Прошу и требую от тебя: что бы ни произошло — ты должен остаться в стороне! Я доложу обо всем в партийных органах и извещу уполномоченного ГПУ.
— Значит, моя задача, — сказал Коля, — в случае успешной проверки — внедриться к бандитам.
— Все вызнать и остаться живым, — добавил Басаргин. — Иди, Коля.
Они обнялись.
…В церкви было необычно светло — по случаю бракосочетания «раба божьего Николая» с «рабой божьей Марией» отец Серафим приказал зажечь большое паникадило. Маша вошла об руку с Колей — в белой фате, правда, из марли, но зато — с самой настоящей золоченой венчальной свечой в руках. Следом потянулись жители, среди них Коля заметил и двух своих знакомцев с черными ленточками. Они как ни в чем не бывало стояли в толпе. Громко переговаривались женщины, обсуждая возраст и внешний вид невесты и жениха, мужики довольно гудели в ожидании скорой выпивки. Отец Серафим взмахнул кадилом и запел «Песнь степеней»:
— Блажени вси бояшмеся господа…
Послышался шум, это вошел в церковь Басаргин с двумя сельскими исполнителями. На них косились, но пока не задирали.
Коля посмотрел на Машу. Она стояла рядом с ним, лицо у нее было восторженно-счастливое, и Коля понял, что Маша забылась и воспринимает происходящее всерьез.
— Ты что? — шепнул он ей. — Смотреть стыдно.
— Я играю роль, — сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. — Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? — Она вздохнула: — Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. — Маша вдруг погрустнела: — Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это — просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
Подошел священник, и она замолчала.
— Послушайте, чада, поучительное слово, — сказал Серафим, — живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
— Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! — крикнул Басаргин.
— Он сказал, — трагическим голосом провозгласил Серафим, — настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи — татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
— Прекратить! — Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители — за ним. — Всем покинуть помещение!
Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
— Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
— Верно! — закричали в толпе. — Вон их!
— Чего вы слушаете поповских прихвостней! — заорал Скуластый. — Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
Коля переглянулся с Машей — она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: «Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!» Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
— Долой самодержавие! — орали они. — Долой попов! Долой опиум для народа!
Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял — вокруг были люди. Он хрипел — кричать уже не мог:
— Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
— Бей! — Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
— Да чего же мы смотрим, мужики! — крикнул наконец кто-то. — Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. «Его убьют, помоги ему», — кричали ее глаза. «Нет… Ты же знаешь — я не должен вмешиваться, что бы ни случилось», — мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: «Что, отрок, с кем ты?»
Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
— Воды! Воды несите, православные! — вдруг завопил Серафим. — Сгорит божий дом! — Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: — Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд — кто куда, кто куда…
— Уйдем, батюшка, — попросила Маша. — Тошно мне.
— Уважим невесту, — кивнул священник. — Идем, Коля. — Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
— Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, — ласково сказал им Серафим.
Коля вытер с лица пот и сажу:
— Устроили вы нам праздник, спасибо.
— Проверку я вам устроил, как и обещал, — спокойно сказал Серафим. — Цена-то — ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она — не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.
— Правда всегда торжествует, батюшка, — вздохнул Коля. — Восторжествует она и теперь, знаю это.
Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.
— Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… — Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: — Коля, — сказала она, — сколько у тебя седых волос.
— Ничего, — Коля стиснул голову руками. — Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг — думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… — Коля встал. — Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.
Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один — совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.
Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:
— Штатский — это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках — Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!
— Ладно! — смутился Коля. — Не обо мне речь.
— Спасибо, — Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: — Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось — изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас — в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.
— Активизируется кулак, — Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ — человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. — Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, — продолжал Коломиец. — Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле — гласное…
Вошел Тихон:
— Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл — говорит: из Питера. Документ имеет — из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.
— Давай, — кивнул Анисим.
Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:
— Это наш товарищ, ездил по специальному заданию в Новгород. Что узнал?
Витька осмотрелся:
— Основные ценности к новгородским перекупщикам поступили из ваших мест. Каналы пока не выяснены, но я установил, что руководит всем делом опытный бандит, с дореволюционным, можно сказать, стажем. Кличка — Черный. Предполагается, что имеет отношение к духовенству.
