Картинка получилась жуткой, и не слишком правдоподобной, но кто знает, какие страсти бушуют в душе скряги и зануды Кузина.
Значит, начальника исключать не будем.
Дальше по табельному списку программист Зорин. Круглый, как шар, бородатый, кудревато-лохматый, умный до неприличия, и до неприличия странный. Странности у него две: (вернее, их гораздо больше, но другие как-то теряются на фоне основных) стоит ему выйти из-за компьютера, он тут же засыпает, в любом положении и при любом шуме — это первая; а вторая — когда он не спит и не работает, он поет. Ходит по коридору — поет, кушает — поет, в туалете, говорят, тоже поет. А так как на Лучано Поворотти он не тянет, не смотря даже на его внешнюю с ним схожесть, то, можете себе представить, как нас его странности достали.
Вот он, уж точно, не мог! Не верю я, что такой сонный соловей может совершить злодейство.
Потом я осеклась… А ведь мог. По крайней мере, возможность у него была. Я помню, как он пропал минут на 40. Все тогда сидели за столами, а он тихонько выскользнул из зала и пропал на долго. Что он делал в это время? Он не курит, звонить ему некому — семьи нет, по нужде сходить за 40 минут можно раз 15. Не уснул же он на унитазе! Хотя…
Дальше — программист Сереженька. Юный паренек, еще студент. Хрупкий, медлительный. Этот не мог не только потому, что ни за что не справился бы с жилистыми уборщицами, но и потому, что в тот вечер был смертельно пьян. Помню я, как он оседал после каждой стопки и клонил свою буйную головушку на плечи сидящих рядом с ним дам.
Не мог!
Или он претворялся? А сам был трезв и полон злых умыслов. Что же до его силы, то мало ли какие потенциалы скрывает его тщедушное тело.
Следующего кандидата я никак не могла рассматривать отдельно от его напарника и последнего из «черного» списка — господина Санина Сан Саныча. Итак, два электроника Санин и Манин были неразлучны и похожи друг на друга, больше чем две капли воды, ибо были внешне совершенно разными, но при этом все их путали. Манин Петя был помоложе, имел редеющую соломенную шевелюру, усы, как у Ватсона, и стройную фигуру. Санин же напротив был толст, очень мал ростом и черняв. Однако, что-то неуловимое делало их похожими (как нечто делает непохожими идентичных с первого взгляда близнецов). То ли мимика, то ли походка, то ли привычка смотреть не прямо в глаза, а как-то в сторону. Словом, я не знаю, как вам объяснить, вы просто мне поверьте.
Сначала пара Санин-Манин показалась мне совершенно бесперспективной. Я просто не могла представить, что один из них, бросив другого, помчится мочить невинных уборщиц, при этом так увлечется этим занятием, что забудет о своем близнеце по крайней мере на 15 минут. Не может такого быть! Санин и Манин даже в туалет ходили вместе, не то что на такое важное мероприятие, как убийство. А если верить следователю, убийца действует в одиночку.
Значит, не они. Или они? Один убивал, другой «на шухере» стоял. По этому никто и не застукал убийцу за его тошнотворным занятием.
Вот и выходит, что все пятеро очень даже могли… И даже выходит, что в нашем отделе одни подозрительные личности работают. А еще выходит, что у меня больное воображение, и что Шерлок Холмс может спать спокойно — я ни за что не смогу составить ему конкуренцию.
Вот на такой далеко не оптимистической ноте я и закончила свои дедуктивные изыскания. После чего обратила взор на приятельниц.
— Как настроение? — бодро молвила я.
— Норма-а-ально, — протянули они без всякого энтузиазма.
Я замолкла, не зная, что еще сказать. Пока подбирала не такой банальный, как предыдущий, вопрос, тишину нарушила Маринка.
— Смотрите, — вяло, совсем ни как обычно, проговорила она и ткнула пальчиком в мутное окно.
Так же нехотя мы проследили за движением ее перста.
— Чего там?
— Три незнакомых мужчинки.
Встрепенулась только Маруся, да и та скорее по привычке рефлексировать на все слова с корнем «муж».
— И куда они?
— К крыльцу идут, что-то с собой тащат. Большое.
— Труп? — хмыкнула Княжна, проявив несвойственный ей черный юмор.
К окошку подошла Марья, пронаблюдала, как незнакомцы вошли в здании института, и выдала:
— Это шабашники. Ремонт у нас на втором этаже делают.
