— Но после института в меня сразу вцепилась «Защита», я поддался на уговоры родителей и устроился работать туда.
— И чего она так в вас вцепилась? — подозрительно спросила я.
— Я закончил с красным дипломом «Академию юриспруденции», — не без гордости сообщил Коленька.
— О-о! — восхитилась я, хотя понятия не имела, что это за академия такая. — И что было дальше?
— Ничего. Начал работать. — Сердито буркнул он. — Бандитов защищать.
— Почему бандитов?
— А кто еще мажет оплатить себе адвоката «Защиты»?
— И то правда, — согласилась я.
— Но я-то хотел их ловить! — воскликнул Геркулесов, экспрессивно взмахнув кистями рук.
— И по этому вы бросили свою перспективную работу, забыли своих клиентов-бандюков, выбросили кейс из кожи крокодила за ненадобностью и по зову сердца отправились устраиваться в ментуру, чтобы жуликов ловить? — не без издевки спросила я.
— Да, — не заметив сарказма, согласился Коленька. — Только не жуликов, а убийц.
Дурила! — подумала я, потом поправила себя — Романтичный дурила! Будь я на месте его жены, убила бы!
— А жена у вас, Николай Николаевич, имеется?
— Нет, — и он зачем-то продемонстрировал мне свои руки без единого кольца.
— А девушка любимая?
— Была, — грустно поведал он.
— Умерла? — испугалась я.
— Почему? К другому ушла. Она у меня … была… она была, да что это я, словно она умерла! Она девушка успешная, менеджером на одном преуспевающем предприятии работает. Мы были прекрасной парой. Но когда я из «Защиты» уволился, она меня бросила. Нашла себе более подходящего. Он директор какого-то банка, не чета мне, бюджетнику. С ним ей, наверное, лучше.
— А вы?
— А я остался один.
— И даже не придушили изменщицу?
— Вы это серьезно? — нахмурился он.
— Шучу, шучу, успокойтесь товарищ милиционер.
— А вы? Замужем?
— Нет. — На этот раз я сунула ему под нос свои не обремененные кольцами пальцы.
— И не были?
— Не была. А, предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечаю — любимого у меня нет.
— Тоже ушел? — сочувственно осведомился он.
— От меня? — разозлилась я. — Ушел от меня? Да как такое в голову может придти! От меня ни разу никто не уходил, ясно?
— Ясно, — очень поспешно согласился он.
Мы вновь замолчали. Вернее, он безмолвствовал, а я обиженно сопела.
На сей раз никто не собирался заговаривать первым.
Так бы и сидели почти в тишине, но проснулся бармен:
— Будете еще что-нибудь заказывать?
— Будете? — спросил меня Геркулесов.
Я демонстративно встала и направилась к выходу. Хватит с меня задушевных разговоров, хватит пива, хватит Геркулесова.
На улице было зябко. Обширная лужа у крыльца чуть подернулась ледком. А пожелтевшие листочки на деревьях дрожали от ветра и страха оказаться сорванными и растоптанными по грязному асфальту.
Небо было уже совсем черным, почернели и близлежащие дома, но город не казался ни спящим, ни пугающим: вдали переливались огнями витрины магазинов, мигали светофоры, чертили полосы света на темном фоне дороги фары автомобилей.
Скрипнула дверь, потом послышались шаги, и повеяло пряной свежестью.
— Что у вас за одеколон? — спросила я, обернувшись.
— Не помню названия, кажется, от Хьюго.
— Ого! Да вы богач.
— Это мне мама подарила, — стыдливо буркнул Геркулесов.
— А кто у нас мама?
— Хозяйка торгового дома «Сириус», — нехотя ответил он.
— А папа? — я даже испугалась, представив, кем он может быть, при такой-то жене. Не иначе, как мэром города.
— Простой участковый.
— Они развелись?
— Почему развелись? Живут уже 30 лет вместе.
— Такие разные?
— Ну и что? Разве это важно?
— Всегда думала, что да.
— А вот и нет. Главное это любовь.
Я приглушенно фыркнула. Это ж надо умудриться при такой-то скотской работе остаться таким наивным!
— Мальчик, ты романтик? — не очень уместно сострила я, вспомнив киношного робота Вертера.
