— Да, я до смешного болтлив. Должно быть, потому что нахожу собственную болтовню менее скучной и утомительной, чем чужие разговоры.
— Вам можно позавидовать, — произнёс Аллейн.
Малмсли вопросительно вскинул брови.
— Что говорил вам в тот день Гарсия по поводу Пилгрима? — поинтересовался Аллейн.
— Пилгрима? — переспросил Малмсли. — Ах, да, он сказал, что в лице Пилгрима Вальма Сиклифф обретёт не мужа, а зануду. По его мнению, Вальме скоро надоест любоваться на его хорошенькую физиономию. Я же сказал, что куда скорее ей приестся его добродетельный нрав. Ведь добродетельных мужей женщины не любят ничуть не меньше, чем изменников.
«О Господи, — подумал Аллейн. — Этот парень, кажется, начитался Оскара Уайлда». А вслух спросил:
— И что тогда?
— Тогда он ответил, что Бейсил Пилгрим не такой уж святоша, каким кажется. Я же ответил, что как-то не задумывался на эту тему. Тогда Гарсия предложил обсудить добродетель Сиклифф, присовокупив, что может про неё «ох как много» порассказать. Меня, признаться, это не прельщало. Я чувствовал, что помолвка Сиклифф с Пилгримом задела его за живое. Гарсия ведь — это ни для кого не секрет — всерьёз увлечён ею, а я давно заметил, что куда интереснее слушать, как расхваливает женщину мужчина, который её терпеть не может, нежели выслушивать, как влюблённый выливает ушат грязи на объект своей страсти. Словом, я счёл за благо сменить пластинку.
— И вы переключились на Соню Глюк?
— Гениальное озарение, инспектор — если бы я уже не сказал вам об этом раньше.
— Это едва ли не единственное из нашей беседы, мистер Малмсли, что я запомнил. По вашим словам, Гарсия спросил вас… — Аллейн сверился с записной книжкой. — Не возникало ли у вас когда-нибудь желания убить свою любовницу — просто так, ради острых ощущений. Так?
— Да, — кивнул Малмсли.
— И что вы ответили?
— Я ответил, что никогда не связывал себя с женщиной достаточно крепкими узами, чтобы она имела право назвать себя моей любовницей. Видите ли, есть в слове «любовница» нечто угрожающе постоянное. Тем не менее, тема эта сама по себе достаточно приятная, и мы некоторое время и впрямь развивали её. Гарсия подошёл к моему мольберту, посмотрел на мой эскиз и сказал: «Нет, овчинка выделки не стоит». Я с ним не согласился, сказав, что, не испытав вкуса убийства, настоящим маэстро не станешь. «Ничто так не щекочет нервы, как убийство натурщика», — добавил я, напомнив ему про Микеланджело. А Гарсия просто зловеще расхохотался и вернулся на своё место.
— Как по-вашему, он нормален?
— Нормален? А кого, мой дорогой инспектор, можно в наши дни назвать нормальным?
— Вы, конечно, правы, но всё-таки, положа руку на сердце, вы поручились бы за то, что он вполне нормален?
— Пожалуй, нет, — ответил Малмсли после некоторого раздумья.
— Вам известно, принимал ли он наркотики?
Малмсли наклонился вперёд, загасил окурок и оставил его в пепельнице. Потом полюбовался на свои нефритовые перстни и произнёс:
— Представления не имею.
— Вам не доводилось замечать, какие у него зрачки? — продолжал Аллейн, не сводя глаз с Малмсли. — Зрачки ведь почти всегда выдают наркомана.
— В самом деле?
— Да. Они обычно сужены. Затем, время от времени, они резко расширяются. Как вы, наверное, замечали, если смотрели на себя в зеркало, мистер Малмсли.
— О, вы весьма сведущи, мистер Аллейн.
— Я ещё раз спрашиваю вас, мистер Малмсли, употреблял ли Гарсия наркотики. Предупреждаю вас: все комнаты в этом доме подвергнутся самому тщательному обыску. Будут ли приняты соответствующие меры, если мои люди обнаружат у вас наркотики — целиком зависит от полноты и искренности ваших ответов.
Малмсли быстро перевёл взгляд с Фокса на Найджела.
— Эти господа помогают мне расследовать случившееся, — пояснил Аллейн. — Если же вы хотите пощекотать себе нервы, мистер Малмсли, то полиция вполне в состоянии предоставить вам это удовольствие. Итак?
