Просмотрите их. Возможно, это покажется вам интересным.
Несколько дней мы перелистывали объемистую папку. Это и в самом деле была интересная история. Вот она…
Все началось как бы случайно.
Николай Федорович приехал на приборный завод читать плановую лекцию «О профилактике преступлении среди несовершеннолетних». Был жаркий июльский полдень, солнце плавило асфальт, на аккуратно посыпанных песком заводских дорожках изредка появлялись девушки-лаборантки в туфлях «на платформе», из-за которых походка у них была падающая, словно каждая только что перенесла тяжелую болезнь позвоночника. Николай Федорович миновал светлый коридор заводоуправления и вошел в зал заседаний. Зал был полон. Николай Федорович подумал, что на заводе большинство рабочих — женщины, у многих дети и, конечно же, послушать, как уберечь Димку или Женьку от кривой дорожки, захотели почти все. Это обрадовало Николая Федоровича, лекцию он прочитал с огоньком, рассказал множество случаев из собственной практики и после окончания, окруженный почтительными слушателями, долго отвечал на вопросы.
Домой пошел пешком — «Волга» настолько прокалилась под солнцем, что, сунув голову в салон, Николай Федорович тут же отпрянул и сказал водителю, вытирая обильно выступивший пот:
— Езжай обедать…
По дороге он решил зайти на рынок — купить свежей клубники. Потом вспомнил, что на нем форма генерала милиции, и покачал головой: «Рынок еще разбежится». Свернул в боковую улицу — тенистая, заросшая старыми тополями, она напоминала аллею в старинной усадьбе. Николай Федорович с наслаждением вздохнул полной грудью и неторопливо зашагал у самых деревьев — здесь было наиболее прохладно.
— Товарищ генерал, — услышал он и оглянулся. Его догонял высокий, нескладный парень лет двадцати пяти в мешковатом костюме и модных, но давно не чищенных туфлях. Все это Николай Федорович успел отметить про себя, пока парень, явно волнуясь, приближался к нему.
— Что случилось? — спокойно спросил Николай Федорович, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца. «Глаза не отводит, нервничает, наверняка холостяк и увлекается всем подряд без всякой меры», — подумал Николай Федорович и усмехнулся: «Я уже по методу Шерлока Холмса рассуждаю, явно пора на пенсию».
— Отойдем в сторону, товарищ генерал, — робко попросил парень.
— Отойдем, — согласно кивнул Николай Федорович. — Вон в кустах скамейка, там никого нет и никто ничего не услышит. — Николай Федорович сказал это без тени насмешки, доброжелательно и серьезно, и парень благодарно посмотрел на него. Когда сели, парень сказал:
— Вы, товарищ…
— Николай Федорович, — перебил Кондратьев. — Не волнуйтесь, говорите спокойно.
— Хорошо, — парень вздохнул. — Моя фамилия Лабковский, Егор Кузьмич. Работаю лаборантом. Тут такое дело… Не знаю, с чего и начать…
— С начала, — улыбнулся Николай Федорович.
— У нас такое производство, что сплошь и рядом идет платина и золото. Фольга, проволока, порошок. В учете я не разбираюсь и в способах хранения тоже, но не об этом речь.
— Вы считаете, что кто-то подбирается к этим материалам? — пришел на помощь Николай Федорович.
— Да! — обрадовался Лабковский. — Я расскажу все, что знаю, а вы судите. Вчера я проходил по двору, разгружали фургон с приборами — рабочий Пашутин и шофер Бородаев. Слышу, Бородаев говорит: «Санько» просил передать — в ближайшие дни оно поступит в кладовую… Надо быть готовыми…» Пашутин отвечает: «Я уже чалился раз, а теперь, если что, мне „ВМН“ будет…» Бородаев отвечает: «Санько» — профессор, он все продумал»… И ушел. А потом узнаю: завтра, это, значит, сегодня, в кладовую поступает десять килограммов золотой фольги.
— Как вы узнали? — насторожился Николай Федорович. — Это достаточно секретные сведения?
— Что вы, — махнул рукой Лабковский. — Я в столовой за обедом слышал. Девчонки из соседнего отдела трепались. У нас насчет бдительности, товарищ… Николай Федорович, не слишком. Я первое время после армии удивлялся, потом привык.