— Да, — не раскусив издевки, ответил Геркулесов и сверкнул горящими непорочным светом глазами. — Вы слышали легенду о том, что раньше люди были двуполыми, а потом боги на них прогневились и разъединили… — он резко замолк, потом грустно продолжил. — И теперь по свету бродят осиротевшие половинки, надеясь отыскать ту, которая когда-то была его частью. Я верю в эту легенду, потому что она многое объясняет… И вот скажите мне, разве эти две половинки одного целого обязательно должны воспитываться в одной среде, жить по одинаковым средствам? Я считаю, что если люди созданы друг для друга, то никакие преграды не могут их разлучить: ни болезни, ни расстояния, ни время, а уж тем более, ни деньги.
— Ну, ну. — Я была в некотором замешательстве — как ни крути, а человека, считающего, что классовое неравенство не преграда для любви, встречать еще не приходилось. По этому я подавила в себе желание поспорить и молча двинулась в сторону своего дома. Геркулесов, как истинный джентльмен, потащился следом — не мог же он бросить беззащитную, как ему казалось, девушку одну на темной улице.
Мы шли молча, думая каждый о своем. Причем, если судить по его все еще горящим глазам, он размышлял о том, как прекрасна любовь, а вот я… Мои мысли были гораздо прозаичнее — я с ужасом представляла, какую головомойку мне устроит завтра Сонечка.
Таким образом мы добрели до моего дома, вошли в арку. И тут он заговорил:
— А я ведь тоже не верю в то, что Блохин убийца. С самого начала не верил.
— Так зачем же арестовали?
— Задержали, — в очередной раз поправил Геркулесов, и вид при этом имел очень задумчивый. — Таковы правила, сами понимаете, эмоции в нашем деле только мешают.
— Не понимаю. Мне всегда казалось, что именно сыщики должны доверять интуиции.
— Но у меня слишком мало опыта, чтобы я мог доверять своему чутью, — грустно и, я бы даже сказала, горько сказал он.
— Но у Русова-то опыта полно. Он разве не видит…
— Он верит только фактам, а факты пока говорят, что Блохин мог убить этих женщин. — Он вновь задумался и уже у самого моего подъезда отмер. — Завтра сам за результатами экспертизы поеду. И как их получу, выпущу беднягу Блохина.
— Вы так уверены, что запись в журнале фальшивая?
— Уверен.
— Но ведь подделать почерк очень сложно.
— Тут вы заблуждаетесь. У Блохина почерк очень характерный и в то же время разборчивый: круглые, мелкие буквы с левым наклоном, такой подделать легко. Я пробовал, с 3-его раза получилось, к тому же образец был перед глазами: на листе, где имеется фальшивая запись, еще две, оставленные уже Блохиным, но за два и четыре дня до этого.
— А как вы думаете, преступник сразу решил на Леву свалить или потом?
— Думаю, потом. Я подозреваю, что запись он на следующий день подделал, воспользовавшись суматохой, до этого он не мог прикоснуться к журналу без страха быть застуканным.
Я согласно кивнула — мне тоже так казалось. И уже, было, собралась похвалить его за проницательность, но тут мы подошли к подъездной лавке и оказались аккурат перед злополучным кустом шиповника. Его оголившиеся колючки, родили не очень приятные воспоминания.
— А меня в этих кустах маньяк подкарауливал, — пожаловалась я.
— Когда?
— Не помню точно, в среду, кажется.
— Что значит — не помню! — возмутился Геркулесов. — А как это произошло, вы, надеюсь, не забыли?
— Забудешь такое, как же. Мы с ним, знаете, как боролись. Я его на свет, а он меня в заросли, я его на свет, он меня…
— Ну и? — нетерпеливо взревел Геркулесов.
— Сильный оказался, зараза. Упустила я его, — грустно поведала я, вспомнив прощальный шелест веток. — Все что ли маньяки такие жилистые? Хотя… Это мог быть и обычный грабитель…
— Грабитель? Да вы что? Да вы…! — завопил он, сверкая глазами. Видели бы вы их — как у бешенной собаки. — Нет, стоит только мне подумать, что вы не такая сумасшедшая, какой кажетесь, как вы…
— Эй, вы чего взбеленились? — испугалась я.
— Нет, вы не сумасшедшая… Вы, вы, простите меня, вы дура!
— Как дура? — еще больше испугалась я.
