Знаете — изливали друг другу душу. Плакались в жилетку.
В принципе, несмотря на деспотичную бабушку и пьющего отца, Сашино детство можно было считать нормальным, даже счастливым. Если бы в двенадцать лет не произошло событие, отравившее это детство. Деспотичной бабы Мани уже полгода как не было, и отец совсем начал сходить с катушек. Меж тем он все еще пытался заботиться о дочери, был с ней ласков и по-прежнему олицетворял для Саши хоть и падшее, но божество.
В тот вечер — предыдущие несколько дней отец пил — он, видимо, впервые понял, что его дочь превратится в будущем в ослепительную красавицу.
Никто не знает, что произошло в его душе, когда он пришел в ванную комнату — они все еще помогали мыть друг другу спину. Пап, потри спинку! Ой, пап, не щекоти! Потри между лопатками, я не достаю. И папа потер. Возможно, его руки дрожали и дыхание было неровным, Саша этого не знала. Очень быстро он перестал мыть дочери спину.
«Сейчас мы помоем нашей девочке попку» — эту фразу Саша запомнила на всю свою такую недлинную жизнь.
Саша сначала ничего не поняла. А потом ей было очень приятно. Когда отец гладил ее там, где она еще сама себя не гладила. Ой, папа, как приятно!
Еще! Хочу еще, папа! А потом что-то обожгло ее, что-то невыносимо огромное вдавилось в ее тело, и девочка испуганно закричала. Видимо, и отец испугался, потому что это прекратилось. Саша вся сжалась, не понимая, что с ней только что сделали, а отец говорил: «Нет-нет, не бойся, дочка, потерпи, больше больно не будет».
С того дня падшее божество начало превращаться в спивающееся ничтожество. И больше не осталось в ее жизни людей, которых бы Саша слушалась, уважала и хотела любить. Быть может, кроме «настоящей бабушки». Но та была далеко, в Дербенте, а Саша жила здесь. И однажды днем Саша привела домой одноклассника и отдалась ему в постели отца. Это была месть отцу. Он глядел на них с фотографии на стене. Саша разбила эту фотографию, и ей действительно стало легче. Это был такой возраст… ненависть… Словом, Саша часто и на полном серьезе задумывалась тогда о самоубийстве. И быть может, нищета, вернее, желание выбраться спасло ее. Дальше в этой мозаике Сашиной жизни, составленной ее лучшей подругой, следовал эпизод с Борисом Красильниковым, в которого Саша влюбилась до беспамятства. У него были легкая походка, дерзкий взгляд, малиновый пиджак и одна из первых в Батайске иномарок. Любовником он был средним, так как баловался наркотой, но к тому моменту Александра еще не знала настоящих любовников, и Боря стал для нее богом, заняв пьедестал, с которого в семейной катастрофе был низвергнут отец. Только почему-то эта белая рыба из голубой бездны все не показывалась: лаской и уговорами Боря Красильников стал первым Сашиным сутенером. Девчонка-соплячка. Вокзал, водители-дальнобойщики с трассы Ростов — Баку.
Следующий эпизод — еще одно гениальное, на сей раз экономическое, решение отца, приведшее к очередной катастрофе. С деньгами становилось все хуже. Саше от ее любовных гонораров перепадали крохи, основные деньги забирал себе Борис, да и она еще не превратилась тогда в суперсексуальную красотку, умеющую продавать свой «товар».
Отец принял решение разменять квартиру на две однокомнатные. В одну перебрались с дочерью, а другую он намеревался продать. К отцу пришел запоздалый стыд — он решил дать Саше хоть какие-то деньги, дать дочери образование и попытаться хотя бы частично искупить свою вину. В то время только-только началась либерализация. Великие строители пирамид, с незабвенным Мавроди во главе, еще только приступали к своей славной деятельности. Сашиного отца кинули: не осталось ни квартиры, ни денег. Лишь задаток, который он пропил, а дочери купил шоколада, словно она все еще пребывала в том возрасте, когда он изнасиловал ее в ванной. У Саши с отцом осталась однокомнатная квартира. В которой, к слову, подполковник Прима и обнаружил ее тело несколько лет спустя. Удивительно, но все самое неприятное и все самое страшное в жизни Саши происходило именно в ванной комнате.
