— Ты из города? Правду бають, что в городе голод, из покойников варят? Котлетов и этих, как их! Хрикаделек?
— У меня жратвы от пуза, — улыбнулась Маша.
— А-а… — с уважением протянула старуха. — Ну, покедова, касатка. — Бабка ушла.
Маша подождала несколько секунд и помчалась на станцию. Коля сидел в оперпункте линейной охраны и разговаривал с длинным, нескладным мужиком в потертой милицейской форме.
— Моя жена, Маша, — сказал Коля. — А это, представь себе, — Анисим Оглобля, мой напарник по дракам!
— Не может быть! — искренне удивилась Маша. — Анисим — в милиции?!
— Лихо же ты меня аттестовал, — неторопливо сказал Анисим и протянул Маше руку. — Басаргин моя фамилия. А он, знаете, даже и понятия не имел… Здорово, говорит, Оглобля! — Анисим засмеялся. — Долгая это история, Маша, почему я в милиции. На досуге расскажу.
— Не будет у вас… у нас досуга, — угрюмо сказала Маша. — Только что какая-то бабка выпытывала у меня, кто же это приложил твоего покойничка. — Она посмотрела на Колю.
— Кстати, — нахмурился Коля. — Ты почему ушла?
— Тебя предупредить. Сдается мне, эта бабка из одной компании с твоим Феденькой и убитым!
— Феденька — это точно, бандит, — кивнул Анисим. — Правда, улик у нас нет, просто люди нам сообщают по секрету. А убитого, как Коля его обрисовал, я не знаю. А бабка как выглядит? Косоротая? Шамкает?
— Она, — кивнула Маша.
— Зовут эту бабку Потылиха, промышляет гаданьем, с попом, отцом Серафимом, якшается. Других данных нет. Но чтобы невзначай нам не вляпаться, сделаем так: я выеду за станцию, ты проверься и, если хвоста нет, я тебя подвезу до Грели, отдыхай… А если хвост — тебе лучше в моем обществе не показываться. Узнают, кто ты, и полушки я за твою житуху не дам. Пошел я.
— А труп? — спросила Маша.
— В самом деле? — удивился Коля. — Его же надо опознать, протокол составить. Давай понятых и займемся, а?
— Протокол, опознание, — усмехнулся Анисим. — Да ты, мил друг, не мысли здесь столичными, как это сказать по-научному, — категориями. Триста квадратных верст, а я — один, ясно тебе? Жара-то какая. Пока я организую все это, — он в кисель превратится, понял?
— И другой милиции у вас нет? — удавилась Маша.
— Представьте себе, — нет, — развел руками Басаргин. — Я да еще уполномоченный ОГПУ Коломиец, вот и все!
— А почему же нельзя собрать народ на опознание? — настаивала Маша. — Послать повестки, вот и все!
— Бездорожье, — буркнул Анисим. — Да и не пойдут смотреть.
— Заставь, ты — власть, — спокойно сказал Коля.
— А вот поживешь у нас, осмотришься, — ответил Басаргин, — тогда поймешь, что ты глупость сказал. Я запрягать пойду, догоняйте.
Коля и Маша вышли из оперпункта, осмотрелись.
Вдалеке, у края перрона, Басаргин что-то объяснял трем здоровым мужикам. Они подняли убитого, унесли.
— Идем. — Коля зашагал к опушке леса. Маша послушно двинулась за ним. Вокруг не было ни души.
— Давай-ка в лес пойдем, — сказал Коля.
— Зачем? Что мы скрываемся? — возмутилась Маша.
— Ты что сказала бабке? Кто убил мужика? — усмехнулся Коля.
— Блатные… — Маша догадалась, что задумал Коля, и сразу скисла.
— Сама все сообразила, сама меня на эту затею натолкнула и сама же куксишься. Нелогично!
— Тебе волчья шкура не пойдет, Коля, — грустно сказала Маша.
— Да я еще ничего и не решил, — попытался успокоить ее Коля. — По обстоятельствам сообразим, а ты раньше времени с ума не сходи!
Подъехал Анисим Басаргин:
— Садись, не то… Путь долгий, если еще помнишь.
— Помню, — кивнул Коля. — Он, понимаешь, отвозил меня тогда на станцию, — объяснил он Маше. — И теперь везет! Есть судьба, черт возьми!
— Я после твоего отъезда в Псков подался, — сказал Анисим. — На фабрику поступил — котлы для паровозов клепать. Ну, а оттуда, по путевке, в милицию. А ты, значит, едва под расстрел не попал? — Анисим засмеялся. — А уж мне твой Арсений тогда так на сердце лег, так лег! Я тебе, брат, завидовал до смерти!
