что я сделал с тобой.
А пойм пришла благословенная ночь и поглотила меня.
20
Пожилой мужчина в черной рясе откинулся в кресле и сложил пальцы в ожидании моего ответа. Из-за стекол его очков поблескивали темные глаза.
— Я приложу все усилия, монсеньор, — сказал я. — Я надеюсь на это, Диогенес, — ответил он, но голос его прозвучал не так уверенно, как мой.
Школа мне не нравилась. Монотонность и скука занятий надоедали. Некоторые предметы мне нравились, и в них я преуспел. Например, иностранные языки: английский, французский и даже немецкий. Латынь была мертвым языком и употреблялась только священниками в их молитвах, поэтому я не проявлял к ней большого интереса. За два года, проведенных в школе, я так и не освоил латынь, вот почему я стоял сейчас перед директором школы.
— Твой уважаемый отец был один из наших лучших учеников, — подчеркнул директор. — Никто не мог сравниться с ним в знании латыни, и если ты хочешь пойти по его стопам и изучать право, ты тоже должен знать латынь лучше всех.
Он посмотрел на меня в ожидании ответа.
— Да, монсеньор.
— Ты должен также улучшить свои оценки по другим предметам. — Он заглянул в журнал, лежащий перед ним на столе. — По многим предметам тебе удается получать только удовлетворительные оценки: грамматика, литература, история, география...
Под звуки его монотонного голоса я посмотрел в окно и увидел Котяру, прогуливающегося в ожидании меня возле ворот. Он выглядел очень внушительно в блестящей сине-красной форме и, как всегда, был предметом восхищения служанок и гувернанток, тоже ожидавших своих воспитанников. Мне не нравилось, когда он носил форму, особенно эту, несмотря на то, что армия теперь уже была нашей, а генерал стал президентом.
Революция победила примерно за три недели до нашего с Ампаро прихода в Эстанцу, а наш путь занял пять недель. Целых три недели после победы революции мы продолжали остерегаться людей.
Я вспомнил, как через несколько дней после нашего прихода в Эстанцу, в мою комнату на гасиенде сеньора Монкада пришел генерал. Я лежал в кровати, обессилевший от лихорадки, продолжавшей сотрясать мое тело. Услышав, как он входит в комнату, я повернул голову, чтобы поприветствовать его. Генерал был невысокого роста, но форма главнокомандующего, казалось, делала его выше.
Все то же худое, осунувшееся лицо, тонкие губы и, как всегда, немигающие, загадочные светло-серые глаза. Он подошел к кровати и посмотрел на меня. Когда он положил свою руку поверх моей головы, она оказалась очень мягкой.
— Мой солдат.
— Да, сеньор генерал.
— Я пришел поблагодарить тебя за то, что ты вернул мне дочь, — тихо сказал он.
Я молчал, не понимая, за что он благодарит меня. Ведь я сделал так мало.
— Ты видел... — голос его слегка задрожал. — Ты видел, что случилось с остальными? Я кивнул.
— А Роберто и Эдуарде? Могут они до сих пор находиться в горах? Ведь мы так и не нашли их тел. Все сгорело.
— Они мертвы, сеньор. — Увидев боль в его глазах, я отвернулся. — Я видел, как они умерли.
— Это... — голос генерала снова задрожал. — Это произошло быстро?
— Да, сеньор. Но они погибли не как мальчишки, а как солдаты в бою. Я сам видел, как Роберто убил двоих.
— Будь проклят этот Гутьеррес! — внезапно взорвался генерал.
Я удивленно посмотрел на него.
— Полковник?
Светлые глаза генерала засверкали.
— Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.
— О перемирии?
— Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. — Генерал повернулся и отошел к окну. — Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.
Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно — они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка — даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.
Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.
— Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.
— Но что же случилось с дозором? — Внезапно резко прозвучал голос генерала. — Почему их вовремя не предупредили? — Он снова подошел к моей кровати. — Что случилось?
Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.
Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.
Я открыл глаза и посмотрел на генерала.
— Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Не раз мы сбивались с пути и по щиколотку застревали в песке, ветер был уже настолько сильным, что трудно было разобрать, куда идти. Я хотел сориентироваться по звездам, но их не было видно. Сбиваясь с дороги, мы с трудом возвращались на нее.
— Я ничего не вижу, — закричала Ампаро. — Песок бьет в глаза.
— Сделай капюшон. — Я натянул одеяло ей на голову и оставил маленькую щель для глаз. — Так лучше?
— Да.
Я тоже соорудил капюшон, и мы двинулись вперед, но вскоре опять сбились с дороги. Мне показалось, что час назад мы уже проходили в этом месте.
— Я больше не могу идти, Дакс, — всхлипнула Ампаро. — У меня полные ботинки песка.
Я усадил ее и высыпал песок из ботинок, а потом снова натянул ей их на ноги.
— Осталось немного.
Мы тронулись в путь. Во рту у меня пересохло, в груди хрипело. Внезапно небо просветлело, стало сероватым, а потом солнце осветило горы за нашей спиной.
Я в недоумении уставился на эту картину. Солнце всходило на западе.
И тут я внезапно понял, что произошло. В какой-то момент ночью мы повернули и двинулись в обратном направлении. А теперь день застал нас посередине этой пустынной местности. Я повернулся и посмотрел на дорогу, ведущую к Эстанце. Вдалеке по ней двигался фургон.
Я схватил Ампаро за руку, и мы сбежали в дороги. Но спрятаться здесь было абсолютно негде. Я велел Ампаро лечь и сам вытянулся рядом с ней, накрыв наши головы одеялом. Вдруг нам повезет и нас не заметят.
Услышав скрип колес, я приподнял краешек одеяла и выглянул. Фургон проехал мимо, и я уже вскочил на колени, когда заметил на дороге еще один фургон. Я быстро снова улегся на землю.
— Что такое? — спросила Ампаро.
— Еще один фургон.
Солнце начало накалять песок, жара окружала нас со всех сторон.
— Делать нечего, — сказал я. — Остается дожидаться ночи. На дороге слишком много людей.
— Я хочу пить, — сказала Ампаро.
— Лежи спокойно и старайся не думать об этом.
Пот катился у меня по спине и между ног. Я облизнул губы, они были сухие и соленые. Приподняв одеяло, я увидел, что в пределах видимости дорога свободна в обоих направлениях.
— Все в порядке, — сказал я. — Давай немного пройдем. Накройся снова одеялом, оно будет защищать от солнца.
От дороги поднималось тепло, и воздух колебался у меня геред глазами, ступни стало припекать.
— Я хочу пить, Дакс.
— Пройдем еще немного, а потом остановимся и отдохнем.
Нам удалось пройти еще полчаса. Песок уже так накалился, что когда мы легли, то с трудом терпели его прикосновение. Язык у меня пересох и распух, я попытался набрать в рот слюны, но она моментально высохла.
— Мне больно, Дакс, — заплакала Ампаро. — Во рту болит.
Она тихонько всхлипывала, плечи ее дрожали. Я понимал, что ей надо хотя бы смочить губы. Вынув нож, я резанул по пальцу, моментально выступила кровь.
— Черт! — воскликнул я.
— Что такое? — спросила Ампаро.
— Порезал палец, — сказал я, поднося палец к ее лицу. — Надо зализать.
Она взяла мой палец в рот и принялась зализывать порез. Через несколько секунд она посмотрела на меня.
— Ну как, все в порядке?
Я посмотрел на палец и согнул его, чтобы снова появилась кровь.
— Нет, еще не все.
Ампаро снова принялась облизывать палец, на этот раз края пореза побелели.
— Вот теперь нормально.
— Ладно. — Ампаро приподняла краешек одеяла и выглянула. — Начинает темнеть.
Она была права, время подходило к закату. Я почувствовал, что песок начинает остывать. Поднявшись на колени, я осмотрел дорогу, идущую между гор. На другой стороне была Эстанца.