— Ну почему вы не сообщили в милицию, объясните?
— Но ведь со мной ничего не случилось…
— Тьфу! — он еще больше распалился. — Вы об уликах когда-нибудь слышали, об оставленных на месте преступления следах, окурках, например, отпечатках ног…
— Слышала, — обрадовалась я. — Я все проверила, он ни одной улики не оставил.
— Тоже мне мисс Марпл нашлась! А про собак-ищеек не слыхали? Ведь мы могли след взять… Глядишь, он бы уже за решеткой сидел. Эх!
— Ну не подумала, простите.
— Нет вам прощения, — отрезал Геркулесов. Потом развернулся и, возмущенно сопя, зашагал к арке.
А я осталась стоять истуканом, униженная и оскорбленная. Когда его широкая спина скрылась в темноте арочного проема, я отмерла и прокричала:
— А за дуру вы еще ответите!
Снова понедельник
Затишье перед бурей
Тропка, ведущая к институту, была на удивление чистой. Не было ни привычной грязи, ни полусгнившей листвы, видно дворник успел все это убрать, не было даже луж — они замерзли, превратившись из символов осени в символы зимы.
Вот по этой тропке я и неслась пасмурным утром понедельника, рискуя поскользнуться и сломать, как минимум, одну ногу. Пальто мое распахнулось, сумка била по боку, шейный платок сбился, но я не обращала на это внимание — главное для меня было оказаться у институтского крыльца быстрее того, кто гнался за мной от самой трамвайной остановки.
Я неслась, что есть силы, и насколько мне позволяли высоченные каблуки. Огибала лужи, лавировала, тормозила, когда ноги начинали разъезжаться. До заветного крыльца оставалось каких-то 10 метров, когда я поняла, что не успею.
— Чего тебе надо, маньяк? — выкрикнула я, обернувшись.
Преследователь затормозил, утер пот, струившийся из-под вязаной шапочки и, задыхаясь, выпалил:
— Хотел узнать, не спрашивала ли Сонечка обо мне.
— Не спрашивала, — отрезала я. — Все?
— Все, — пробормотал он расстроено.
Вот этого я и боялась! Еще вчера, когда обнаружила под дверью подкарауливающую меня Соньку, я поняла, что завтра на работе будет почти тоже самое. Только подруга интересовалась у меня, не спрашивал ли о ней Геркулесов, а вот теперь Зорин желает знать произвели ли его вокальные и ораторские способности впечатление на Соньку.
— А что она вообще обо мне говорила? — полюбопытствовал Зорин, догнав меня и пристроившись рядом.
— Ничего.
— Совсем? — Он стащил со своей косматой головы шапчонку и утер ей вспотевший лоб. Видимо, эта утренняя пробежка тяжело ему далась.
— Совсем. Мы не виделись, — соврала я, а потом пожалела — он же и завтра начнет день с того же вопроса, что и сегодня. Лучше б я сразу ему сказала, что подруга моя нашла его «булькающим бочонком». Попереживал бы, да отстал от меня.
— А ты быстро ходишь, — уважительно изрек изрядно повеселевший Зорин. — На силу успел.
Я не была расположена обсуждать своею физическую подготовку — настроение не то, да и час ранний, по этому я только хмыкнула и, распахнув входную дверь, перешагнула порог института.
В нашей комнате стояла тишина, нарушаемая лишь мышиным шуршанием. Опять я первая! Как не пытаюсь начать рабочий день позже всех — не получается. Ничего не поделаешь, пунктуальность мой пунктик. Если сказано — быть в 8, без одной минуты я уже тут как тут. И как это уживается с моим разгильдяйством, безалаберностью, наплевательством? — спросите вы. Отвечу — сбой системы, парадокс, нонсенс. А еще смех и слезы. Видели бы почтенные читатели, как я собираюсь на работу: как ищу колготки, которые почему-то висят на ручке кухонной двери, как глажу брюки, найденные не на полке или вешалке, а за диваном, как переодеваю кофту, надетую впопыхах на изнанку, как застегиваюсь на бегу, на бегу же снимаю последнюю бигудюшку; впрыгивая в трамвай, повязываю платок, по новой застегиваю пальто, так как до этого сделала это не правильно…
И так изо дня в день. Ношусь по квартире, ругаюсь, швыряюсь ненужными вещами, но не смотря ни на что никуда не опаздываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— И чего она так в вас вцепилась? — подозрительно спросила я.