— Вот мой рапорт о случившемся в поезде, — сказал Коля, протягивая бумажку. — Бандиты хотели убить меня и мою жену. Приобщи к делу в качестве доказательства.
Анисим повертел рапорт в кривых, узловатых пальцах и порвал его. Вынул зажигалку, сделанную из патрона, и запалил клочки.
— Ты… ты, часом, не болен? — обозлился Коля. — Это же документ, доказательство. Я же тебе русским языком объяснил! На суде…
— До суда еще дожить надо, — перебил Анисим. — Это раз. Второе — поймать их надо. Это два. Я, брат, если бы всю эту бухгалтерию разводил, — давно бы покойником был. Я, Коля, их и без этого рапорта поймаю, увидишь. К концу твоего отпуска — «четыре сбоку и ваших нет!» Н-но, радёмые, — ом потянул вожжи, лошади заковыляли по вязкому проселку. Копыта смачно чавкали в жирной грязи. Маша прислонилась к плечу Коли и задремала.
— Как твоя рана, — осведомился Анисим, — не беспокоит?
— Засохла уже, — беспечно отозвался Коля. — Слышь, Анисим, — тихо продолжал он. — Есть у меня план.
— Какой? — сонно спросил Анисим.
— А такой, что Феденька этот у тебя под носом орудует без всяких, я это собственными глазами видел.
— Ну и что? — оживился Анисим. — Я ведь не отрицаю.
— А то, что я тебе уже говорил: якшался в свое время Феденька с попом! С Серафимом!
— Эва, — вздохнул Басаргин. — Когда это было. Теперь они и близко не знакомы. Феденька из наших мест исчез лет пять назад и с тех пор не видать его. А в чем план-то?
— План такой. Приеду я к Серафиму…
Коля не договорил. Впереди упала ель и загородила дорогу. Басаргин натянул вожжи, телега остановилась.
— Что такое? — проснулась Маша.
— Тише, — укоризненно шепнул Коля. — Не дома.
Маша притихла. Басаргин вытащил из кобуры наган, направился к завалу. Осмотрел его и углубился в чащу. Коля достал кольт.
— Банда? — напряженным голосом спросила Маша.
— Завал, — ответил Коля. — Хорошо, если случайный.
— Поди-ка, — позвал Басаргин.
— Не бойся. — Коля ободряюще улыбнулся жене и подошел к Басаргину.
— Ель подпилена, — сказал Басаргин. — Подсоби.
Сдвинули ель на обочину. Басаргин вытер пот, направился к телеге.
— Банда? — снова спросила Маша.
Басаргин кивнул:
— Стрелять умеете?
— Умеет, — сказал Коля.
— Отдай ей свой кольт, у него спуск легкий, — продолжал Анисим и протянул Коле наган. — У меня в кармане — второй, бери, не Сомневайся…
Маша привычно прокрутила барабан револьвера, проверяя патроны, щелкнула предохранителем. Басаргин одобрительно хмыкнул:
— Н-но… — Лошадь снова зачавкала по грязи.
— Не понимаю я чего-то, — недоумевал Коля. — Завал был? Был? Чего они нас из засады не перестреляли?
— Не так все просто, — сказал Басаргин. — Видать, есть у них свой интерес.
— Какой? — спросил Коля.
— Поймаем — узнаем, — усмехнулся Басаргин и серьезно добавил: — Может, думали, я один, а увидели — нас трое, и отступили. Кто их узнает.
Начинало темнеть.
— Нелегкое у тебя свидание с юностью получается, — грустно улыбнулась Маша. — Я читала, что в полиции средний возраст был сорок пять — пятьдесят лет.
— Что значит «средний»? — уточнил Басаргин.
— Умирали они в этом возрасте, — сказала Маша.
— Так они еще взятки брали и сладкое ели, а мы на гнилой картошке и до тридцати не дотянем, — невесело пошутил Басаргин.
— Мы до ста лет жить будем, — сказал Коля. — И нас ни пули бандитские не возьмут, ни ножи. Потому что мы за правое дело жизнь отдаем, а это, я считаю, главное!
— Ну, помитинговали, теперь давайте о деле, — устало сказал Басаргин. — Засветло не доедем, это уж так. А в лесу ночевать…
— Костер разведем? — оживилась Маша. — Я ни разу не ночевала в лесу у костра!
— Ничего хорошего, — махнул рукой Басаргин. — Сыро, гнус жрет и вообще.
— Страшно? — Маша поежилась.
— Не дети, чтобы страшно было. Опасно, вот и все.