Следующий эпизод — человек по имени Мотыль, ее новый покровитель.
Саша перебралась в Ростов. Мотыль снял ей квартиру. Дал деньги на одежду.
Клиенты все же более приличные, чем всяческое отребье с батайского вокзала.
Ростов-папа — город воров и блудниц, казаков, рыбы, наркоты и веселых гулянок.
Наверное, было в этом городе и еще что-то, да Саша этого не видела. Мотыль обещал Саше Москву, но сам был двустволкой: любил и мальчиков, и девочек, и какой-то гомик из ревности удавил Мотыля капроновой рыболовной нитью. Может, были еще какие причины, но Наталии об этом рассказывали так. Кстати, что любопытно, в ту пору Сашу ростовские приятели называли Кармен. Она действительно превращалась в красотку, и уже тогда нашлось несколько пьяных мужиков, готовых из-за нее порезать друг друга. Примерно в это же время у нее умер отец. Цирроз печени — алкоголь все же сгубил его. Саша его ненавидела и презирала. Когда он умер, Саша вдруг поняла, что все ему простила.
Потом в жизни Саши произошли изменения. Первое называлось Шандор.
Некоторое время ростовские группировки делили разные рынки, в том числе и рынок проституток, но к тому моменту, когда в основном все успокоилось, появился Шандор. И появилась в жизни гражданки Яковлевой Александры Афанасьевны впоследствии ее лучшая подруга Наталия Смирнова. Шандор достаточно быстро оценил обеих девушек и достаточно быстро смекнул, что они — товар особенного класса. Они стали девочками для состоятельных клиентов, благо к этому времени последних развелось в достатке. Работали девушки в Ростове, редко — в Батайске.
В Батайске они в основном отдыхали. Жили в квартире Саши. Подругам было весьма комфортно в однокомнатной квартире: если Шандор и привозил сюда клиентов, то людей солидных. Они угомонялись быстро, и то, что они называли оргиями, для ростовской шантрапы было не больше чем детскими забавами. К тому же в квартире это происходило редко, однако же не осталось незамеченным для соседки гражданки Яковлевой, той самой, в пожелтевших бигуди, которую Прима по ошибке вызвал в понятые. Ничего необычного, что могло бы натолкнуть на мысль о предстоящей страшной развязке, за последнее время не происходило. Может, потому, что дни были похожи, сменялись один другим. Все те же загородные дома, бани, мужики, либо нагло-хамоватые, либо лезущие открыть душу, но всегда пьяные. Интересно, но, наверное, российский мужик не в состоянии по трезвости заплатить женщине деньги и заняться с ней любовью.
— Не знаю, — сказал Прима, — никогда не платил.
— А я — знаю, — произнесла Наталия. — Так не могут. Им надо разогреться, разогнаться, чтобы была эта пьяная крутость, лихость. С иностранцами совсем по-другому.
— Что ж, прямо так все и одинаковы? — спросил Прима.
— За редким исключением. Был один, Лев Сергеевич, солидный такой дяденька… В возрасте, а очень даже ничего. Ладно, извините.
— Но хоть что-нибудь в поведении Александры изменилось в последнее время?
— Нет. Про рыбу только свою стала твердить чаще. Да, бред по пьяни.
Но я не думаю, что она могла выкинуть нечто такое, за что можно было мстить.
— Послушайте, Наталия, в своих показаниях вы написали, что виделись в последний раз за несколько дней до убийства…
— Да, за неделю. Я уезжала к родственникам в Тихорецк. Об этом я тоже написала.
— И вы не заметили в ее поведении ничего странного?
— Нет. С Шандором она повздорила из-за его младшего брата. Он вечно лез к ней на халяву, а она его терпеть не могла. Но это у них постоянно, знаете, так полаются, а потом глядишь, все у них вроде в шутку. Да нет, если вы думаете, что это как-то связано… Нет.
— Хорошо, не с Шандором, а с его братом?
— С братом?! Да что вы, об этом знала бы каждая собака. Он ведь такой жирный, неповоротливый, его видно за версту. И еще он такой знаменитый.