— А, — разочарованно протянули мы. Теперь все, что не связанно с преступлениями, нас мало интересовало.
Хотя, как я успела заметить, двое из троицы внимания заслуживали. Один был брюнетом — как я люблю, правда, несколько полноватым — что я не люблю. Второй же был еще лучше: имел прекрасную фигуру и веселенькую мелированную стрижку. Эх, в другие, более спокойные, времена мы бы с Марусей, тесня друг друга, вывалились за дверь и, перепрыгивая через две ступеньки, понеслись бы на второй этаж. Там по нюху и Марусиному наитию отыскали бы помещение, в котором парни шабашат, а, найдя, жеманясь и хихикая, пригласили бы их испить чаю. Вот такие мы вертихвостки!
Но только не теперь. Теперь мы серьезные, почти угрюмые, и на мужчин, даже таких молодых-пригожих, не делаем стойку. Просто удивительно.
— Просто удивительно, — прочитала мои мысли Эмма Петровна. — Что это вы дамы таких гарных хлопцев проигнорировали?
— Не до этого сейчас, Эмма Петровна, — сурово ответила Маруся. — Не до баловства.
— Тебе бы вообще, дорогуша, баловаться пора прекратить. Не девочка ведь, 35 скоро стукнет, а все туда же, глазки бы парням строить.
— 35 не 50, можно и построить, — с ударением на слове «пятьдесят» протянула Маруся. Типа, нам до вашего полтинника еще жить и жить, не одному успеем голову вскружить.
— И тебе 50 будет, не волнуйся. А от привычек своих профурсеточных пора избавляться уже сейчас.
— Вы тут матом не ругайтесь, Эмма Петровна, — обиделась на незнакомое слово Маруся. — И не вам советы давать, вы в мужчинах ничего не смыслите…
— Это почему же? — возмутилась бывшая учительница. — Только потому, что я не была замужем?
— Конечно, — с чувством превосходства ответила Маруся.
— Е-рун-да! Вот Лелька тоже не была, а вы с открытыми ртами об ее любовных приключениях слушаете, да еще советов спрашиваете.
Ну вот. И до меня добрались! Я вжала голову в плечи и попыталась не дышать — авось, пронесет. Но, не пронесло.
— Лель, — возопила Маруся. — Ну, хоть ты скажи ей, что ваше поколение, от ихнего отличается, как, как, как… «Мурзилка» от «Плейбоя»!
— Брейк, господа, — я сделала попытку утихомирить спорщиц, но не тут-то было.
— Вам Эмма Петровна полагалось замуж девственницами выходить.
— Прекрати, Маруся, — предостерегла представительница поколения «Мурзилки». — Я пошлости не потерплю.
— Да вы даже от слова «секс» краснеете.
— Хватит! — прокричала Эмма Петровна, заливаясь краской.
— Секс, секс, секс!
— А ну прекратите! — прикрикнула я.
Все остальные с радостным любопытством молчали и ждали продолжения. Княжна даже шею вытянула, чтобы ничего не пропустить — как-никак таких стычек в нашей комнате еще не было.
— И «Камасутру», поди, не читали?
— Зато я читала Пастернака и Ахматову.
— А что такое презерватив вы знаете?
— Знаю.
— А видели?
— Видела.
— Может, и покупали даже?
— Да как ты…
— Замолчите! Обе! — гаркнула я.
Маруся закрыла рот, Эмма Петровна наоборот открыла, чтобы глотнуть воздуха. Остальные застыли в немом ожидании.
— А ты чего раскричалась? Командир нашлась, — зло зыркнула на меня Маруся, но, судя по всему, она уже поуспокоилась и начала приходить в себя. — Мы просто спорим. Да, Эмма Петровна?
— Дура ты, Маруся, — беззлобно выругалась ответчица.
— И вы дура, — радостно ответила Маруся. Она, видимо, уже раскаивалась. Вот такая она у нас, горячая, но отходчивая.
— Вот и ладненько! — обрадовалась я и, потирая руки, приготовилась испить чаю, но тут Эмма Петровна принялась за меня.
— А ты, Лелечка, зря с этими парнями не познакомилась.
— Я?
— Ну не я же, мне-то уже поздно. А вот тебе еще пока нет.
— Еще пока? Я что уже дряхлею?
