— Да вы что? — охнула я, без приглашения влезая в разговор. — А какое она имеет отношение к Патентному бюро?
— Как какое? Она здесь работала.
— Но она же…
— Уборщицей она только подрабатывала, на пол ставки. А числилась она здесь, архивариусом, — с большим удовольствием докладывала кумушка, найдя в нашем лице благодарных слушателей. — Ее убили, вы, наверное, слышали…
— А Андеграунд Косматыч этот, его тоже убили? — охнула Княжна.
— Нет, он умер своей смертью год назад.
— Так чего же она про него сейчас вспоминает?
— Да так, к слову. Жалко же мужчину, не старый ведь был.
— А-а, — протянули мы неуверенно. Она бы еще своего деда вспомнила, которого фрицы в 43-ем убили.
Мы отошли от сплетницы, решив осмотреть помещение на предмет сохранности имущества.
— Все погорело, — констатировала Княжна, разворошив груду головешек.
— Все архивы, — всхлипнула истеричная Галина Ивановна. — Да что там архивы, все новые документы тоже. Ничего не осталось!
— Странно, — задумчиво проговорила я. — Я не пойму, где очаг возгорания. Все электроприборы выключены. Ни чайника, ни камина.
Я прошлась по комнате, остро всматриваясь в руины. Мне подумалось, что это явный поджог. Ведь не могло так полыхнуть из-за проводки. Значит, кто-то этот пожарчик организовал. Правда, не совсем ясно, зачем кому-то палить Патентное бюро. Неужто в нашем НИИ еще и пироман завелся?
Канистры не нашла, как не учуяла и запаха бензина или спирта, зато под столом обнаружила полуобгоревший спичечный коробок.
— Чей это? Не знаете? Не ваш? — Начальница протестующе замотала головой. — А почему дверь была заперта? — спросила я, оглядывая замок. — У вас же код, зачем вы еще и заперли ее.
— Я не запирала, — испугалась Галина Ивановна. — Я пошла в канцелярию чайку попить. Дверь захлопнула. И все.
— Но кто-то ее запер. Вернее, повернул колесико вот так. — И я продемонстрировала, как кто-то повернул колесико на замке. — Тогда можно просто захлопнуть дверь и тогда без ключа ее не откроешь.
— Но кто? Неужели Ниночка? — пробормотала Галина Ивановна.
Я напрягла свою глупую память, чтобы вспомнить, кто такая эта Ниночка. А! Вспомнила. Эта та самая чудачка, которая из года в год ходит с одной и той же прической, под кодовым названием «грива льва». Еще она носит очки-бабочки, гигантские пластмассовые серьги, и находится в том возрасте, когда уменьшительное Ниночка ей уже совсем не «катит», короче, бабе было под полтинник, не меньше.
— Кстати. Где она? — встрепенулась Галина Ивановна. — Когда я уходила, она оставалась в комнате.
— Может, обедать пошла? — предположила я.
— Да, да, наверняка, — закивала головой Галина Ивановна и тут же зашарила глазами по кабинету, надеясь найти ответ. — Если пальто нет, то она точно ушла в столовую, она ходит на фабрику-кухню, там говорит, кормят лу…
В этом месте Галина Ивановна замолкла. С выпученными глазами и все еще открытым ртом, она привстала со стула, ухнула своей мощной рукой по не менее мощной груди, выдохнула «О-о!», после чего повалилась на стол без единого проблеска сознания.
— Чего это она? — испугалась Маруся, подбежав к пострадавшей. — Перенервничала что ли?
— А, может, сотрясение? Вон она как в дверь билась… — предположил кто-то из массовки.
— Но не головой же. — Маруся побила Галину Ивановну по щекам. Безрезультатно — начальница погоревшего бюро осталась все такой же безучастной. — Притащите кто-нибудь нашатырь, — выкрикнула наша мать Тереза в коридор. — А еще…
Что еще хотела Маруся от любительниц зрелищ, мы так и не узнали, ибо она не договорила, а подобно Галине Ивановне замолкла на полу слове, выпучилась, охнула, но только без чувств не упала, а осталась стоять, подобно статуе.
— Да что вы все с ума посходили! — выругалась я.
— Там…там… — И Маруся с распахнутым, как у умирающей рыбины ртом, вновь замолкла.
— Что там? — еще пуще осерчала я.