— Если будем идти всю ночь, то к утру дойдем. Ампаро посмотрела на меня.
— А мы нигде не сможем попить?
— Отсюда до Эстанцы нет воды. Она подошла к дороге и села.
— Я устала.
— Знаю, Ампаро. — Я прикрыл, ее своим одеялом. — Поспи немножко. Завтра все будет в порядке.
Ампаро легла, закрыла глаза и через минуту уже спала. Я тоже попытался уснуть, но какая-то страшная боль внутри не позволяла сделать этого. Как я ни ворочался, боль не проходила. Я позволил поспать Ампаро около двух часов.
После восхода солнца прошло примерно около часа, когда мы, наконец, дошли до фермы сеньора Монкада. Перед домом паслось несколько лошадей, но людей не было видно. Я сделал знак Ампаро, чтобы она двигалась тихо, и мы обошли дом.
Из трубы кухни поднимался дымок, он так сильно щекотал мои ноздри, что я почувствовал, что схожу с ума от голода. Мы пересекли задний двор и подошли к двери кухни. Продолжая держать Ампаро за руку, я открыл дверь.
В кухне было темно, мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но в это время раздался женский крик, и зрение мое моментально прояснилось. Кухарка стояла у плиты, а трое мужчин сидели за кухонным столом, и двое из них смотрели на меня. Третий сидел спиной ко мне, в глаза бросилась их сине-красная форма.
Я толкнул Ампаро к двери.
— Бежим!
Ампаро, словно заяц, припустилась через двор, я бросился за ней. Позади раздался крик: я оглянулся и, споткнувшись о бревно, упал. Пока я поднимался, мимо меня пробежал солдат.
— Беги, Ампаро, беги! — закричал я. — Бега!
Другой солдат подбежал ко мне. Выхватив нож, я повернулся к нему, но почувствовал, что силы оставляют меня. Но когда я разглядел его лицо, во мне не осталось ничего, креме яростной ненависти и желания убить его.
— Котяра! — взвыл я и бросился на него с ножом.
Он предал нас. Вот почему солдаты отыскали наше убежище. По его вине погибло так много людей, и все это из-за паршивого черного жеребца.
Замахнувшись ножом, я услышал крик Ампаро и, обернувшись, увидел, что солдат схватил ее. Он тащил ее обратно, а она отбивалась и кричала. На меня снова нахлынула слабость.
Я обернулся к Котяре, лицо его было бледным, он во все глаза таращился на меня.
— Дакс!
Мой крик был похож на истерический вопль.
— Да, я Дакс! Меня не убили, как других! Но тебя я убью! Я отрежу тебе яйца и заткну их в твою лживую глотку!
— Нет, Дакс! Нет!
— Предатель! — Я сделал еще один шаг по направлению к нему, но с землей творилось что-то странное, она качалась, словно морские волны в Курату, где я однажды побывал вместе с отцом. — Предатель! — снова закричал я.
— Дакс!
Но это был уже другой голос, который я никогда не смог бы забыть, хотя и не слышал его уже более двух лет. Я посмотрел мимо Котяры и увидел, что в дверях кухни стоит мой отец. Мне показалось, что я схожу с ума — на отце тоже была армейская форма.
— Папа! — крикнул я и шагнул к нему, но вспомнил о Котяре и ярость снова охватила меня. — Я убью тебя! Убью!
Я изготовился швырнуть ему нож в горло, но солнечные лучи ослепили меня. Я зажмурился на секунду, и внезапно все поплыло перед глазами. Нож выскочил из моей руки, я почувствовал, что падаю на землю, но чьи-то руки подхватили меня.
Надвинулась темнота, и в голове у меня промелькнула мысль: почему сейчас ночь, когда только что было утро? Потом сквозь эту темноту до меня донесся голос отца, в котором слышалась любовь, боль и глубокая печаль.
— Сынок, — тихо сказал он. — Сынок, что я сделал с тобой.