— Где служили?
— Внутренние войска МВД. Так как же быть, Николай Федорович?
— В милицию не ходили? Ну и подождите. — Николай Федорович задумался. — Я приму необходимые меры. Если понадобится ваша помощь, вас уведомят. Все. Да, вот еще что. «Санько»… Это что же, фамилия? Такой человек работает у вас?
— Нет, — покачал голозой Лабковский. — У нас коллектив небольшой, я знаю всех наперечет. Человека с такой фамилией у нас не было и нет.
— Ну хорошо. — Николай Федорович протянул Лабковскому руку. — Как договорились: если что — вас известят.
…Через два часа Кондратьев уже входил в кабинет замнача МУРа Рудакова. Поздоровались, несколько минут с грустными улыбками вспоминали сорок первый, сорок пятый. Потом Николай Федорович сказал:
— Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».
— Думаешь, тот самый? — Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:
— Слушай, генерал, тебе сколько?
— Пятьдесят три, — смутился Олег. — Я еще молодой.
— Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?
— В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.
— Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?
— Семейственность разводишь, — улыбнулся Рудаков.
— У нас — династия, — гордо сказал Николай Федорович. — Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.
— О чем разговор. — Олег нажал кнопку селектора: — Полковника Миронова ко мне. — Посмотрел на Кондратьева и добавил: — Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.
— Что именно? — удивился Николай Федорович.
— Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.
— Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.
— Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, — вздохнул Олег. — Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!
— А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…
Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:
— Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, — Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, — чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» — опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?
— А если это не тот «Санько»? — спросил Геннадий.
— Вот что, капитан… — Николай Федорович задумался. — Вас разве не учили, что интуиция — это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.
— Согласен, — кивнул Миронов. — Если Лабковский не напутал — в этом деле готовит почву человек из прошлого, профессионал.
— Сроки сжатые, — сказал Геннадий. — Золото уже на складе. Если мы начнем разработку исподволь, не спеша, можем опоздать.
— Верно, — согласился Миронов. — Нужно продумать, как расшевелить осиное гнездо бандитов.
— Будем думать, — сказал Николай Федорович. — А теперь — как договорились, за дело.
Лабковский был окрылен разговором с Николаем Федоровичем. Но самого главного он все же не сказал. Он не сказал, что уже в течение нескольких недель наблюдал за Пашутиным и Бородаевым. Он не сказал, что уже дважды заметил, как те встречались с инспектором по кадрам Ивановым, причем делали это не то чтобы таясь, но достаточно осторожно — далеко от завода, в тихих, малолюдных местах. И самым опасным было то, что Лабковский строил собственные планы изобличения и задержания преступников. Поговорив с Николаем Федоровичем, он решил, что санкция милиции на любые действия по разоблачению шайки получена, и отныне начал действовать, как ему казалось, хитро и тонко. Лабковский пошел к Иванову.
Тот занимал отдельный кабинет, так как в отсутствие начальника всегда исполнял его обязанности. Иванов был полный, добродушный человек лет пятидесяти и в отличие от Лабковского одевался модно и современно.
— Что тебе, Лабковский? — не слишком любезно осведомился он, увидев лаборанта на пороге своего кабинета.
— Начальника нет, так я к вам, — виновато сказал Лабковский. — Преступление я обнаружил.
— Какое еще преступление? — изумился Иванов. — Что ты мелешь? Наш коллектив борется за звание ударного, а ты порешь такую чушь!
— Не чушь, — Лабковский в упор посмотрел на Иванова. — Пашутин и Бородаев хотят украсть золото.
— Постой-постой, — опешил Иванов. — А ты-то откуда знаешь о золоте?
— Все знают…
— Безобразие. Ну, а при чем здесь эти два алкаша? Безобидные инфузории!
— Пашутин уже сидел.
— И все-то ты знаешь, — прищурился Иванов. — Ладно, за сигнал спасибо, разберусь.
— Они и платину украдут, имейте в виду! — бухнул Лабковский.
— Хватит тебе, — сердито сказал Иванов. — Наша платина — технический порошок! Чтобы ее превратить в металл, в слиток, в изделие — нужны специальные условия. Дома этого не сделать, пойми! Ох, и балабол ты, Лабковский. Насмотрелся по телевизору всякой белиберды, вот и несет тебя.