— Я закончил с красным дипломом «Академию юриспруденции», — не без гордости сообщил Коленька.
— О-о! — восхитилась я, хотя понятия не имела, что это за академия такая. — И что было дальше?
— Ничего. Начал работать. — Сердито буркнул он. — Бандитов защищать.
— Почему бандитов?
— А кто еще мажет оплатить себе адвоката «Защиты»?
— И то правда, — согласилась я.
— Но я-то хотел их ловить! — воскликнул Геркулесов, экспрессивно взмахнув кистями рук.
— И по этому вы бросили свою перспективную работу, забыли своих клиентов-бандюков, выбросили кейс из кожи крокодила за ненадобностью и по зову сердца отправились устраиваться в ментуру, чтобы жуликов ловить? — не без издевки спросила я.
— Да, — не заметив сарказма, согласился Коленька. — Только не жуликов, а убийц.
Дурила! — подумала я, потом поправила себя — Романтичный дурила! Будь я на месте его жены, убила бы!
— А жена у вас, Николай Николаевич, имеется?
— Нет, — и он зачем-то продемонстрировал мне свои руки без единого кольца.
— А девушка любимая?
— Была, — грустно поведал он.
— Умерла? — испугалась я.
— Почему? К другому ушла. Она у меня … была… она была, да что это я, словно она умерла! Она девушка успешная, менеджером на одном преуспевающем предприятии работает. Мы были прекрасной парой. Но когда я из «Защиты» уволился, она меня бросила. Нашла себе более подходящего. Он директор какого-то банка, не чета мне, бюджетнику. С ним ей, наверное, лучше.
— А вы?
— А я остался один.
— И даже не придушили изменщицу?
— Вы это серьезно? — нахмурился он.
— Шучу, шучу, успокойтесь товарищ милиционер.
— А вы? Замужем?
— Нет. — На этот раз я сунула ему под нос свои не обремененные кольцами пальцы.
— И не были?
— Не была. А, предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечаю — любимого у меня нет.
— Тоже ушел? — сочувственно осведомился он.
— От меня? — разозлилась я. — Ушел от меня? Да как такое в голову может придти! От меня ни разу никто не уходил, ясно?
— Ясно, — очень поспешно согласился он.
Мы вновь замолчали. Вернее, он безмолвствовал, а я обиженно сопела.
На сей раз никто не собирался заговаривать первым.
Так бы и сидели почти в тишине, но проснулся бармен:
— Будете еще что-нибудь заказывать?
— Будете? — спросил меня Геркулесов.
Я демонстративно встала и направилась к выходу. Хватит с меня задушевных разговоров, хватит пива, хватит Геркулесова.
На улице было зябко. Обширная лужа у крыльца чуть подернулась ледком. А пожелтевшие листочки на деревьях дрожали от ветра и страха оказаться сорванными и растоптанными по грязному асфальту.
Небо было уже совсем черным, почернели и близлежащие дома, но город не казался ни спящим, ни пугающим: вдали переливались огнями витрины магазинов, мигали светофоры, чертили полосы света на темном фоне дороги фары автомобилей.
Скрипнула дверь, потом послышались шаги, и повеяло пряной свежестью.
— Что у вас за одеколон? — спросила я, обернувшись.
— Не помню названия, кажется, от Хьюго.
— Ого! Да вы богач.
— Это мне мама подарила, — стыдливо буркнул Геркулесов.
— А кто у нас мама?
— Хозяйка торгового дома «Сириус», — нехотя ответил он.
— А папа? — я даже испугалась, представив, кем он может быть, при такой-то жене. Не иначе, как мэром города.
— Простой участковый.
— Они развелись?
— Почему развелись? Живут уже 30 лет вместе.
— Такие разные?
— Ну и что? Разве это важно?
— Всегда думала, что да.
— А вот и нет. Главное это любовь.
Я приглушенно фыркнула. Это ж надо умудриться при такой-то скотской работе остаться таким наивным!
— Мальчик, ты романтик? — не очень уместно сострила я, вспомнив киношного робота Вертера.