— Знаменитый? Что вы… Послушайте, вы не хотите сказать, что…
— Да, Николай Волшининов, известный русский музыкант. Или цыганский, как хотите.
— По моим сведениям, они с Шандором лишь однофамильцы. — Прима был в замешательстве.
— Не знаю, может, и так. Я их маме свечку не держала. Но так они говорили. Возможно, что и шутили.
Николай Волшининов был знаменитым исполнителем цыганских романсов, ростовским Сличенко. У них с Шандором было разным абсолютно все — начиная с отчества и заканчивая внешностью. Шандор был сухой и крепкий, Николай Николаевич выглядел как человек-гора, огромный, неимоверно толстый, выступал вечно в каких-то накидках, длинных хламидах, делающих его похожим на библейского пророка. Никаких сведений о том, что Николай Волшининов и Шандор были родственниками, у Примы не имелось. Конечно, в ходе оперативной работы не стоит пренебрегать никакими версиями, однако Николай Волшининов был слишком заметной и обеспеченной, в том числе и женским вниманием, фигурой, чтобы пойти на такое нелепое в его положении преступление. Вспылил? Из-за проститутки, которая ему отказала? И никто из возможных свидетелей: соседей, старушек у подъезда, мужиков, с утра до вечера резавшихся в домино в тени акаций напротив дома, — его не видел? А он еще вставил в смертельную рану засохший цветок? Нет, все это попахивало версиями из дешевых любовно-криминальных романов. Все это мрачная поэзия. В жизни все проще, суровее и конкретнее. И наверное, по этому сложнее.
— Хорошо, Наталия, вы виделись с потерпевшей за неделю до… — Прима все же перешел с официального языка, щадя чувства свидетельницы, — до трагедии?
— Я могу точно вспомнить… Это была суббота. Я ее встречала.
Встречала московский поезд. У нее были какие-то дела в городе…
— Какие?
— Она мне не рассказывала. — Наталия пожала плечами. — А потом мы вместе поужинали.
— Где?
— В поплавке… Это мы так называем ресторан…
— Знаю. Как она выглядела?
— Прекрасно. Даже лучше, чем обычно. Шутила. Мы ржали как сумасшедшие. Потом… Знаете, она переменила все — прическу, макияж, стала такая…
— А в ресторане?
— Если вы имеете в виду, работали ли мы там, то я вам сразу скажу — нет. У нас была отдельная кабинка, они прикрыты, знаете, такой свисающей соломкой. Мы ни с кем не общались и уехали не поздно. Сашка меня проводила, я в этот вечер уезжала в Тихорецк.
— Это было… Число не помните?
— Суббота, тридцать первое… Она была такая… как будто все в ее жизни теперь будет хорошо, но… мы больше уже не виделись. Сашка, Сашка… Это все ужасно.
— Но какими-то новостями вы делились?
— Говорю же вам — обычные бабьи пересуды. То-се…
— Вы сказали, что встречали в этот день московский поезд?
— Ну да. Сашка брала у Шандора отпуск. Даже отдала ему какие-то бабки.
— Работала в Москве?
— Не поверите — учиться поступала.
— В смысле?
— Да не бойтесь, не повышала квалификацию у московских путан, нет.
Это она уже второй год подряд. Я ж говорю, Сашка была очень целеустремленной, знаете, не раз она могла и Шандора на место поставить. Даже за меня как-то вступилась. — Наталия улыбнулась той самой светлой улыбкой, с которой действительно говорят хорошее, вспоминая ушедших. — Она в институт поступала.
Учиться вздумала на старости лет. По-моему, в какой-то экономический, что-то вроде… управления, есть такой?
— Есть. В Москве, как в Греции, все есть.
— Один клиент ей подсобить вздумал. Надул, конечно.
— И что?
— На общих основаниях провалилась в прошлом году. Там все замазано.
Потом приехала, рассказывала про студентов на иномарках с мобильными телефонами, смеялась…
— Если не путаю, вступительные экзамены проводятся летом.