— До свидания… — Лабковский ушел. Спускаясь по лестнице, он с восторгом вспоминал о реакции Иванова на сообщение о золоте и думал о том, что опасное гнездо он явно расшевелил. «Теперь только держать ушки на макушке, а глаза — разутыми, и преступники изобличат сами себя», — так рассуждал Лабковский. О том, что он вступил в схватку с людьми сильными, опытными, понаторевшими в тайной борьбе, он, естественно, не думал. Тем более он не думал о том, что сразу, с самого начала ломает все планы Николая Федоровича.
Стемнело. Ярко-белым светом вспыхнули фонари. «Москвича-фургон, за рулем которого сидел грузный Бородаев, притормозил около выхода из метро. И сразу же на заднее сиденье сели два человека: рабочий завода Пашутин и инспектор отдела кадров Иванов. Бородаев резко взял с места. „Москвич“ влился в поток других машин.
— Нервничаешь? — насмешливо спросил Иванов.
— Сидеть не хочу, — буркнул Бородаев. — Каждый день в весе теряю.
— Ах ты, толстячок. А деньги иметь хочешь? — с откровенной насмешкой осведомился Иванов. — Дурачок, пойми простую вещь: без труда не вынешь рыбку из пруда. Я-то ведь рискую куда больше, чем ты. А «Санько»? Он по острию ходит.
— Командует из подполья ваш «Санько»… — зло сказал Бородаев. — Я его в глаза не видал! А ты, Вася?
Пашутин энергично замотал головой.
— Вот! — обрадовался Бородаев. — Вася тоже не видел! А долю он требует не равную! Половину требует!
— Он столько сидел и судился, что на десять человек хватит. — Если его поймают — «ВМН» через пять минут сделают. Нынче, ребятки, не пальба и перо в бок ценятся, а мозги, ясно вам? «Санько» за свой ум получает, и давайте на эту тему больше не куликать! Все! — подытожил Иванов.
Пашутин и Бородаев переглянулись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Несколько дней мы перелистывали объемистую папку. Это и в самом деле была интересная история. Вот она…
Все началось как бы случайно.
Николай Федорович приехал на приборный завод читать плановую лекцию «О профилактике преступлении среди несовершеннолетних». Был жаркий июльский полдень, солнце плавило асфальт, на аккуратно посыпанных песком заводских дорожках изредка появлялись девушки-лаборантки в туфлях «на платформе», из-за которых походка у них была падающая, словно каждая только что перенесла тяжелую болезнь позвоночника. Николай Федорович миновал светлый коридор заводоуправления и вошел в зал заседаний. Зал был полон. Николай Федорович подумал, что на заводе большинство рабочих — женщины, у многих дети и, конечно же, послушать, как уберечь Димку или Женьку от кривой дорожки, захотели почти все. Это обрадовало Николая Федоровича, лекцию он прочитал с огоньком, рассказал множество случаев из собственной практики и после окончания, окруженный почтительными слушателями, долго отвечал на вопросы.
Домой пошел пешком — «Волга» настолько прокалилась под солнцем, что, сунув голову в салон, Николай Федорович тут же отпрянул и сказал водителю, вытирая обильно выступивший пот:
— Езжай обедать…
По дороге он решил зайти на рынок — купить свежей клубники. Потом вспомнил, что на нем форма генерала милиции, и покачал головой: «Рынок еще разбежится». Свернул в боковую улицу — тенистая, заросшая старыми тополями, она напоминала аллею в старинной усадьбе. Николай Федорович с наслаждением вздохнул полной грудью и неторопливо зашагал у самых деревьев — здесь было наиболее прохладно.
— Товарищ генерал, — услышал он и оглянулся. Его догонял высокий, нескладный парень лет двадцати пяти в мешковатом костюме и модных, но давно не чищенных туфлях. Все это Николай Федорович успел отметить про себя, пока парень, явно волнуясь, приближался к нему.
