Я сомнением покосилась на подругу.
— Это ты что ли скромная?
— Я, — кротко ответила Сонька и для пущего эффекта опустила очи.
— И без вредных привычек?
— А что? Я не курю.
— Зато пьешь!
— Но ведь редко!
— Зато как! — И я вспомнила последнюю Сонькину пьянку, после которой она проснулась в неизвестном доме на другом конце города. К счастью, живая и здоровая. Как выяснилось, в 2 ночи она ломилась во все двери с просьбой пустить ее переночевать, а то она заблудилась и устала. Над ней сжалилась пожилая пара — пустила. — В прошлый раз помнишь, что творила?
— Не помню, — честно призналась Сонька. Она всегда забывала свои хмельные приключения. — Могу только верить на слово тем старичкам.
— И не стыдно?
— Стыдно, — она понурила голову.
— Да ладно врать-то.
— Не, правда, Лель. Очень стыдно, я же педагог. Но ничего поделать с собой не могу, стоит побольше выпить, перестаю себя контролировать. — Сонька вздохнула. — Что поделаешь — папины гены.
Тут она не соврала. Папаня у Соньки был еще тот фрукт. Алкаш с 30 летним стажем, он изводил сначала свою жену, потом детей, кроме Сони у него было еще 2 дочери и сын, а в последнее время и нас, соседей. Благодаря старику Аниськину весь дом узнал, что такое бессонница. Что поделаешь, Сонькин папа обожает ночью горланить морские песни.
— Ну а объявление тебе как? — поинтересовалась подруга, видя, что я больше не буду ее ругать.
— Блестящее. Даже слишком. Скорее всего, альфонс.
— Или очередной шизик.
— Так зачем идешь? — удивилась я.
— Из любопытства. Потом, в азарт вошла. Я ведь теперь ни одного газетного жениха не пропускаю.
— Каждый развлекается, как может, — задумчиво протянула я, а сама в объявление вчитываюсь, пытаясь понять, что же в нем не то. И нашла! — Ты это видела? — Я постучала по двум буквам. — Есть у/с.
— Видела, — недовольно сморщилась Соня. — Все так хорошо было, доступно: эффектный, умный, высокий, и на тебе у-эс какое-то.
— Что же это может быть?
— Я уже думала, но ничего, кроме совмещенного узла в голову не приходит.
— Было бы с/с/у. Потом, он же не квартира, он жених.
— Ну-у-у я не знаю! — протянула Сонька.
— И я не знаю. — Я встала с корточек. — Во сколько свидание?
— В шесть.
— Вот и узнаем.
Два сюрприза
и одно несостоявшееся свидание
Мы сидели в кафе «Уют». Сонька за одним столиком, я за другим. Больше никого, не считая бармена, конечно, в кафе не было. Я пила пиво, а подруга моя, как и подобает скромной невесте без вредных привычек, дула чай.
Было уже десять минут седьмого. Мы волновались, то и дело поглядывали на дверь и друг на друга. Недоуменно пожимали плечами, подмигивали, разводили руками, закатывали глаза, и это наша пантомима почему-то очень нервировали бармена. Наконец, я не выдержала.
— Опаздывает женишок-то.
Мой голос прозвучал неуместно громко и напугал нервного бармена так, что он выронил из рук кружку, которую протирал, и убежал в подсобку.
— Может, в пробку попал? — предположила Сонька.
— Ты чего? Какие пробки в воскресный вечер? — И я, наплевав на конспирацию, пересела за ее столик, не забыв прихватить свою еще не опорожненную кружку. — Давай пивка со мной, все равно он не придет.
— Не, подожду, может, у него машина не заводится.
— Откуда ты взяла, что у него машина есть?
— Чувствую. — И она вновь уставилась на дверь. Я хмыкнула и сделала глоток.
Вдруг Сонька напряглась и прищурилась. Значит, кто-то вошел. Но кто, я не могла видеть, так как сидела теперь спиной к двери.
— Наш что ли пришел? — спросила я, почему-то шепотом.
— Не знаю, — зашептала подруга в ответ. — Этот далеко не блондин, и расточку в нем от силы метр 75.
— Но хоть красив?
— Для колобка ничего. Румяный.
— То есть?
— То и есть, что 150 кг.
— Ну? — я хотела, было, обернуться, но Сонька не дала. — Сиди смирно. Авось, не признает меня. Я за тобой спряталась.
— Да это и не он, наверное.