— Да. Только в этом году она скопила денег и решила рвануть в какую-то частную школу бизнеса, все книжки по экономике читала. А до этого хотела в художественную школу, вроде рисовала неплохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
В принципе, несмотря на деспотичную бабушку и пьющего отца, Сашино детство можно было считать нормальным, даже счастливым. Если бы в двенадцать лет не произошло событие, отравившее это детство. Деспотичной бабы Мани уже полгода как не было, и отец совсем начал сходить с катушек. Меж тем он все еще пытался заботиться о дочери, был с ней ласков и по-прежнему олицетворял для Саши хоть и падшее, но божество.
В тот вечер — предыдущие несколько дней отец пил — он, видимо, впервые понял, что его дочь превратится в будущем в ослепительную красавицу.
Никто не знает, что произошло в его душе, когда он пришел в ванную комнату — они все еще помогали мыть друг другу спину. Пап, потри спинку! Ой, пап, не щекоти! Потри между лопатками, я не достаю. И папа потер. Возможно, его руки дрожали и дыхание было неровным, Саша этого не знала. Очень быстро он перестал мыть дочери спину.
«Сейчас мы помоем нашей девочке попку» — эту фразу Саша запомнила на всю свою такую недлинную жизнь.
Саша сначала ничего не поняла. А потом ей было очень приятно. Когда отец гладил ее там, где она еще сама себя не гладила. Ой, папа, как приятно!
Еще! Хочу еще, папа! А потом что-то обожгло ее, что-то невыносимо огромное вдавилось в ее тело, и девочка испуганно закричала. Видимо, и отец испугался, потому что это прекратилось. Саша вся сжалась, не понимая, что с ней только что сделали, а отец говорил: «Нет-нет, не бойся, дочка, потерпи, больше больно не будет».
С того дня падшее божество начало превращаться в спивающееся ничтожество. И больше не осталось в ее жизни людей, которых бы Саша слушалась, уважала и хотела любить. Быть может, кроме «настоящей бабушки». Но та была далеко, в Дербенте, а Саша жила здесь. И однажды днем Саша привела домой одноклассника и отдалась ему в постели отца. Это была месть отцу. Он глядел на них с фотографии на стене. Саша разбила эту фотографию, и ей действительно стало легче. Это был такой возраст… ненависть… Словом, Саша часто и на полном серьезе задумывалась тогда о самоубийстве. И быть может, нищета, вернее, желание выбраться спасло ее. Дальше в этой мозаике Сашиной жизни, составленной ее лучшей подругой, следовал эпизод с Борисом Красильниковым, в которого Саша влюбилась до беспамятства. У него были легкая походка, дерзкий взгляд, малиновый пиджак и одна из первых в Батайске иномарок. Любовником он был средним, так как баловался наркотой, но к тому моменту Александра еще не знала настоящих любовников, и Боря стал для нее богом, заняв пьедестал, с которого в семейной катастрофе был низвергнут отец. Только почему-то эта белая рыба из голубой бездны все не показывалась: лаской и уговорами Боря Красильников стал первым Сашиным сутенером. Девчонка-соплячка. Вокзал, водители-дальнобойщики с трассы Ростов — Баку.
Следующий эпизод — еще одно гениальное, на сей раз экономическое, решение отца, приведшее к очередной катастрофе. С деньгами становилось все хуже. Саше от ее любовных гонораров перепадали крохи, основные деньги забирал себе Борис, да и она еще не превратилась тогда в суперсексуальную красотку, умеющую продавать свой «товар».
Отец принял решение разменять квартиру на две однокомнатные. В одну перебрались с дочерью, а другую он намеревался продать. К отцу пришел запоздалый стыд — он решил дать Саше хоть какие-то деньги, дать дочери образование и попытаться хотя бы частично искупить свою вину. В то время только-только началась либерализация. Великие строители пирамид, с незабвенным Мавроди во главе, еще только приступали к своей славной деятельности. Сашиного отца кинули: не осталось ни квартиры, ни денег. Лишь задаток, который он пропил, а дочери купил шоколада, словно она все еще пребывала в том возрасте, когда он изнасиловал ее в ванной. У Саши с отцом осталась однокомнатная квартира. В которой, к слову, подполковник Прима и обнаружил ее тело несколько лет спустя. Удивительно, но все самое неприятное и все самое страшное в жизни Саши происходило именно в ванной комнате.