Анисим выпряг лошадей, начал собирать сухой валежник. Коля помогал ему. Лес шумел вокруг протяжно и печально. Коля прислушался к неясным шорохам, настороженно повернулся на подозрительный треск сучка. Нет… Это не «они». Пока не «они». Ночь спустилась над лесом. После дневной духоты и дождя вызвездило, потянуло прохладой. Ветерок угнал тучи гнуса, стало легче дышать. Постепенно Коля успокоился, расслабился. Потрескивали сучья в догорающем костре, то тут, то там вскрикивала дурным голосом ночная птица. Вспомнилась тихая, вязкая после частых дождей дорога — улица в родной Грели, толпы мужиков, идущие к площади ладить стенку… И Феденька — слюнявый, с колючими глазками и слова его: «Сон вспомни, Коля: зовешь родителей, а дозваться не можешь». Почему он так сказал? Что имел в виду?
— Ужинать идите! — крикнула Маша.
Подошел Басаргин, прищурившись, осмотрел нехитрую снедь:
— Не балуют вас в Питере.
— А вас? — усмехнулась Маша.
— И нас тоже. Не пришло еще время. А придет. Вот уж тогда мы себе позволим. — Он широко, открыто улыбнулся — первый раз за все время. — Я ведь грешник, люблю поесть. — Он развел руками: судите, мол, меня как хотите, а уж так. — Ну, вы спите, а я посижу.
Молча поели. Маша, собирая остатки ужина, обратилась к мужу:
— Ты не сердись.
— За что? — удивился Коля.
— Я постараюсь не быть тебе обузой, — робко сказала она. — Я все время думала. Знаешь, меня учили готовить, шить, воспитывать детей. Потом — десять лет с тобой. И вот я сижу в лесу, у костра, и горжусь, что в случае чего смогу убить человека. — Она тронула рубчатую рукоять кольта, который лежал рядом с ней, на подстилке.
— Человека? — переспросил Коля. — Врага, — уточнил он. — Спи.
— Человека, милый! — оживилась Маша. Представилась возможность поспорить, ее нельзя было упустить. — С двумя ногами, двумя руками, с мозгом, который весит шесть фунтов. Всажу в него девять граммов свинца, и весь этот идеальный механизм жизни превратится в колоду. А зачем?
— Ты меня в этот пустой спор не втягивай, — нахмурился Коля. — Давай спать.
— Не знаешь! — торжествующе заявила она. — Эх ты!
— Затем, чтобы одни не пили кровь из других! — зло сказал Коля.
— Это ты говоришь! — подхватила Маша. — А они, между прочим, верят в свою правду. Кто же прав?
— Ну что с тобой говорить? Ты политически незрелый человек.
— Это не ответ, — обиделась Маша. — Ну да! Я воспитана в институте благородных девиц, я изменила своему классу, я знаю, что ты мне скажешь.
— Изменила? — удивился Коля. — Чушь! Ты осознала правду революции и присоединилась к ней.
— Хорошо! — кивнула Маша. — А в чем же правда? Объясни мне! Чтобы убить за нее человека, — в нее нужно верить! Ты в нее веришь? И знаешь ли ты ее? — Маша разгорячилась.
— Верни кольт, — сказал Коля. — С такими мыслями ты мне не помощник.
— И снова не ответ! — обрадовалась Маша. — Муженек, ты уходишь от ответа. Значит, его нет? Или ты и сам не знаешь?
— Такие вопросы десять лет назад надо было задавать, не ко времени разговор, — отрубил Коля. — Спохватилась.
— Есть ответ, — сказал Басаргин, подходя к костру. — Я вот раньше во что верил? В серебренники. Мы с Колей за них покалечить человека могли. Ну, не в прямом смысле — чтобы их добыть, их нам давали в уплату за побоище, да вы знаете. А вот побыл среди рабочих на котельном — так они не за деньги, а за товарища жизнь отдавали. Я это собственными глазами видел. Дошло и до меня, что не для себя человек должен существовать, вернее, не только для себя.
— А они? — спросила Маша. — Вы убеждены, что они заблуждаются? Что они только для себя?
— Убежден, — кивнул Басаргин. — Истина простая. Как вы говорите, кулак хочет только для себя. А большевик — для всех. Может, и бывает такой кулак, который в голодную зиму не пожалеет соседским ребятишкам куль зерна, — допускаю, говоря научно. Но сам не встречал таких. Может, и бывают примазавшиеся к нашему делу падлы, которые берут взятки, воруют, где могут, и гребут под себя, — таких видел, одного мы у себя в ячейке сами шлепнули, без долгих слов — это еще в двадцатом было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93