— Нет, но скоро, лет эдак через 5, тебя будет тяготить одиночество. И ты выскочишь замуж за первого встречного, помяни мое слово.
— Но вы же не выскочили! — отбрыкивалась я.
— Потому что я не знала народной мудрости.
— Мужчина должен быть чуть получше обезьяны?
— Нет. — Эмма Петровна, выдержав длиннющую паузу, торжественно произнесла. — Плохенький хорошему дорожку торит.
— Что он с дорожкой делает, плохенький ваш, я не поняла? — заволновалась Маринка.
— Прокладывает, то есть. — Эмма Петровна по старой учительской привычку встала в стойку у стола. — Мне всегда мама говорила, пусть плохенький, но твой. Я фыркала, вот как ты, Леля, и все принца ждала. А зря! Сначала неказистый, потом получше, а там, глядишь и принц бы пожаловал. Начинать надо с малого, а потом по возрастающей. Они ведь мужики какие?
— Какие? — заинтересованно выпалила Маруся, хотя уж кто бы спрашивал, но только не эксперт по мужчинам, коим она только недавно отрекомендовалась.
— Приземленные. Мы, женщины, думаем как? Если нет достойного тебя мужчины, надо быть одной и ждать, когда достойный появится. А как рассуждают они? Раз одна — значит, некому не нужна. А раз некому, значит и мне. Что я хуже других?
— Я что-то не пойму… — начала, было, я, но Эмма Петровна остановила меня жестом и продолжила:
— Потом, не забывай, что мужчина охотник и забияка. Ему за женщину драться надо. Вспомни хотя бы оленей, которые из-за самки по весне рогами сталкиваются, или собак, или петухов. А с кем ему за тебя драться, коль ты одна одинешенька? Вот то-то и оно! — Эмма Петровна сделала глубокий, удовлетворенный вдох, после чего закончила свою эффектную речь словами. — По этому и говорят, что плохенький хорошему дорожку торит.
— Эмма Петровна, миленькая, да у меня столько этих плохеньких было, что если б они и впрямь что-то торили, то ко мне бы уже не дорожка вела, а трасса Е-95.
Все согласно закивали — знали, черти, как часто я связывалась с теми, кто этого был совсем не достоин. Даже Эмма Петровна глубокомысленно хмыкнула, отказавшись от дальнейшей дискуссии.
— Может, взбодримся, чайку попьем, — предложила Маринка.
Все оживились, захлопали ящиками, доставая свои бокалы и кружки. Маруся нежно вынула чайную пару немецкого фарфора, которой гордилась, как Брежнев своими геройскими звездами.
Княжна налила мне и себе по чашке (что в обычные дни делала только после долгих уговоров), сунула мне последний сухарик, поднесла свой бокал к губам, как вдруг…
Все еще четверг
SOS!
У-а-а! У-а-а! — раздалось оглушительное, надрывное, пронзительно-противное «уаканье» пожарной сигнализации.
— Что это? — охнула Эмма Петровна.
— Учебная тревога, наверное, — беспечно ответила Княжна и отхлебнула чай.
— Какая еще учебная! — вытаращилась Маруся. — Об учебной нас за неделю предупреждают. Это настоящая.
— О господи! — вторично охнула Эмма Петровна, после чего вскочила со стула и заметалась по комнате. — Надо спасаться! Девочки, хватаем личные вещи и бежим!
— Как бежим? — преградила путь перепуганной коллеге вездесущая Маруся. — Вы что забыли?
— Забыла, — прошептала Эмма Петровна, в ужасе прикрывая глаза. — Забыла. — Тут она рванула в кладовку и под оглушительный ор сигнализации начала вытряхивать из нее зеленые тюки. — Надевайте. Только быстро! Ну что же вы? — выкрикнула она, видя наше бездействие.
— Это противогазы что ли? — поинтересовалась Марья, подпинывая один из тюков.
— Да, да, — обрадовалась нашему прозрению Эмма Петровна. — Нам надо их надеть и эвакуироваться…
Мы переглянулись. Конечно, паниковать рано, (мы же не знаем масштабов пожара, может, у кого-то просто кипятильник задымился) тем более рано напяливать себе на лица резиновое, посыпанное тальком безобразие, но покинуть стены комнаты не мешает.
— Правда, пошли отсюда, — допив чай, решилась Княжна. — Может, домой пораньше сбежим.