Коля и Басаргин переглянулись.
— Я с бандой «законтачил», — сказал Коля. — Они уголовники, а у меня как-никак — опыт. Мы с женой представляемся им блатной парой, битые, мол, много видели, седыми стали…
— Что ты предлагаешь? — спросил Швыдак.
— Влезу к ним, завоюю авторитет. Подготовлю выступление всех групп разом, соберу вожаков.
— А мы их раз — и квас, — задумчиво сказал Коломиец. — Банды без главарей — это сброд. Хорошая мысль! Дельная! Остатки банд с помощью наших людей разложим изнутри. Сагитируем — разойдутся…
Коломиец внимательно посмотрел на Колю:
— Как считаете, больше проверять вас не станут?
— Считаю, что станут. Но теперь уже легче будет…
— Вряд ли легче, — Коломиец покачал головой. — Не знаю, что они еще могут придумать, — главное, не ставить себя в положение, когда вынудят на самом деле убить кого-нибудь из своих. Чтобы этого не произошло, мы должны втянуть их в свою проверку — убедительную и точную. Я подумаю над этим.
— За жену не боишься? — спросил Швыдак. — Может, ей лучше отойти?
— Лучше, — кивнул Коля. — Но она не отойдет.
— Ладно. — Швыдак закурил. — Разошлись, мужики. Светает.
— Матери кланяйся, — Коля проводил Витьку до подъезда, — Бушмакину скажи: поручение выполняю по мере сил, пусть так и передаст Сергееву. А настроение у крестьян хорошее. В Советской власти у подавляющего большинства сомнений нет.
Спустя десять минут он вернулся в дом Серафима. Маша не спала.
— Ну что? — шепотом спросила она. — Как Анисим?
— Жив. Ничего. — Коля погладил ее по руке. — Ты извини, что я опять тебя втягиваю в свои дела.
— Муж — иголка, жена — нитка. Так меня учили в институте благородных девиц.
— Ты все шутишь. А я за тебя боюсь.
— Ты и должен за меня бояться. А я — за тебя. Давай спать, счастье мое… — Она улыбнулась — ласково и немного насмешливо. Так мать улыбается талантливому сыну — единственному и любимому.
Коля не уснул. Он думал о том, что десять лет назад в его жизни произошла та единственная и удивительная встреча, которая навсегда, до березки на краю могилы, делает человека счастливым, дает ему полной грудью ощутить радость бытия, дает ему крылья. Маша — настоящий и драгоценный подарок судьбы. Как страшно его потерять.
Серафим выглядел необычно: в холщовой рубахе, перепоясанный веревкой, в смазных сапогах.
— Вы, батюшка, никак мирянином решили стать? — пошутила Маша.
Серафим заткнул за веревку небольшой топор:
— В лес еду — дрова нужны. Может, составите кумпанию?
Коля и Маша переглянулись.
— Давно хотела в лесу побывать, да все случая не было, — улыбнулась Маша. — Съездим? Грибы пошли, земляника.
— Съездим, — кивнул Коля. — Трогай, святой отец.
Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:
— Бог в помощь, батюшка.
— Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.
— Ягодка к ягодке, — бандит подмигнул Маше. — Вот и малинник, правильно я говорю? — он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Значит, моя задача, — сказал Коля, — в случае успешной проверки — внедриться к бандитам.
— Все вызнать и остаться живым, — добавил Басаргин. — Иди, Коля.
Они обнялись.
…В церкви было необычно светло — по случаю бракосочетания «раба божьего Николая» с «рабой божьей Марией» отец Серафим приказал зажечь большое паникадило. Маша вошла об руку с Колей — в белой фате, правда, из марли, но зато — с самой настоящей золоченой венчальной свечой в руках. Следом потянулись жители, среди них Коля заметил и двух своих знакомцев с черными ленточками. Они как ни в чем не бывало стояли в толпе. Громко переговаривались женщины, обсуждая возраст и внешний вид невесты и жениха, мужики довольно гудели в ожидании скорой выпивки. Отец Серафим взмахнул кадилом и запел «Песнь степеней»:
— Блажени вси бояшмеся господа…
Послышался шум, это вошел в церковь Басаргин с двумя сельскими исполнителями. На них косились, но пока не задирали.