А пойм пришла благословенная ночь и поглотила меня.
20
Пожилой мужчина в черной рясе откинулся в кресле и сложил пальцы в ожидании моего ответа. Из-за стекол его очков поблескивали темные глаза.
— Я приложу все усилия, монсеньор, — сказал я. — Я надеюсь на это, Диогенес, — ответил он, но голос его прозвучал не так уверенно, как мой.
Школа мне не нравилась. Монотонность и скука занятий надоедали. Некоторые предметы мне нравились, и в них я преуспел. Например, иностранные языки: английский, французский и даже немецкий. Латынь была мертвым языком и употреблялась только священниками в их молитвах, поэтому я не проявлял к ней большого интереса. За два года, проведенных в школе, я так и не освоил латынь, вот почему я стоял сейчас перед директором школы.
— Твой уважаемый отец был один из наших лучших учеников, — подчеркнул директор. — Никто не мог сравниться с ним в знании латыни, и если ты хочешь пойти по его стопам и изучать право, ты тоже должен знать латынь лучше всех.
Он посмотрел на меня в ожидании ответа.
— Да, монсеньор.
— Ты должен также улучшить свои оценки по другим предметам. — Он заглянул в журнал, лежащий перед ним на столе. — По многим предметам тебе удается получать только удовлетворительные оценки: грамматика, литература, история, география...
Под звуки его монотонного голоса я посмотрел в окно и увидел Котяру, прогуливающегося в ожидании меня возле ворот. Он выглядел очень внушительно в блестящей сине-красной форме и, как всегда, был предметом восхищения служанок и гувернанток, тоже ожидавших своих воспитанников. Мне не нравилось, когда он носил форму, особенно эту, несмотря на то, что армия теперь уже была нашей, а генерал стал президентом.
Революция победила примерно за три недели до нашего с Ампаро прихода в Эстанцу, а наш путь занял пять недель. Целых три недели после победы революции мы продолжали остерегаться людей.
Я вспомнил, как через несколько дней после нашего прихода в Эстанцу, в мою комнату на гасиенде сеньора Монкада пришел генерал. Я лежал в кровати, обессилевший от лихорадки, продолжавшей сотрясать мое тело. Услышав, как он входит в комнату, я повернул голову, чтобы поприветствовать его. Генерал был невысокого роста, но форма главнокомандующего, казалось, делала его выше.
Все то же худое, осунувшееся лицо, тонкие губы и, как всегда, немигающие, загадочные светло-серые глаза. Он подошел к кровати и посмотрел на меня. Когда он положил свою руку поверх моей головы, она оказалась очень мягкой.
— Мой солдат.
— Да, сеньор генерал.
— Я пришел поблагодарить тебя за то, что ты вернул мне дочь, — тихо сказал он.
Я молчал, не понимая, за что он благодарит меня. Ведь я сделал так мало.
— Ты видел... — голос его слегка задрожал. — Ты видел, что случилось с остальными? Я кивнул.
— А Роберто и Эдуарде? Могут они до сих пор находиться в горах? Ведь мы так и не нашли их тел. Все сгорело.
— Они мертвы, сеньор. — Увидев боль в его глазах, я отвернулся. — Я видел, как они умерли.
— Это... — голос генерала снова задрожал. — Это произошло быстро?
— Да, сеньор. Но они погибли не как мальчишки, а как солдаты в бою. Я сам видел, как Роберто убил двоих.
— Будь проклят этот Гутьеррес! — внезапно взорвался генерал.
Я удивленно посмотрел на него.
— Полковник?
Светлые глаза генерала засверкали.
— Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.
— О перемирии?
— Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. — Генерал повернулся и отошел к окну. — Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.
Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно — они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка — даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.
Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.
— Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.
— Но что же случилось с дозором? — Внезапно резко прозвучал голос генерала. — Почему их вовремя не предупредили? — Он снова подошел к моей кровати. — Что случилось?
Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.
Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.
Я открыл глаза и посмотрел на генерала.
— Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121