— Что случилось? — спокойно спросил Николай Федорович, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца. «Глаза не отводит, нервничает, наверняка холостяк и увлекается всем подряд без всякой меры», — подумал Николай Федорович и усмехнулся: «Я уже по методу Шерлока Холмса рассуждаю, явно пора на пенсию».
— Отойдем в сторону, товарищ генерал, — робко попросил парень.
— Отойдем, — согласно кивнул Николай Федорович. — Вон в кустах скамейка, там никого нет и никто ничего не услышит. — Николай Федорович сказал это без тени насмешки, доброжелательно и серьезно, и парень благодарно посмотрел на него. Когда сели, парень сказал:
— Вы, товарищ…
— Николай Федорович, — перебил Кондратьев. — Не волнуйтесь, говорите спокойно.
— Хорошо, — парень вздохнул. — Моя фамилия Лабковский, Егор Кузьмич. Работаю лаборантом. Тут такое дело… Не знаю, с чего и начать…
— С начала, — улыбнулся Николай Федорович.
— У нас такое производство, что сплошь и рядом идет платина и золото. Фольга, проволока, порошок. В учете я не разбираюсь и в способах хранения тоже, но не об этом речь.
— Вы считаете, что кто-то подбирается к этим материалам? — пришел на помощь Николай Федорович.
— Да! — обрадовался Лабковский. — Я расскажу все, что знаю, а вы судите. Вчера я проходил по двору, разгружали фургон с приборами — рабочий Пашутин и шофер Бородаев. Слышу, Бородаев говорит: «Санько» просил передать — в ближайшие дни оно поступит в кладовую… Надо быть готовыми…» Пашутин отвечает: «Я уже чалился раз, а теперь, если что, мне „ВМН“ будет…» Бородаев отвечает: «Санько» — профессор, он все продумал»… И ушел. А потом узнаю: завтра, это, значит, сегодня, в кладовую поступает десять килограммов золотой фольги.
— Как вы узнали? — насторожился Николай Федорович. — Это достаточно секретные сведения?
— Что вы, — махнул рукой Лабковский. — Я в столовой за обедом слышал. Девчонки из соседнего отдела трепались. У нас насчет бдительности, товарищ… Николай Федорович, не слишком. Я первое время после армии удивлялся, потом привык.
— Где служили?
— Внутренние войска МВД. Так как же быть, Николай Федорович?
— В милицию не ходили? Ну и подождите. — Николай Федорович задумался. — Я приму необходимые меры. Если понадобится ваша помощь, вас уведомят. Все. Да, вот еще что. «Санько»… Это что же, фамилия? Такой человек работает у вас?
— Нет, — покачал голозой Лабковский. — У нас коллектив небольшой, я знаю всех наперечет. Человека с такой фамилией у нас не было и нет.
— Ну хорошо. — Николай Федорович протянул Лабковскому руку. — Как договорились: если что — вас известят.
…Через два часа Кондратьев уже входил в кабинет замнача МУРа Рудакова. Поздоровались, несколько минут с грустными улыбками вспоминали сорок первый, сорок пятый. Потом Николай Федорович сказал:
— Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».
— Думаешь, тот самый? — Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:
— Слушай, генерал, тебе сколько?
— Пятьдесят три, — смутился Олег. — Я еще молодой.
— Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?
— В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.
— Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?
— Семейственность разводишь, — улыбнулся Рудаков.
— У нас — династия, — гордо сказал Николай Федорович. — Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.
— О чем разговор. — Олег нажал кнопку селектора: — Полковника Миронова ко мне. — Посмотрел на Кондратьева и добавил: — Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.
— Что именно? — удивился Николай Федорович.
— Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.
— Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.
— Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, — вздохнул Олег. — Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!
— А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…
Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:
— Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, — Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, — чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» — опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?
— А если это не тот «Санько»? — спросил Геннадий.
— Вот что, капитан… — Николай Федорович задумался. — Вас разве не учили, что интуиция — это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.
— Согласен, — кивнул Миронов. — Если Лабковский не напутал — в этом деле готовит почву человек из прошлого, профессионал.
— Сроки сжатые, — сказал Геннадий. — Золото уже на складе. Если мы начнем разработку исподволь, не спеша, можем опоздать.
— Верно, — согласился Миронов. — Нужно продумать, как расшевелить осиное гнездо бандитов.