Следующий эпизод — человек по имени Мотыль, ее новый покровитель.
Саша перебралась в Ростов. Мотыль снял ей квартиру. Дал деньги на одежду.
Клиенты все же более приличные, чем всяческое отребье с батайского вокзала.
Ростов-папа — город воров и блудниц, казаков, рыбы, наркоты и веселых гулянок.
Наверное, было в этом городе и еще что-то, да Саша этого не видела. Мотыль обещал Саше Москву, но сам был двустволкой: любил и мальчиков, и девочек, и какой-то гомик из ревности удавил Мотыля капроновой рыболовной нитью. Может, были еще какие причины, но Наталии об этом рассказывали так. Кстати, что любопытно, в ту пору Сашу ростовские приятели называли Кармен. Она действительно превращалась в красотку, и уже тогда нашлось несколько пьяных мужиков, готовых из-за нее порезать друг друга. Примерно в это же время у нее умер отец. Цирроз печени — алкоголь все же сгубил его. Саша его ненавидела и презирала. Когда он умер, Саша вдруг поняла, что все ему простила.
Потом в жизни Саши произошли изменения. Первое называлось Шандор.
Некоторое время ростовские группировки делили разные рынки, в том числе и рынок проституток, но к тому моменту, когда в основном все успокоилось, появился Шандор. И появилась в жизни гражданки Яковлевой Александры Афанасьевны впоследствии ее лучшая подруга Наталия Смирнова. Шандор достаточно быстро оценил обеих девушек и достаточно быстро смекнул, что они — товар особенного класса. Они стали девочками для состоятельных клиентов, благо к этому времени последних развелось в достатке. Работали девушки в Ростове, редко — в Батайске.
В Батайске они в основном отдыхали. Жили в квартире Саши. Подругам было весьма комфортно в однокомнатной квартире: если Шандор и привозил сюда клиентов, то людей солидных. Они угомонялись быстро, и то, что они называли оргиями, для ростовской шантрапы было не больше чем детскими забавами. К тому же в квартире это происходило редко, однако же не осталось незамеченным для соседки гражданки Яковлевой, той самой, в пожелтевших бигуди, которую Прима по ошибке вызвал в понятые. Ничего необычного, что могло бы натолкнуть на мысль о предстоящей страшной развязке, за последнее время не происходило. Может, потому, что дни были похожи, сменялись один другим. Все те же загородные дома, бани, мужики, либо нагло-хамоватые, либо лезущие открыть душу, но всегда пьяные. Интересно, но, наверное, российский мужик не в состоянии по трезвости заплатить женщине деньги и заняться с ней любовью.
— Не знаю, — сказал Прима, — никогда не платил.
— А я — знаю, — произнесла Наталия. — Так не могут. Им надо разогреться, разогнаться, чтобы была эта пьяная крутость, лихость. С иностранцами совсем по-другому.
— Что ж, прямо так все и одинаковы? — спросил Прима.
— За редким исключением. Был один, Лев Сергеевич, солидный такой дяденька… В возрасте, а очень даже ничего. Ладно, извините.
— Но хоть что-нибудь в поведении Александры изменилось в последнее время?
— Нет. Про рыбу только свою стала твердить чаще. Да, бред по пьяни.
Но я не думаю, что она могла выкинуть нечто такое, за что можно было мстить.
— Послушайте, Наталия, в своих показаниях вы написали, что виделись в последний раз за несколько дней до убийства…
— Да, за неделю. Я уезжала к родственникам в Тихорецк. Об этом я тоже написала.
— И вы не заметили в ее поведении ничего странного?
— Нет. С Шандором она повздорила из-за его младшего брата. Он вечно лез к ней на халяву, а она его терпеть не могла. Но это у них постоянно, знаете, так полаются, а потом глядишь, все у них вроде в шутку. Да нет, если вы думаете, что это как-то связано… Нет.
— Хорошо, не с Шандором, а с его братом?
— С братом?! Да что вы, об этом знала бы каждая собака. Он ведь такой жирный, неповоротливый, его видно за версту. И еще он такой знаменитый.