— Он, — упавшим голосом констатировала подруга. — К нам катится и улыбается при этом.
Я замерла и прислушалась. Услышала тяжелую поступь, шарканье одной толстой ноги об другую и, наконец: «Сердце красавицы, склонно к изме-е-не!». Когда топот замер, и песня оборвалась, у моего уха пророкотало:
— Вы ль та самая Софья?
Подруга с глупо-испуганной улыбкой кивнула, после чего я посчитала нужным вмешаться:
— А это наш программист Зорин. И в его случае у/с означает — удивительное самомнение.
— Леля? — шарахнулся Зорин, приложив пухлую руку к груди, словно опасался, что я вырву у него сердце.
Пока мы выражали свой восторг от встречи, Сонька еще что-то увидела. И теперь ее реакция на увиденное сильно отличалась от предыдущей. Она вся засияла, приосанилась и блаженно протянула:
— Вот он идет, наш эффектный блондин. Все, как писано, красавец, обаяшка, лапочка. — Я нахмурилась, что-то не припомню, чтоб в объявлении было про «лапочку». — Просто прелесть. И у/с есть.
— И что же это?
— Улетное самбреро!
Я чертыхнулась и повернулась всем корпусом.
По проходу меж столиков пробирался молодой мужчина. Был он высок, красив, светловолос. Но ростом он был не больше 185 сантиметров, годков не 33-ех, а скорее 25-ти, на голове было не самбреро, а бейсболка, и волосы я бы назвала скорее русыми, чем белыми. Самое же ужасное, что в мужчине я узнала Геркулесова.
— Вы Софья? — выпалил он, когда поравнялся с нами.
— Я, — пропела довольная Сонька. — А вы тот самый…
— Нет, я не тот. Я…
— Значит, он тот самый, — Сонька с ужасом уставилась на Зорина.
Только тут Геркулесов узнал стоявшего рядом с ним толстяка. И недоуменно спросил:
— А вы что здесь делаете?
— А вы? — с большим чувством поинтересовалась я.
Вот тут он заметил и меня. Не скажу, что сильно обрадовался, я бы даже сказала, расстроился, потому как физиономия его стала такой кислой, будто он лимон сжевал.
— Опять вы! Куда не пойду, везде вы. Надеюсь, никакого трупа мне сегодня не подкинете? У меня выходной.
— У меня тоже, господин жених.
— Я не жених.
— Нет? — разочарованно прогнусила Сонька.
— Я следователь по особо важным делам Геркулесов Николай Николаевич.
— Я арестована? — жеманно улыбнулась моя подруга. А глазками как стрельнула, вы бы видели!
Геркулесов сделал глубокий вдох — явный признак раздражения — и сунул под Сонькин нос газету с объявлениями.
— Вы пришли на свидание с этим господином?
— С этим, — согласилась она, даже не взглянув.
— 33 года, рост 190, у/с и прочее? — после очередного Сонькиного кивка он продолжил. — Так вот он не сможет придти, вот и попросил меня предупредить.
— А почему не сможет?
— Потому что он арестован.
— Поняла! — хлопнула я себя по лбу. — У/с — это ученая степень.
— Почему? — все еще сверля Геркулесова взглядом, спросила Сонька.
— Потому что твой эффектный красавец блондин ни кто иной, как наш страдалец Лева Блохин.
— Тот самый, что на гоблина похож? — опешила Сонька. Она ни одного из моих коллег не видела, но почти о каждом была наслышана.
Я кивнула, подруга моя со словами «кругом один обман» хлебнула добрый глоток из моей кружки. После того, как живительная влага попала к ней в пищевод, она встрепенулась.
— Ну, с женихом все ясно, как и с этим, — кивок в сторону Геркулесава. — А вы-то чего притащились? — это она уже у Зорина спрашивала.
— А он, наверняка, знал, что Блохин сегодня с дамой встречается, — я посчитала нужным ответить на Сонькин вопрос. — А так как дружок все равно под арестом, наш драгоценный Зорин надумал припереться вместо него, авось уведет невесту у товарища.
— Да ты что, Леля, — возмутился он, но сначала густо покраснел. — Я наоборот… Я о Леве хотел ей рассказать… Какой он замечательный.
— А, может, ты и подпись в журнале подделал, чтоб Блохина посадили, а ты вместо него по невестам, а? — продолжала пугать теперь уже бледного коллегу ваша покорная слуга.