Коля посмотрел на Машу. Она стояла рядом с ним, лицо у нее было восторженно-счастливое, и Коля понял, что Маша забылась и воспринимает происходящее всерьез.
— Ты что? — шепнул он ей. — Смотреть стыдно.
— Я играю роль, — сказала Маша, но глаза, вдруг вспыхнувшие самой неподдельной радостью, выдали ее и, поняв это, Маша попыталась все обратить в шутку. — Сколько волка ни корми, а он все равно туда, тебе понятно? — Она вздохнула: — Сначала я ждала этого дня. Потом мне стало казаться, что его уже никогда не будет. — Маша вдруг погрустнела: — Я ведь не дурочка блаженная, Коля. Не волнуйся, я понимаю, что все это — просто игра. Потерпи. Дай мне наиграться.
Подошел священник, и она замолчала.
— Послушайте, чада, поучительное слово, — сказал Серафим, — живите в супружестве богоугодно и честно, ибо близко пришествие антихриста и спасутся только претерпевшие за правду до конца. Знамение было недавно верующим и всем мирянам: пятиконечная звезда сияет над грешной Россией, остры ее лучи и пронзают они любящих бога. Жрецы же нечестивые той звезде служат и яко вурдалаки ненасытные пожирают внутренности истинно верующих.
— Прекратите агитацию, иначе я прикажу очистить храм! — крикнул Басаргин.
— Он сказал, — трагическим голосом провозгласил Серафим, — настали времена, когда русскому человеку и в храме нет спасения. Церковь уважали даже нехристи — татаро-монголы! А эти пожрали душу! Слуги антихристовы в храмах, ратуйте, православные, не допустите унижения дома господня!
— Прекратить! — Басаргин проталкивался к алтарю, исполнители — за ним. — Всем покинуть помещение!
Верующие возмущались, переговаривались. Кто-то крикнул:
— Креста на них нет! Вышвырнуть их из храма!
— Верно! — закричали в толпе. — Вон их!
— Чего вы слушаете поповских прихвостней! — заорал Скуластый. — Мало это жеребечье отродье попило нашей кровушки! Бей, круши поповский балаган! Да здравствует советская власть!
Коля переглянулся с Машей — она кивнула: вот она, проверка. Вот она. А Басаргин еще ничего не понимал. Он стоял в растерянности и беспомощно оглядывался. Коля пытался поймать его взгляд, мысленно кричал ему: «Берегись! К такому мы не были готовы! Это опасно! Очень опасно!» Но Басаргин чего-то ждал. Коля повернулся к Серафиму и наткнулся на его насмешливый, холодно-изучающий взгляд.
Между тем провокаторы вытащили спрятанные в голенищах сапог ломики, молотки, дубинки и начали разбивать иконостас, сбрасывать и топтать иконы.
— Долой самодержавие! — орали они. — Долой попов! Долой опиум для народа!
Басаргин и его помощники пытались задержать, остановить озверевших хулиганов, но тех было гораздо больше, они вошли в раж и легко сломили сопротивление представителей власти. Исполнителей сбили с ног и связали. Басаргина ударили ломиком, и Коля увидел, как по его лицу расплылась огромная клякса крови.
Анисим еще сопротивлялся. Он отбивался кулаками и ногами, но оружие не применял — вокруг были люди. Он хрипел — кричать уже не мог:
— Граждане. Остановите их. Неужто не видите.
— Бей! — Громилы внесли бидон с керосином, опрокинули и подожгли.
— Да чего же мы смотрим, мужики! — крикнул наконец кто-то. — Разве ж советская власть может допускать такое? Это подстрекатели!
Началась всеобщая свалка. Коля снова посмотрел на Машу. Она стояла с застывшим, безразличным лицом. Но Коля понял, о чем она сейчас думает. «Его убьют, помоги ему», — кричали ее глаза. «Нет… Ты же знаешь — я не должен вмешиваться, что бы ни случилось», — мысленно отвечал ей Коля. И снова натолкнулся на вопрошающий взгляд священника: «Что, отрок, с кем ты?»