— Знаменитый? Что вы… Послушайте, вы не хотите сказать, что…
— Да, Николай Волшининов, известный русский музыкант. Или цыганский, как хотите.
— По моим сведениям, они с Шандором лишь однофамильцы. — Прима был в замешательстве.
— Не знаю, может, и так. Я их маме свечку не держала. Но так они говорили. Возможно, что и шутили.
Николай Волшининов был знаменитым исполнителем цыганских романсов, ростовским Сличенко. У них с Шандором было разным абсолютно все — начиная с отчества и заканчивая внешностью. Шандор был сухой и крепкий, Николай Николаевич выглядел как человек-гора, огромный, неимоверно толстый, выступал вечно в каких-то накидках, длинных хламидах, делающих его похожим на библейского пророка. Никаких сведений о том, что Николай Волшининов и Шандор были родственниками, у Примы не имелось. Конечно, в ходе оперативной работы не стоит пренебрегать никакими версиями, однако Николай Волшининов был слишком заметной и обеспеченной, в том числе и женским вниманием, фигурой, чтобы пойти на такое нелепое в его положении преступление. Вспылил? Из-за проститутки, которая ему отказала? И никто из возможных свидетелей: соседей, старушек у подъезда, мужиков, с утра до вечера резавшихся в домино в тени акаций напротив дома, — его не видел? А он еще вставил в смертельную рану засохший цветок? Нет, все это попахивало версиями из дешевых любовно-криминальных романов. Все это мрачная поэзия. В жизни все проще, суровее и конкретнее. И наверное, по этому сложнее.
— Хорошо, Наталия, вы виделись с потерпевшей за неделю до… — Прима все же перешел с официального языка, щадя чувства свидетельницы, — до трагедии?
— Я могу точно вспомнить… Это была суббота. Я ее встречала.
Встречала московский поезд. У нее были какие-то дела в городе…
— Какие?
— Она мне не рассказывала. — Наталия пожала плечами. — А потом мы вместе поужинали.
— Где?
— В поплавке… Это мы так называем ресторан…
— Знаю. Как она выглядела?
— Прекрасно. Даже лучше, чем обычно. Шутила. Мы ржали как сумасшедшие. Потом… Знаете, она переменила все — прическу, макияж, стала такая…
— А в ресторане?
— Если вы имеете в виду, работали ли мы там, то я вам сразу скажу — нет. У нас была отдельная кабинка, они прикрыты, знаете, такой свисающей соломкой. Мы ни с кем не общались и уехали не поздно. Сашка меня проводила, я в этот вечер уезжала в Тихорецк.
— Это было… Число не помните?
— Суббота, тридцать первое… Она была такая… как будто все в ее жизни теперь будет хорошо, но… мы больше уже не виделись. Сашка, Сашка… Это все ужасно.
— Но какими-то новостями вы делились?
— Говорю же вам — обычные бабьи пересуды. То-се…
— Вы сказали, что встречали в этот день московский поезд?
— Ну да. Сашка брала у Шандора отпуск. Даже отдала ему какие-то бабки.
— Работала в Москве?
— Не поверите — учиться поступала.
— В смысле?
— Да не бойтесь, не повышала квалификацию у московских путан, нет.
Это она уже второй год подряд. Я ж говорю, Сашка была очень целеустремленной, знаете, не раз она могла и Шандора на место поставить. Даже за меня как-то вступилась. — Наталия улыбнулась той самой светлой улыбкой, с которой действительно говорят хорошее, вспоминая ушедших. — Она в институт поступала.
Учиться вздумала на старости лет. По-моему, в какой-то экономический, что-то вроде… управления, есть такой?
— Есть. В Москве, как в Греции, все есть.
— Один клиент ей подсобить вздумал. Надул, конечно.
— И что?
— На общих основаниях провалилась в прошлом году. Там все замазано.
Потом приехала, рассказывала про студентов на иномарках с мобильными телефонами, смеялась…
— Если не путаю, вступительные экзамены проводятся летом.
— Да. Только в этом году она скопила денег и решила рвануть в какую-то частную школу бизнеса, все книжки по экономике читала. А до этого хотела в художественную школу, вроде рисовала неплохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47