— Как бы не так, — гаркнула Маруся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Значит, начальника исключать не будем.
Дальше по табельному списку программист Зорин. Круглый, как шар, бородатый, кудревато-лохматый, умный до неприличия, и до неприличия странный. Странности у него две: (вернее, их гораздо больше, но другие как-то теряются на фоне основных) стоит ему выйти из-за компьютера, он тут же засыпает, в любом положении и при любом шуме — это первая; а вторая — когда он не спит и не работает, он поет. Ходит по коридору — поет, кушает — поет, в туалете, говорят, тоже поет. А так как на Лучано Поворотти он не тянет, не смотря даже на его внешнюю с ним схожесть, то, можете себе представить, как нас его странности достали.
Вот он, уж точно, не мог! Не верю я, что такой сонный соловей может совершить злодейство.
Потом я осеклась… А ведь мог. По крайней мере, возможность у него была. Я помню, как он пропал минут на 40. Все тогда сидели за столами, а он тихонько выскользнул из зала и пропал на долго. Что он делал в это время? Он не курит, звонить ему некому — семьи нет, по нужде сходить за 40 минут можно раз 15. Не уснул же он на унитазе! Хотя…
Дальше — программист Сереженька. Юный паренек, еще студент. Хрупкий, медлительный. Этот не мог не только потому, что ни за что не справился бы с жилистыми уборщицами, но и потому, что в тот вечер был смертельно пьян. Помню я, как он оседал после каждой стопки и клонил свою буйную головушку на плечи сидящих рядом с ним дам.
Не мог!
Или он претворялся? А сам был трезв и полон злых умыслов. Что же до его силы, то мало ли какие потенциалы скрывает его тщедушное тело.
Следующего кандидата я никак не могла рассматривать отдельно от его напарника и последнего из «черного» списка — господина Санина Сан Саныча. Итак, два электроника Санин и Манин были неразлучны и похожи друг на друга, больше чем две капли воды, ибо были внешне совершенно разными, но при этом все их путали. Манин Петя был помоложе, имел редеющую соломенную шевелюру, усы, как у Ватсона, и стройную фигуру. Санин же напротив был толст, очень мал ростом и черняв. Однако, что-то неуловимое делало их похожими (как нечто делает непохожими идентичных с первого взгляда близнецов). То ли мимика, то ли походка, то ли привычка смотреть не прямо в глаза, а как-то в сторону. Словом, я не знаю, как вам объяснить, вы просто мне поверьте.
Сначала пара Санин-Манин показалась мне совершенно бесперспективной. Я просто не могла представить, что один из них, бросив другого, помчится мочить невинных уборщиц, при этом так увлечется этим занятием, что забудет о своем близнеце по крайней мере на 15 минут. Не может такого быть! Санин и Манин даже в туалет ходили вместе, не то что на такое важное мероприятие, как убийство. А если верить следователю, убийца действует в одиночку.
Значит, не они. Или они? Один убивал, другой «на шухере» стоял. По этому никто и не застукал убийцу за его тошнотворным занятием.
Вот и выходит, что все пятеро очень даже могли… И даже выходит, что в нашем отделе одни подозрительные личности работают. А еще выходит, что у меня больное воображение, и что Шерлок Холмс может спать спокойно — я ни за что не смогу составить ему конкуренцию.
Вот на такой далеко не оптимистической ноте я и закончила свои дедуктивные изыскания. После чего обратила взор на приятельниц.
— Как настроение? — бодро молвила я.
— Норма-а-ально, — протянули они без всякого энтузиазма.
Я замолкла, не зная, что еще сказать. Пока подбирала не такой банальный, как предыдущий, вопрос, тишину нарушила Маринка.
— Смотрите, — вяло, совсем ни как обычно, проговорила она и ткнула пальчиком в мутное окно.
Так же нехотя мы проследили за движением ее перста.
— Чего там?
— Три незнакомых мужчинки.
Встрепенулась только Маруся, да и та скорее по привычке рефлексировать на все слова с корнем «муж».
— И куда они?
— К крыльцу идут, что-то с собой тащат. Большое.
— Труп? — хмыкнула Княжна, проявив несвойственный ей черный юмор.
К окошку подошла Марья, пронаблюдала, как незнакомцы вошли в здании института, и выдала:
— Это шабашники. Ремонт у нас на втором этаже делают.