Басаргин упал, толпа сомкнулась над ним. Пожар разгорался.
— Воды! Воды несите, православные! — вдруг завопил Серафим. — Сгорит божий дом! — Он повернулся к новобрачным, добавил с усмешкой: — Ну, милиционера нашего, небось, свои же и убили. Не знал я, не знал, что среди советских служащих такой разброд — кто куда, кто куда…
— Уйдем, батюшка, — попросила Маша. — Тошно мне.
— Уважим невесту, — кивнул священник. — Идем, Коля. — Они вышли из церкви. Навстречу бежали бабы с полными ведрами.
— Спасайте, спасайте божий храм, касатушки, — ласково сказал им Серафим.
Коля вытер с лица пот и сажу:
— Устроили вы нам праздник, спасибо.
— Проверку я вам устроил, как и обещал, — спокойно сказал Серафим. — Цена-то — ох, великая, ну и на проверку пришлось не поскупиться. Скажу сразу: ты и она — не знаю урки ли, но не с большевиками вы, нет. Не родился еще на свет такой большевик, чтобы друга и партийного брата его на глазах убивали, а он не вмешался. Отныне я вам верю, ждите, уже недолго осталось.
— Правда всегда торжествует, батюшка, — вздохнул Коля. — Восторжествует она и теперь, знаю это.
Коля и Маша ушли в дом. Из церкви выходили люди, крестились, говорили Серафиму сочувственные слова. Вынесли Басаргина.
— Хоть бы живой он был. Хоть бы живой… — Маша отошла от окна, посмотрела на мужа, и вдруг губы у нее задрожали: — Коля, — сказала она, — сколько у тебя седых волос.
— Ничего, — Коля стиснул голову руками. — Ничего. На крупный счет дело пошло, не ожидал я. Был миг — думал, не выдержу, брошусь к Анисиму. Я пойду к нему… — Коля встал. — Не бойся, я в своем уме. Слежку Серафим снял. Нет среди большевиков такого, кто не пришел бы на помощь другу. Даже ценой жизни. Прав Серафим, и поэтому слежку он снял.
Басаргин остался в живых. Его изрядно помяли, в голове у него гудело, но могучий организм, закаленный в юности подобными стычками, выдержал. К вечеру Басаргин постанывал, но чувствовал себя довольно сносно. Когда Коля вошел в избу, то увидел на табуретке, около топчана, на котором лежал Басаргин, незнакомого человека в городском костюме. Рядом стоял еще один — совсем молодой, лет двадцати, в вылинявшей гимнастерке и ботинках с обмотками.
Коля молча пожал Басаргину руку, тот сказал:
— Штатский — это Коломиец, из ГПУ. А в обмотках — Швыдак, секретарь укома партии. А я уже здоров, так что не теряй времени на расспросы. Одно скажу, товарищи: чувствуется у Кондратьева петроградская выучка! Это какие же нервы надо иметь!
— Ладно! — смутился Коля. — Не обо мне речь.
— Спасибо, — Швыдак пожал Коле руку, улыбнулся: — Дело, конечно, не в том, что ты приехал, и все началось. Как диалектика учит? Накопилось — изменилось. Однако авторитет Советской власти роняем! Бандиты, кулачье. Актив у нас есть? Мужик, бедный и средний, за нас — в подавляющем большинстве! За чем же дело стало? Давай, Коломиец, доложи обстановку.
— Активизируется кулак, — Коломиец одернул пиджак, словно это была гимнастерка, и Коля понял, что уполномоченный ГПУ — человек в недавнем прошлом военный и привык носить форму. — Выступления отмечаются повсеместно, по всей губернии, — продолжал Коломиец. — Жгут хлеб, обливают керосином, активистов убивают… Действовать нужно немедленно, но есть закавыка: наши люди не смогли выявить все группировки, руководителей, базы… А это в нашем деле — гласное…
Вошел Тихон:
— Слышь, Анисим, там к тебе на службу человек прибыл — говорит: из Питера. Документ имеет — из Ленинградского уголовного розыска. Ну, я рискнул его сюда привести.