— Она. — Почему-то шепотом закончила давно начатую фразу Маруся. И показала пальцем в дальний, заваленный обломками стеллажей угол.
— Да кто она-то? — не поняла я и шагнула к подружке.
Сначала я не увидела того, на что указывал Марусин перст, уж очень захламлен был угол разными головешками, а потом, когда сделала еще один шаг, на этот раз левее, разглядела… О, господи! Между обгоревших остовов стеллажей, между куч сгоревшего дерева, на залитом водой и пеной полу лежала Ниночка. Вернее, это была уже не она, а то, что от нее осталось — обгоревшее до черноты и скукоженное до размеров тряпки тело да буйные, лишь тронутые огнем кудри.
— Мама! — прошептала я басовито и брякнулась на круглые колени Галины Ивановны.
Мой некорректный поступок произвел неплохой эффект, от толчка женщина очнулась и проблеяла «Пить». Но напоить бедняжку было некому, так как любопытные кумушки в полном составе вломились в комнату и, тесня другу друга, бросились к месту гибели несчастной львиноголовой Ниночки.
Тут я спохватилась и с криком: «А ну назад!» преградила им дорогу.
— Посмотрели, дайте другим посмотреть! — заблеяла одна из толпы.
— Вон! — рявкнула я.
— Не имеете права! — загалдели любопытные, так и норовя поднырнуть под мои растопыренные руки.
— Маруся, — взвыла я. — Помогай!
Но подружка помочь не успела, ибо толпа умирающий от любопытства баб смела меня за считанные секунды и ввалилась таки в закуток.
Пару секунд они тупо таращились на обугленные останки, после чего разразились таким диким визгом, что шнурок, бывший некогда миленькой люстрой, качнувшись, рухнула на пол. Когда же он с хлюпаньем ударился о залитый пеной пол, толпа все с тем же визгом ломанулась из комнаты.
Через минуты в помещении остались лишь мы: члены дружины, хозяйка кабинета и Кузин.
— Что будем делать? — всхлипнула Эмма Петровна.
— Что, что? — насупилась Маруся. — Милицию вызывать. Коленьку. Или этого, начальника его противного.
— Давайте их обоих, — предложила Княжна.
— И ОМОН, — вставила Эмма Петровна, бледная и жутко напуганная.
— А ОМОН-то зачем? — удивились мы.
— На всякий случай.
— И правда, — согласился рассудительный Кузин. — Хуже не будет. Пусть все едут.
Мы закивали, все, так все. В конце концов, человека в горящем кабинете заперли, это ж надо такое зверство удумать. На такого садиста не то что ОМОН, даже группу «Альфа» натравить не жалко.
Мы вызвали всех: и МЧС, и милицию, и ОМОН, прокричав в телефон, что «Нихлор» подвергся нападению маньяков, которых сможет обезоружить только батальон спецназа. Потом, наконец, дали попить задыхающейся Галине Ивановне. Выхлебав стакан, она принялась за старое.
— Вот горе-то! Сначала Авангард Кирилыч, потом Даша, за ней Дуся, а вот теперь Ниночка. Одна я на весь отдел оста-а-а-алась!
— Ну не переживайте вы так, — старалась успокоить несчастную сердобольная Маруся. — Вам кого-нибудь другого возьмут.
— А фонды, а патенты на новые изобретения, а…
Она опять не докончила. На этот раз помешал ей скрип. Скрипела входная дверь, которую я лично плотно прикрыла за паникующими тетеньками. Мы, как по команду, обернулись.
— Кто это? — истерично пискнула Галина Ивановна в образовавшуюся щель.
Тут дверь рывком распахнулась, явив нам потусторонне зрелище — в подкопченном проеме стояла покойница Ниночка в своих очках-бабочках, гигантских пластмассовых серьгах и с нимбом вокруг головы.
— Господи помоги! — просипела Галина Ивановна.
— Изыди! — пискнул Кузин, осеняя дверь крестом.
— Вот ни фига себе. — Оторопев, проговорила я. — Зловещие мертвецы, часть 3.
Приведение тем временем вошло в комнату и противным писклявым голосом спросило:
— Что здесь происходит?
Мы закричали, громче всех орал Кузин, меньше всех Галина Ивановна — она вновь потеряла сознание.