— Да, — не раскусив издевки, ответил Геркулесов и сверкнул горящими непорочным светом глазами. — Вы слышали легенду о том, что раньше люди были двуполыми, а потом боги на них прогневились и разъединили… — он резко замолк, потом грустно продолжил. — И теперь по свету бродят осиротевшие половинки, надеясь отыскать ту, которая когда-то была его частью. Я верю в эту легенду, потому что она многое объясняет… И вот скажите мне, разве эти две половинки одного целого обязательно должны воспитываться в одной среде, жить по одинаковым средствам? Я считаю, что если люди созданы друг для друга, то никакие преграды не могут их разлучить: ни болезни, ни расстояния, ни время, а уж тем более, ни деньги.
— Ну, ну. — Я была в некотором замешательстве — как ни крути, а человека, считающего, что классовое неравенство не преграда для любви, встречать еще не приходилось. По этому я подавила в себе желание поспорить и молча двинулась в сторону своего дома. Геркулесов, как истинный джентльмен, потащился следом — не мог же он бросить беззащитную, как ему казалось, девушку одну на темной улице.
Мы шли молча, думая каждый о своем. Причем, если судить по его все еще горящим глазам, он размышлял о том, как прекрасна любовь, а вот я… Мои мысли были гораздо прозаичнее — я с ужасом представляла, какую головомойку мне устроит завтра Сонечка.
Таким образом мы добрели до моего дома, вошли в арку. И тут он заговорил:
— А я ведь тоже не верю в то, что Блохин убийца. С самого начала не верил.
— Так зачем же арестовали?
— Задержали, — в очередной раз поправил Геркулесов, и вид при этом имел очень задумчивый. — Таковы правила, сами понимаете, эмоции в нашем деле только мешают.
— Не понимаю. Мне всегда казалось, что именно сыщики должны доверять интуиции.
— Но у меня слишком мало опыта, чтобы я мог доверять своему чутью, — грустно и, я бы даже сказала, горько сказал он.
— Но у Русова-то опыта полно. Он разве не видит…
— Он верит только фактам, а факты пока говорят, что Блохин мог убить этих женщин. — Он вновь задумался и уже у самого моего подъезда отмер. — Завтра сам за результатами экспертизы поеду. И как их получу, выпущу беднягу Блохина.
— Вы так уверены, что запись в журнале фальшивая?
— Уверен.
— Но ведь подделать почерк очень сложно.
— Тут вы заблуждаетесь. У Блохина почерк очень характерный и в то же время разборчивый: круглые, мелкие буквы с левым наклоном, такой подделать легко. Я пробовал, с 3-его раза получилось, к тому же образец был перед глазами: на листе, где имеется фальшивая запись, еще две, оставленные уже Блохиным, но за два и четыре дня до этого.
— А как вы думаете, преступник сразу решил на Леву свалить или потом?
— Думаю, потом. Я подозреваю, что запись он на следующий день подделал, воспользовавшись суматохой, до этого он не мог прикоснуться к журналу без страха быть застуканным.
Я согласно кивнула — мне тоже так казалось. И уже, было, собралась похвалить его за проницательность, но тут мы подошли к подъездной лавке и оказались аккурат перед злополучным кустом шиповника. Его оголившиеся колючки, родили не очень приятные воспоминания.
— А меня в этих кустах маньяк подкарауливал, — пожаловалась я.
— Когда?
— Не помню точно, в среду, кажется.
— Что значит — не помню! — возмутился Геркулесов. — А как это произошло, вы, надеюсь, не забыли?
— Забудешь такое, как же. Мы с ним, знаете, как боролись. Я его на свет, а он меня в заросли, я его на свет, он меня…
— Ну и? — нетерпеливо взревел Геркулесов.
— Сильный оказался, зараза. Упустила я его, — грустно поведала я, вспомнив прощальный шелест веток. — Все что ли маньяки такие жилистые? Хотя… Это мог быть и обычный грабитель…
— Грабитель? Да вы что? Да вы…! — завопил он, сверкая глазами. Видели бы вы их — как у бешенной собаки. — Нет, стоит только мне подумать, что вы не такая сумасшедшая, какой кажетесь, как вы…
— Эй, вы чего взбеленились? — испугалась я.
— Нет, вы не сумасшедшая… Вы, вы, простите меня, вы дура!
— Как дура? — еще больше испугалась я.
— Ну почему вы не сообщили в милицию, объясните?