— А, — разочарованно протянули мы. Теперь все, что не связанно с преступлениями, нас мало интересовало.
Хотя, как я успела заметить, двое из троицы внимания заслуживали. Один был брюнетом — как я люблю, правда, несколько полноватым — что я не люблю. Второй же был еще лучше: имел прекрасную фигуру и веселенькую мелированную стрижку. Эх, в другие, более спокойные, времена мы бы с Марусей, тесня друг друга, вывалились за дверь и, перепрыгивая через две ступеньки, понеслись бы на второй этаж. Там по нюху и Марусиному наитию отыскали бы помещение, в котором парни шабашат, а, найдя, жеманясь и хихикая, пригласили бы их испить чаю. Вот такие мы вертихвостки!
Но только не теперь. Теперь мы серьезные, почти угрюмые, и на мужчин, даже таких молодых-пригожих, не делаем стойку. Просто удивительно.
— Просто удивительно, — прочитала мои мысли Эмма Петровна. — Что это вы дамы таких гарных хлопцев проигнорировали?
— Не до этого сейчас, Эмма Петровна, — сурово ответила Маруся. — Не до баловства.
— Тебе бы вообще, дорогуша, баловаться пора прекратить. Не девочка ведь, 35 скоро стукнет, а все туда же, глазки бы парням строить.
— 35 не 50, можно и построить, — с ударением на слове «пятьдесят» протянула Маруся. Типа, нам до вашего полтинника еще жить и жить, не одному успеем голову вскружить.
— И тебе 50 будет, не волнуйся. А от привычек своих профурсеточных пора избавляться уже сейчас.
— Вы тут матом не ругайтесь, Эмма Петровна, — обиделась на незнакомое слово Маруся. — И не вам советы давать, вы в мужчинах ничего не смыслите…
— Это почему же? — возмутилась бывшая учительница. — Только потому, что я не была замужем?
— Конечно, — с чувством превосходства ответила Маруся.
— Е-рун-да! Вот Лелька тоже не была, а вы с открытыми ртами об ее любовных приключениях слушаете, да еще советов спрашиваете.
Ну вот. И до меня добрались! Я вжала голову в плечи и попыталась не дышать — авось, пронесет. Но, не пронесло.
— Лель, — возопила Маруся. — Ну, хоть ты скажи ей, что ваше поколение, от ихнего отличается, как, как, как… «Мурзилка» от «Плейбоя»!
— Брейк, господа, — я сделала попытку утихомирить спорщиц, но не тут-то было.
— Вам Эмма Петровна полагалось замуж девственницами выходить.
— Прекрати, Маруся, — предостерегла представительница поколения «Мурзилки». — Я пошлости не потерплю.
— Да вы даже от слова «секс» краснеете.
— Хватит! — прокричала Эмма Петровна, заливаясь краской.
— Секс, секс, секс!
— А ну прекратите! — прикрикнула я.
Все остальные с радостным любопытством молчали и ждали продолжения. Княжна даже шею вытянула, чтобы ничего не пропустить — как-никак таких стычек в нашей комнате еще не было.
— И «Камасутру», поди, не читали?
— Зато я читала Пастернака и Ахматову.
— А что такое презерватив вы знаете?
— Знаю.
— А видели?
— Видела.
— Может, и покупали даже?
— Да как ты…
— Замолчите! Обе! — гаркнула я.
Маруся закрыла рот, Эмма Петровна наоборот открыла, чтобы глотнуть воздуха. Остальные застыли в немом ожидании.
— А ты чего раскричалась? Командир нашлась, — зло зыркнула на меня Маруся, но, судя по всему, она уже поуспокоилась и начала приходить в себя. — Мы просто спорим. Да, Эмма Петровна?
— Дура ты, Маруся, — беззлобно выругалась ответчица.
— И вы дура, — радостно ответила Маруся. Она, видимо, уже раскаивалась. Вот такая она у нас, горячая, но отходчивая.
— Вот и ладненько! — обрадовалась я и, потирая руки, приготовилась испить чаю, но тут Эмма Петровна принялась за меня.
— А ты, Лелечка, зря с этими парнями не познакомилась.
— Я?
— Ну не я же, мне-то уже поздно. А вот тебе еще пока нет.
— Еще пока? Я что уже дряхлею?