— Гарсия не может себе позволить такую роскошь, — быстро ответил Малмсли. — Он ведь живёт за чужой счёт.
— А вы когда-нибудь предлагали ему… ну, скажем, раскурить по трубочке опиума?
— Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос.
— Что ж, имеете полное право. Однако предупреждаю: получив ордер, я немедленно прикажу своим людям обыскать вашу комнату и личные вещи.
Малмсли заметно увял.
— Сама даже мысль об обыске внушает мне глубочайшее омерзение, — изрёк он. — Я, знаете ли, весьма разборчив в выборе гостей.
— А Гарсия входил в число ваших гостей?
— Допустим, входил — и что из этого? Ладно, хватит играть в кошки-мышки. Я ведь давно раскусил вашу игру, инспектор. Вы хотите знать, не балуюсь ли я травкой, опиумом или чем-нибудь ещё в этом роде. Да, случается. Друг подарил мне прелестный набор для курения опиума — из нефрита и слоновой кости. Мог ли я устоять перед искушением и не попробовать, что за блаженство он мне сулил? С другой стороны, я не позволил себе впасть в зависимость. Собственно говоря, я не использовал и половины того запаса, что мне подарили. Я вообще неподвластен привычкам.
— И вы приглашали Гарсию курить опиум?
— Да.
— Когда?
— В прошлую пятницу. Днём.
— Наконец-то, — вздохнул Аллейн. — Где вы это делали?
— В студии.
— Где вам никто не мешал?
— Где нам было удобно.
— Вы собирались успеть на шестичасовой автобус. А ведь после опиума вас, должно быть, уже не слишком тянуло в Лондон?
Малмсли беспокойно заёрзал.
— Собственно говоря, — медленно пояснил он, — я выкурил не полную трубку. Я вообще только раскурил её, а потом передал Гарсии.
— А сколько выкурил он?
— Он докурил мою трубку. Только одну.
— Допустим. Теперь, если можно, уточните, как вы провели этот день. В студию вы отправились сразу после обеда. Гарсия был уже там?
— Да. Только пришёл.
— Сколько времени спустя вы дали ему опиум? В котором часу?
— Господи, дорогой инспектор, откуда же мне знать? Часа в четыре, кажется.
— Уже после того, как вы с ним побеседовали о женщинах, натурщице и тому подобном?
— Да, это логично завершало наш разговор. Речь ведь шла об удовольствиях. Вот мы и закончили опиумом.
— И вы сходили домой за принадлежностями для курения?
— Э-ээ… да.
— Хотя при нашей первой беседе вы утверждали, что не покидали студии до тех пор, пока не настала пора идти на автобус.
— В самом деле? Что ж, вполне возможно. Видимо, я подумал, что не стоит будоражить ваше воображение рассказом про опиум.
— Каково было состояние Гарсии, когда вы покинули студию? — спросил Аллейн.
— Он был совершенно спокоен.
— Он говорил ещё что-нибудь после того, как выкурил трубку?
— О, да. Немного, правда.
— Что он вам сказал?
— Что он счастлив.
— И все?
— Сказал, что из любого, даже самого затруднительного положения можно найти выход, если хватит храбрости. Больше, кажется — ничего.
— Вы отнесли опиум с трубкой назад, в дом?
— Нет.
— Почему?
— Горничная собиралась менять мне постельное бельё. Мне не хотелось с ней встречаться.
— И где вы оставили наркотик?
— В коробке, под кроватью Гарсии.
— А когда забрали?
— Сегодня утром, до начала занятий.
— Все было на месте?
— Не знаю.
— Вы уверены?
Малмсли раздражённо фыркнул.
— Я заглянул в коробку. Опиум и трубка лежали там, где я их оставил. Я забрал коробку и отнёс к себе.
— Сколько там опиума?
— Представления не имею. По-моему, банка ещё наполовину полна.
— Как вам кажется, не мог ли Гарсия курить ещё после вашего ухода?
— Ответ тот же — представления не имею. Не думаю. Впрочем, я на сей счёт голову себе не ломал.
Аллейн изумлённо посмотрел на него.
— Неужели вам и вправду не приходило в голову, к чему это могло привести?
— Боюсь, что не понимаю вас, инспектор.
— Мне кажется, вы прекрасно понимаете, мистер Малмсли. Все, что вы рассказали мне про Гарсию, позволяет сделать один, весьма печальный вывод.