— Но ведь со мной ничего не случилось…
— Тьфу! — он еще больше распалился. — Вы об уликах когда-нибудь слышали, об оставленных на месте преступления следах, окурках, например, отпечатках ног…
— Слышала, — обрадовалась я. — Я все проверила, он ни одной улики не оставил.
— Тоже мне мисс Марпл нашлась! А про собак-ищеек не слыхали? Ведь мы могли след взять… Глядишь, он бы уже за решеткой сидел. Эх!
— Ну не подумала, простите.
— Нет вам прощения, — отрезал Геркулесов. Потом развернулся и, возмущенно сопя, зашагал к арке.
А я осталась стоять истуканом, униженная и оскорбленная. Когда его широкая спина скрылась в темноте арочного проема, я отмерла и прокричала:
— А за дуру вы еще ответите!
Снова понедельник
Затишье перед бурей
Тропка, ведущая к институту, была на удивление чистой. Не было ни привычной грязи, ни полусгнившей листвы, видно дворник успел все это убрать, не было даже луж — они замерзли, превратившись из символов осени в символы зимы.
Вот по этой тропке я и неслась пасмурным утром понедельника, рискуя поскользнуться и сломать, как минимум, одну ногу. Пальто мое распахнулось, сумка била по боку, шейный платок сбился, но я не обращала на это внимание — главное для меня было оказаться у институтского крыльца быстрее того, кто гнался за мной от самой трамвайной остановки.
Я неслась, что есть силы, и насколько мне позволяли высоченные каблуки. Огибала лужи, лавировала, тормозила, когда ноги начинали разъезжаться. До заветного крыльца оставалось каких-то 10 метров, когда я поняла, что не успею.
— Чего тебе надо, маньяк? — выкрикнула я, обернувшись.
Преследователь затормозил, утер пот, струившийся из-под вязаной шапочки и, задыхаясь, выпалил:
— Хотел узнать, не спрашивала ли Сонечка обо мне.
— Не спрашивала, — отрезала я. — Все?
— Все, — пробормотал он расстроено.
Вот этого я и боялась! Еще вчера, когда обнаружила под дверью подкарауливающую меня Соньку, я поняла, что завтра на работе будет почти тоже самое. Только подруга интересовалась у меня, не спрашивал ли о ней Геркулесов, а вот теперь Зорин желает знать произвели ли его вокальные и ораторские способности впечатление на Соньку.
— А что она вообще обо мне говорила? — полюбопытствовал Зорин, догнав меня и пристроившись рядом.
— Ничего.
— Совсем? — Он стащил со своей косматой головы шапчонку и утер ей вспотевший лоб. Видимо, эта утренняя пробежка тяжело ему далась.
— Совсем. Мы не виделись, — соврала я, а потом пожалела — он же и завтра начнет день с того же вопроса, что и сегодня. Лучше б я сразу ему сказала, что подруга моя нашла его «булькающим бочонком». Попереживал бы, да отстал от меня.
— А ты быстро ходишь, — уважительно изрек изрядно повеселевший Зорин. — На силу успел.
Я не была расположена обсуждать своею физическую подготовку — настроение не то, да и час ранний, по этому я только хмыкнула и, распахнув входную дверь, перешагнула порог института.
В нашей комнате стояла тишина, нарушаемая лишь мышиным шуршанием. Опять я первая! Как не пытаюсь начать рабочий день позже всех — не получается. Ничего не поделаешь, пунктуальность мой пунктик. Если сказано — быть в 8, без одной минуты я уже тут как тут. И как это уживается с моим разгильдяйством, безалаберностью, наплевательством? — спросите вы. Отвечу — сбой системы, парадокс, нонсенс. А еще смех и слезы. Видели бы почтенные читатели, как я собираюсь на работу: как ищу колготки, которые почему-то висят на ручке кухонной двери, как глажу брюки, найденные не на полке или вешалке, а за диваном, как переодеваю кофту, надетую впопыхах на изнанку, как застегиваюсь на бегу, на бегу же снимаю последнюю бигудюшку; впрыгивая в трамвай, повязываю платок, по новой застегиваю пальто, так как до этого сделала это не правильно…
И так изо дня в день. Ношусь по квартире, ругаюсь, швыряюсь ненужными вещами, но не смотря ни на что никуда не опаздываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39