— Будем думать, — сказал Николай Федорович. — А теперь — как договорились, за дело.
Лабковский был окрылен разговором с Николаем Федоровичем. Но самого главного он все же не сказал. Он не сказал, что уже в течение нескольких недель наблюдал за Пашутиным и Бородаевым. Он не сказал, что уже дважды заметил, как те встречались с инспектором по кадрам Ивановым, причем делали это не то чтобы таясь, но достаточно осторожно — далеко от завода, в тихих, малолюдных местах. И самым опасным было то, что Лабковский строил собственные планы изобличения и задержания преступников. Поговорив с Николаем Федоровичем, он решил, что санкция милиции на любые действия по разоблачению шайки получена, и отныне начал действовать, как ему казалось, хитро и тонко. Лабковский пошел к Иванову.
Тот занимал отдельный кабинет, так как в отсутствие начальника всегда исполнял его обязанности. Иванов был полный, добродушный человек лет пятидесяти и в отличие от Лабковского одевался модно и современно.
— Что тебе, Лабковский? — не слишком любезно осведомился он, увидев лаборанта на пороге своего кабинета.
— Начальника нет, так я к вам, — виновато сказал Лабковский. — Преступление я обнаружил.
— Какое еще преступление? — изумился Иванов. — Что ты мелешь? Наш коллектив борется за звание ударного, а ты порешь такую чушь!
— Не чушь, — Лабковский в упор посмотрел на Иванова. — Пашутин и Бородаев хотят украсть золото.
— Постой-постой, — опешил Иванов. — А ты-то откуда знаешь о золоте?
— Все знают…
— Безобразие. Ну, а при чем здесь эти два алкаша? Безобидные инфузории!
— Пашутин уже сидел.
— И все-то ты знаешь, — прищурился Иванов. — Ладно, за сигнал спасибо, разберусь.
— Они и платину украдут, имейте в виду! — бухнул Лабковский.
— Хватит тебе, — сердито сказал Иванов. — Наша платина — технический порошок! Чтобы ее превратить в металл, в слиток, в изделие — нужны специальные условия. Дома этого не сделать, пойми! Ох, и балабол ты, Лабковский. Насмотрелся по телевизору всякой белиберды, вот и несет тебя.
— До свидания… — Лабковский ушел. Спускаясь по лестнице, он с восторгом вспоминал о реакции Иванова на сообщение о золоте и думал о том, что опасное гнездо он явно расшевелил. «Теперь только держать ушки на макушке, а глаза — разутыми, и преступники изобличат сами себя», — так рассуждал Лабковский. О том, что он вступил в схватку с людьми сильными, опытными, понаторевшими в тайной борьбе, он, естественно, не думал. Тем более он не думал о том, что сразу, с самого начала ломает все планы Николая Федоровича.
Стемнело. Ярко-белым светом вспыхнули фонари. «Москвича-фургон, за рулем которого сидел грузный Бородаев, притормозил около выхода из метро. И сразу же на заднее сиденье сели два человека: рабочий завода Пашутин и инспектор отдела кадров Иванов. Бородаев резко взял с места. „Москвич“ влился в поток других машин.
— Нервничаешь? — насмешливо спросил Иванов.
— Сидеть не хочу, — буркнул Бородаев. — Каждый день в весе теряю.
— Ах ты, толстячок. А деньги иметь хочешь? — с откровенной насмешкой осведомился Иванов. — Дурачок, пойми простую вещь: без труда не вынешь рыбку из пруда. Я-то ведь рискую куда больше, чем ты. А «Санько»? Он по острию ходит.
— Командует из подполья ваш «Санько»… — зло сказал Бородаев. — Я его в глаза не видал! А ты, Вася?
Пашутин энергично замотал головой.
— Вот! — обрадовался Бородаев. — Вася тоже не видел! А долю он требует не равную! Половину требует!
— Он столько сидел и судился, что на десять человек хватит. — Если его поймают — «ВМН» через пять минут сделают. Нынче, ребятки, не пальба и перо в бок ценятся, а мозги, ясно вам? «Санько» за свой ум получает, и давайте на эту тему больше не куликать! Все! — подытожил Иванов.
Пашутин и Бородаев переглянулись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93