— Да как… Да я… — И он беспомощно уставился на Геркулесова, в надежде, что тот из-за хваленой мужской солидарности его выручит. Но спасла его Соня. Примирительно улыбнувшись во все стороны, она жестом пригласила всех сесть.
— Не будем ссорится. Раз уж так получилось, давайте посидим, попьем пивка, поболтаем. Тем более, нас четверо, а значит, двое надвое. А, Николай? — после этого игривого «А, Николай?» Сонька так зазывно посмотрела на Геркулесова, что ему даже стало не по себе.
И не только ему. Дурно стало и нам с Зориным. И тот и другой понял, что извращенное воображение Соньки нас свело, и это обстоятельство привело в ужас, как его, так и меня. Я готова уже было громко возмутиться, но тут Зорин проявил чудо изобретательности и с серьезной миной изрек:
— Это было бы прекрасно, но, по моему, товарищу милиционеру надо о чем-то поговорить с главной свидетельницей, обсудить, так сказать, судьбу нашего общего друга, а ныне несправедливо осужденного…
— Задержанного, — машинально поправил Геркулесов.
— Не суть важно. Короче, вам надо поговорить, — с несвойственной ему решительностью закончил мой находчивый коллега.
— Да не надо нам… — начала было я, но Зорин уже взял Соньку под локоток и поволок к двери.
Подруга моя упиралась, умоляюще таращилась на Геркулесова, возмущенно сопела на Зорина, но ничего не помогало — ни сопение, ни сопротивление не действовало на влюбленного интригана. Да и товарищ милиционер не спешил к ней на помощь, он только растеряно улыбался и переводил свой взгляд с Соньки на меня (уж не взвешивал ли, с кем из нас ему будет безопаснее остаться?).
У самой двери подруга сдалась и, кинув на прощание томный, полный призыва и надежды взгляд на Геркулесова, она покинула помещение.
Мы остались одни.
Сидели в полном молчании без малого 5 минут. Слушали, как тикают часы на стене и тихо журчит вода в подсобке. Первым не выдержал он:
— Прекрасная погода, не правда ли?
— Не правда, — завредничила я.
— Не любите осень?
— Не люблю. Я ж не Пушкин.
Мы опять замолчали. На этот раз, раскаявшись, разговор возобновила я.
— Чего не пьете? — я кивнула на его полную кружку.
— Да я как-то пиво не очень…
— А что «очень»? Водку?
— Нет, — смущенно засмеялся он. — «Пепси»!
— А если напиться хотите?
— Много «Пепси».
— Что ж выходит, что вы, господин Геркулесов, почти трезвенник?
— Почему «почти»? Я просто трезвенник.
— Вот это да! — восхитилась я. — И никогда? Ни капли?
Он отрицательно замотал головой. Потом сделал глоток, поморщился и изрек:
— Первая капля!
— Браво!
После моей непродолжительной овации он немного встрепенулся и осторожно хлебнул еще раз.
— А сколько вам, Коля, лет?
— 28.
— Так много? А я думала, что, как мне.
— В 18 в милицию не берут.
— О! — мои глаза округлились. Уж никак не ожидала от этого одуванчика столь изысканного комплимента.
Кажется, обстановка немного разрядилась. И я продолжила допрос уже более нагло.
— И каким ветром вас в милицию занесло?
— Ураганным.
— Это как?
— В один прекрасный день сорвался с надоевшего рабочего места и рванул служить в милицию.
— И что за «надоевшее рабочее место»? Лифтером что ли трудились?
— Нет, — тихо засмеялся он. — Адвокатом.
— Да вы что? — ахнула я. — И в какой конторе?
— В «Защите», — прозвучал спокойный ответ.
Я ошалела от такого сообщения. Дело в том, что «Защита» являлась самой преуспевающей адвокатской конторой в регионе. А это значило, что Геркулесов не просто дурак, а дурак в кубе. Уволится из солиднейшей фирмы, где гонорары работников исчисляются тысячами долларов, и устроится МЛАДШИМ опером, на две тысячи рублей в месяц, плюс 500 пайковых, с задержкой в квартал — это же как головой стукнуться надо!
— И чего это вы так? Клиентов что ли не было?
— Были, — нисколько не обидевшись, ответил Геркулесов. — Просто я с детства мечтал работать в милиции. Именно по этому я и выучился на юриста. — Он задумчиво закатил свои глазищи, хлопнув пушистыми ресницами, и добавил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39