— Давай, — кивнул Анисим.
Коля сразу понял, о ком докладывает Тихон. И когда вошел Витька, представил его:
— Это наш товарищ, ездил по специальному заданию в Новгород. Что узнал?
Витька осмотрелся:
— Основные ценности к новгородским перекупщикам поступили из ваших мест. Каналы пока не выяснены, но я установил, что руководит всем делом опытный бандит, с дореволюционным, можно сказать, стажем. Кличка — Черный. Предполагается, что имеет отношение к духовенству.
Коля и Басаргин переглянулись.
— Я с бандой «законтачил», — сказал Коля. — Они уголовники, а у меня как-никак — опыт. Мы с женой представляемся им блатной парой, битые, мол, много видели, седыми стали…
— Что ты предлагаешь? — спросил Швыдак.
— Влезу к ним, завоюю авторитет. Подготовлю выступление всех групп разом, соберу вожаков.
— А мы их раз — и квас, — задумчиво сказал Коломиец. — Банды без главарей — это сброд. Хорошая мысль! Дельная! Остатки банд с помощью наших людей разложим изнутри. Сагитируем — разойдутся…
Коломиец внимательно посмотрел на Колю:
— Как считаете, больше проверять вас не станут?
— Считаю, что станут. Но теперь уже легче будет…
— Вряд ли легче, — Коломиец покачал головой. — Не знаю, что они еще могут придумать, — главное, не ставить себя в положение, когда вынудят на самом деле убить кого-нибудь из своих. Чтобы этого не произошло, мы должны втянуть их в свою проверку — убедительную и точную. Я подумаю над этим.
— За жену не боишься? — спросил Швыдак. — Может, ей лучше отойти?
— Лучше, — кивнул Коля. — Но она не отойдет.
— Ладно. — Швыдак закурил. — Разошлись, мужики. Светает.
— Матери кланяйся, — Коля проводил Витьку до подъезда, — Бушмакину скажи: поручение выполняю по мере сил, пусть так и передаст Сергееву. А настроение у крестьян хорошее. В Советской власти у подавляющего большинства сомнений нет.
Спустя десять минут он вернулся в дом Серафима. Маша не спала.
— Ну что? — шепотом спросила она. — Как Анисим?
— Жив. Ничего. — Коля погладил ее по руке. — Ты извини, что я опять тебя втягиваю в свои дела.
— Муж — иголка, жена — нитка. Так меня учили в институте благородных девиц.
— Ты все шутишь. А я за тебя боюсь.
— Ты и должен за меня бояться. А я — за тебя. Давай спать, счастье мое… — Она улыбнулась — ласково и немного насмешливо. Так мать улыбается талантливому сыну — единственному и любимому.
Коля не уснул. Он думал о том, что десять лет назад в его жизни произошла та единственная и удивительная встреча, которая навсегда, до березки на краю могилы, делает человека счастливым, дает ему полной грудью ощутить радость бытия, дает ему крылья. Маша — настоящий и драгоценный подарок судьбы. Как страшно его потерять.
Серафим выглядел необычно: в холщовой рубахе, перепоясанный веревкой, в смазных сапогах.
— Вы, батюшка, никак мирянином решили стать? — пошутила Маша.
Серафим заткнул за веревку небольшой топор:
— В лес еду — дрова нужны. Может, составите кумпанию?
Коля и Маша переглянулись.
— Давно хотела в лесу побывать, да все случая не было, — улыбнулась Маша. — Съездим? Грибы пошли, земляника.
— Съездим, — кивнул Коля. — Трогай, святой отец.
Они выехали за околицу. У опушки леса, на обочине, сидел Скуластый, дымил самокруткой. Встал, поклонился:
— Бог в помощь, батюшка.
— Садись с нами. Мы вот решили за ягодкой прокатиться.
— Ягодка к ягодке, — бандит подмигнул Маше. — Вот и малинник, правильно я говорю? — он попытался ущипнуть Машу, но она взяла его за нос, сказала угрожающе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93