— Во что превратили кабинет? — продолжало издеваться над нами приведение. — Кто вам позволил? Зачем дверь сломали? И почему моя начальница бьется головой об стол? — грозно закончила покойница и почесала пальцем нимб.
Только тут мы уразумели, что перед нами не призрак, а очень даже живая и жутко злая Ниночка. А то, что мы приняли за нимб, всего-навсего огромная пуховая шапка.
— А… Э-э? — невразумительно, но с явно вопросительной интонацией пробормотала Маруся. И при этом ткнула перстом сначала в угол, где покоилась «грива льва», а потом в круглую шапку вошедшей.
— Что еще? — озлилась Ниночка. Но когда тонкий пальчик нашей подружки уперся в ее прикрытый мохером лоб, неожиданно воскресшая засмущалась и забормотала. — Ну да, паричок. И что в этом такого? Никому не возбраняется… —Ниночка нахлобучила шапку на самые брови, сконфужено потупилась.
Я пригляделась к голове мнимой покойницы повнимательнее, ну точно, из-под шарообразной беретки выбилась жалкая куцая прядка. Значит, львиная грива — всего лишь уродский, но богатый и явно сделанный из натуральных волос парик. И восхищенно зацокала языком. Надо же было столько лет это скрывать!
— Нинуся, — зашептала очухавшаяся Галина Ивановна. — Значит, ты не сгорела?
— Я в столовую ходила.
— А волосы? Как они…
— Парик под шапку не помещается. Я его сняла, чего тут не понятного.
— А я и не знала, что ты носишь па… — На сей раз договорить ей не дал приступ смеха — Галина Ивановна зашлась в диком хохоте, перемежая истерику всхлипами «Ой, не могу!» и хлопками по своим мясистым ляжкам.
— А не зачем вам знать, — огрызнулась разоблаченная Ниночка.
— Это же надо! — продолжала заливаться начальница. — А мы-то ее спрашивали, чем она голову моет, что у нее такие кудри роскошные. А она нам — хлебом да простоквашей…
— А я их и мою хлебом. Ржаным.
— Свои кудельки что ли? Те, что из-под шапчонки вылезли? Так их чем не мой. Ха-ха-ха!
Гогот Галины Ивановны оборвался так же неожиданно, как начался. Ибо разозленная обличительной речью начальницы Ниночка схватила с пола прокопченную кошму и с размаху влепила ею по радостной физиономии врагини.
Галина Ивановна замолкла. Секунду она обиженно таращилась на подчиненную, после чего медленно встала и с не предвещавшим ничего хорошего спокойствием двинулась на раскрасневшуюся Ниночку. Ниночка же, не будь дурой, приготовилась к отпору: встала в бойцовскую стойку — ноги расставлены, руки со сжатыми кулаками согнуты в локтях — и угрожающе процедила: «Не подходите ко мне, я злая, как рысь!»
Не известно, какой грандиозной потасовкой все бы закончилось, если бы не пронзительный сигнал сирены, раздавшийся за окном. Сначала он был одиноким, потом, буквально через пару секунд, к нему присоединился еще один, не менее пронзительный, но ко всему прочему еще и басовитый, а в завершении к этому дуэту присоседился еще и гнусавый гудок. И все эти надрывные звуки слились в такую адскую какофонию, что мы против воли заткнули уши.
— Что это? — проорала Маринка, стараясь перекричать дьявольский оркестр.
— Пожарные, милиция… — Заорала в ответ Княжна, подбегая к окну. А после оценки обстановки добавила упавшим голосом. — И ОМОН!
Мы бросились следом за Ленкой, уставились в подкопченное окно, и увидели вот что.
На асфальтированной площадке перед институтским крыльцом лихо затормозила алая пожарная машина, из нее выпрыгнули бравые пожарные в полной амуниции с огнетушителями и шлангами на перевес; следом, дребезжа, подкатил милицейский «козелок», выпуская из своего чрева Геркулесова и его противного начальника по фамилии Русов; за ними подтянулась серая «полбуханка» с цифрами «02» на дверке, из которой вылез молоденький милиционерчик с собакой и еще пара мужичков в гражданке; потом прибыли эмчеэсники на «ГАЗеле»… И как кульминация сего действа — металлизированный блестящий микроавтобус, подлетевший самым последним, из нутра которого на влажный асфальт повыпригивали, как из волшебного ларца, шкафообразные камуфлированные молодцы с автоматами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39