— Нет, но скоро, лет эдак через 5, тебя будет тяготить одиночество. И ты выскочишь замуж за первого встречного, помяни мое слово.
— Но вы же не выскочили! — отбрыкивалась я.
— Потому что я не знала народной мудрости.
— Мужчина должен быть чуть получше обезьяны?
— Нет. — Эмма Петровна, выдержав длиннющую паузу, торжественно произнесла. — Плохенький хорошему дорожку торит.
— Что он с дорожкой делает, плохенький ваш, я не поняла? — заволновалась Маринка.
— Прокладывает, то есть. — Эмма Петровна по старой учительской привычку встала в стойку у стола. — Мне всегда мама говорила, пусть плохенький, но твой. Я фыркала, вот как ты, Леля, и все принца ждала. А зря! Сначала неказистый, потом получше, а там, глядишь и принц бы пожаловал. Начинать надо с малого, а потом по возрастающей. Они ведь мужики какие?
— Какие? — заинтересованно выпалила Маруся, хотя уж кто бы спрашивал, но только не эксперт по мужчинам, коим она только недавно отрекомендовалась.
— Приземленные. Мы, женщины, думаем как? Если нет достойного тебя мужчины, надо быть одной и ждать, когда достойный появится. А как рассуждают они? Раз одна — значит, некому не нужна. А раз некому, значит и мне. Что я хуже других?
— Я что-то не пойму… — начала, было, я, но Эмма Петровна остановила меня жестом и продолжила:
— Потом, не забывай, что мужчина охотник и забияка. Ему за женщину драться надо. Вспомни хотя бы оленей, которые из-за самки по весне рогами сталкиваются, или собак, или петухов. А с кем ему за тебя драться, коль ты одна одинешенька? Вот то-то и оно! — Эмма Петровна сделала глубокий, удовлетворенный вдох, после чего закончила свою эффектную речь словами. — По этому и говорят, что плохенький хорошему дорожку торит.
— Эмма Петровна, миленькая, да у меня столько этих плохеньких было, что если б они и впрямь что-то торили, то ко мне бы уже не дорожка вела, а трасса Е-95.
Все согласно закивали — знали, черти, как часто я связывалась с теми, кто этого был совсем не достоин. Даже Эмма Петровна глубокомысленно хмыкнула, отказавшись от дальнейшей дискуссии.
— Может, взбодримся, чайку попьем, — предложила Маринка.
Все оживились, захлопали ящиками, доставая свои бокалы и кружки. Маруся нежно вынула чайную пару немецкого фарфора, которой гордилась, как Брежнев своими геройскими звездами.
Княжна налила мне и себе по чашке (что в обычные дни делала только после долгих уговоров), сунула мне последний сухарик, поднесла свой бокал к губам, как вдруг…
Все еще четверг
SOS!
У-а-а! У-а-а! — раздалось оглушительное, надрывное, пронзительно-противное «уаканье» пожарной сигнализации.
— Что это? — охнула Эмма Петровна.
— Учебная тревога, наверное, — беспечно ответила Княжна и отхлебнула чай.
— Какая еще учебная! — вытаращилась Маруся. — Об учебной нас за неделю предупреждают. Это настоящая.
— О господи! — вторично охнула Эмма Петровна, после чего вскочила со стула и заметалась по комнате. — Надо спасаться! Девочки, хватаем личные вещи и бежим!
— Как бежим? — преградила путь перепуганной коллеге вездесущая Маруся. — Вы что забыли?
— Забыла, — прошептала Эмма Петровна, в ужасе прикрывая глаза. — Забыла. — Тут она рванула в кладовку и под оглушительный ор сигнализации начала вытряхивать из нее зеленые тюки. — Надевайте. Только быстро! Ну что же вы? — выкрикнула она, видя наше бездействие.
— Это противогазы что ли? — поинтересовалась Марья, подпинывая один из тюков.
— Да, да, — обрадовалась нашему прозрению Эмма Петровна. — Нам надо их надеть и эвакуироваться…
Мы переглянулись. Конечно, паниковать рано, (мы же не знаем масштабов пожара, может, у кого-то просто кипятильник задымился) тем более рано напяливать себе на лица резиновое, посыпанное тальком безобразие, но покинуть стены комнаты не мешает.
— Правда, пошли отсюда, — допив чай, решилась Княжна. — Может, домой пораньше сбежим.
— Как бы не так, — гаркнула Маруся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39