Малмсли подскочил, как ужаленный.
— Что за дикая ерунда! — возмутился он. — Я рассказал вам всю правду. Вы… вы не имеете права обвинять меня в том, что я… Что я нарочно одурманил Гарсию, чтобы…
— Вы все понимаете, мистер Малмсли. Вы перестали отпираться сразу после того, как поняли, что при обыске опиум неминуемо обнаружат. Вы также поняли, что, давая показания, Гарсия не преминет упомянуть эпизод с опиумом. Возможно, вы также слышали, что состояние наркотического опьянения может служить частичным оправданием при совершении преступления.
— Вы хотите сказать… Если Гарсию будут судить за убийство, то он… попытается переложить часть вины на меня? Но это… Это же просто чудовищно! Нет, я даже слушать вас не желаю. У вас чересчур разыгралось воображение, инспектор. Только слишком впечатлительные натуры способны напридумывать такое.
— И только глупцы способны оставаться беспечными с учётом тех обстоятельств, которые окружают вашу встречу с Гарсией в прошлую пятницу. Спуститесь на землю, мистер Малмсли. До сих пор вы вели себя — извините за сравнение, — как помесь Дориана Грея со второразрядным современным интеллектуалом. И результат получился отнюдь не из тех, что способны внушать доверие дотошным полицейским. Заявляю вам со всей ответственностью: ваше положение весьма серьёзно.
— Вы подозреваете Гарсию?
— Мы подозреваем всех вместе и никого в отдельности. Судя по вашим словам, в пятницу вечером, когда, как мы предполагаем, и подстроили эту ловушку, Гарсия вполне мог находиться в состоянии наркотического опьянения. Одурманили же его вы.
— По его собственной просьбе! — выкрикнул Малмсли, заметно утративший самообладание.
— Вот как? А вы уверены, что он это подтвердит? А вдруг он возьмёт да заявит, что вы его уговорили?
— Нет, он сам захотел. И я дал ему всего одну трубку. Это — сущий пустяк. Проспав несколько часов, он бы встал с совершенно ясной головой. Более того, когда я уходил из студии, он вообще уже на ходу засыпал.
— И когда, по-вашему, он мог проснуться?
— Не знаю. Как я могу судить? В первый раз опиум действует на всех по-разному. Трудно сказать. Но в любом случае, по прошествии пяти часов он был уже как огурчик.
— Считаете ли вы, — тщательно подбирая слова, спросил Аллейн, — что роковую ловушку для Сони Глюк подстроил именно Гарсия?
Малмсли побелел как полотно.
— Не знаю, — пролепетал он. — Я ничего не знаю. Я думал, что… Словом, да — я считал, что это его рук дело. Но вы просто загнали меня в угол. Ведь если я соглашусь, что это он, то становлюсь соучастником… Нет, я решительно отказываюсь…
Голос Малмсли сорвался на визг, губы дрожали. Казалось, он вот-вот расплачется.
— Ладно, хватит об этом, — жёстко оборвал его Аллейн. — Давайте займёмся теперь вами. Итак, вы сели на шестичасовой автобус?
Больше понукать Малмсли не требовалось — он торопливо поведал во всех подробностях, как провёл уик-энд. Посетил выставку, затем поужинал в «Савое» и поехал на квартиру приятеля. Просидели до трех часов ночи. Всю субботу провёл в обществе того же приятеля. Вечером они вместе сходили в театр, а спать легли, как и в прошлый раз, совсем поздно. Аллейн то и дело перебивал его, уточняя подробности. Когда они закончили, уже никто не узнал бы в потрясённом и растерянном Малмсли прежнего самоуверенного спесивца.
— Ну что ж, вроде бы, все ясно, — сказал наконец Аллейн. — Мы, разумеется, проверим все ваши показания, мистер Малмсли. Кстати, я посмотрел ваши иллюстрации — они очаровательные.
— Весьма признателен, — пробормотал Малмсли.
— Особенно мне приглянулась ваша акварель — с тремя косцами.
Малмсли резко вскинул голову, но промолчал.
— Вам когда-нибудь приходилось бывать в Шантильи? — полюбопытствовал Аллейн.
— Нет.
— И вы не держали в руках книгу «Три часа счастья герцога Беррийского»?
— Нет, не имел счастья.
— Но, возможно, иллюстрации к этой книге вы где-нибудь видели?
— Я… Может быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40