Вина тяжким грузом давила ей на плечи. Она слышала негромкий однообразный звук – ее сестра все быстрее раскачивалась на стуле, она слышала ее тяжелое дыхание и биение собственного сердца. Нет, она не в силах продолжать. Если ступить на этот путь, то уже не вернешься.
– Ты же знаешь, почему я сбежала? – тусклым голосом произнесла она. – Из-за подарка, который я получила на день рождения, из-за этого особенного подарка, того самого… – Дрожащей рукой она прикрыла глаза. Переборола себя. – Скажи им правду, Бобби! Скажи им всю правду! Иначе они запрут тебя за решетку на всю жизнь!
Тишина. Она не может об этом говорить. Все в прошлом, словно случилось с кем-то другим. И та восьмилетняя девочка, которая бродила за ней по пятам по всей ферме, таращась на нее блестящими обожающими глазами, – та девочка умерла. Это разбухшее, непристойное существо перед ней – не Роберта. Что толку продолжать. Роберты больше нет.
Джиллиан подняла голову и увидела, как изменился взгляд Роберты. Глаза сестры смотрели теперь прямо на нее, и Джиллиан поняла, что ей удалось добиться того, с чем не могли все эти три недели справиться психиатры. Но никакой радости это открытие ей не принесло. Теперь она знала о своей вине. Она смотрела в глаза обвиняющему, неотменяемому, непоправимому прошлому.
– Я ничего не понимала, – подавленно призналась она. – Мне было года четыре или пять. Тебя еще и на свете не было. Он сказал, это особая любовь. Особая дружба между папочкой и дочкой. Как у Лота.
– О нет! – прошептал Джонас.
– Он и тебе читал Библию, Бобби? Мне он читал. Приходил ночью, садился ко мне на постель и читал мне Библию. И, когда он ее читал…
– Нет, нет, нет!
– Его рука пробиралась ко мне под одеяло. «Тебе так нравится, Джилли? – спрашивал он меня. – Чувствуешь себя счастливой? Папа становится от этого очень счастливым. Такое миленькое. Такое мягонькое. Тебе нравится, Джилли?»
Джонас с размаху ударил себя кулаком в лоб. Левой рукой он туго сдавил себе грудь. «Пожалуйста!» – стонал он.
– Я ничего не знала, Бобби. Я не понимала. Мне было всего пять лет. В комнате было темно. «Повернись, – говорил он, – папа тебе спинку потрет. Так тебе нравится? Где самое чувствительное местечко? Здесь, Джилли? Вот так хорошо?» А потом он брал меня за руку и говорил: «Папочке нравится, когда его трогают вот тут. Потри папочку вот тут».
– Где была мама? – спросил доктор.
– Мама спала. Она была в своей комнате. Может быть, читала. Какая разница. Ведь это были особые отношения. Любовь между папочкой и дочкой. Маме не следовало об этом знать. Мама бы это не поняла. Она не читала Библию вместе с нами, она бы не поняла. А потом она уехала. Мне было тогда восемь лет.
– И ты осталась одна.
Джиллиан тупо покачала головой. Глаза ее расширились, но слез в них не было.
– О нет, – слабым голосом выговорила она. – Тогда я стала мамочкой.
При этих словах с губ Джонаса Кларенса сорвался хриплый вопль. Леди Хелен быстро глянула на Линли и накрыла его ладонь своей рукой. Он судорожно повернул руку, цепляясь за ее пальцы.
– Папа развесил ее фотографии по всей гостиной, чтобы я смотрела на нее каждый день. «Мама уехала», – сказал он и велел мне смотреть на фотографии, чтобы я поняла, какая она красивая и как я виновата в том, что родилась на свет и сделалась причиной того, что мама уехала от нас. «Мама знала, как сильно папочка любит тебя, Джилли. Вот почему она уехала. Теперь ты должна стать мамочкой для меня». Я не знала, что это значит. Он мне показал. Он читал Библию. Он молился. И показывал мне, что надо делать. Но я была слишком маленькой, чтобы стать для него настоящей мамочкой. Так что он… я делала это по-другому. Он учил меня. Я… я очень старалась.
– Ты хотела угодить ему. Это твой отец. У тебя больше никого на свете не было.
– Я хотела, чтобы он любил меня. Он говорил, что любит меня, когда я… когда мы… «Папа любит делать это в ротик, Джилли». А потом мы молились. Мы все время молились. Я надеялась, Бог простит меня за то, что я вынудила мамочку уйти от нас, если только я сумею стать настоящей мамочкой для папы. Но Бог так и не простил меня. Бога нет.
Джонас уронил голову иа стол, обхватив себя обеими руками, и заплакал.
Джиллиан снова посмотрела на сестру. Роберта встретила ее взгляд. На ее лице так и не проступило осмысленное выражение, но раскачиваться она перестала.
– И я делала все это, Бобби, я не понимала, что это значит, я делала это, потому что мама уехала, а я хотела… я хотела, чтобы мамочка вернулась. Мне казалось, единственный способ вернуть маму – это самой стать мамой.
– И ты стала ей, когда тебе исполнилось шестнадцать? – тихо спросил доктор Сэмюэльс.
– Он пришел ко мне в комнату. Глубокой ночью. Он сказал, настала пора мне сделаться дочерью Лота по-настоящему, так, как написано в Библии, и он разделся.
– Раньше он никогда не раздевался?
– Он не снимал с себя всю одежду. Нет. Я думала, он хочет… то, что я обычно… но нет. Он раздвинул мне ноги и… «Ты… Папочка, я не могу дышать. Ты слишком тяжелый. Пожалуйста, не надо. Боюсь! Ой, больно, больно, больно!»
Ее муж вскочил на ноги, яростно отшвырнув от себя стул. Шатаясь, он подбежал к двери.
– Этого не было! Не было! – кричал он. – Не было! Ты – моя жена.
– Он закрыл мне ладонью рот. Он сказал: «Мы же не хотим разбудить Бобби, правда, лапонька? Папа любит тебя больше всех. Позволь папочке доказать тебе это, Джилли. Впусти в себя папочку. Как мама. Как настоящая мамочка». Мне было больно. Больно! Больно! Я возненавидела его.
– Нет! – еще раз выкрикнул Джонас и распахнул дверь. Она с грохотом ударилась о стену. Джонас бросился прочь.
Только теперь из глаз Джиллиан полились слезы.
– Я была пустой оболочкой, никем. Не все ли равно, что он делает со мной? Я стала такой, какой он хотел меня видеть. Он или кто другой – все равно. Вот как я жила. Вот как я жила, Джонас!
– Угождая всем? – спросил доктор.
– Людям нравится глядеться в зеркало. Он превратил меня в зеркало. Вот что он со мной сделал. Господи, я его ненавидела! Ненавидела! – Спрятав лицо в ладони, она зарыдала, не в силах совладать со скорбью, подавить рыдания, накапливавшиеся долгих одиннадцать лет. Все сидели неподвижно, прислушиваясь к ее всхлипываниям. Прошло несколько мучительных минут. Джиллиан подняла искаженное лицо и встретила взгляд сестры. – Не позволяй ему убивать тебя, Бобби! Не позволяй ему. Бога ради, скажи им всю правду!
Ответа не было. Глухое молчание. Мучительные рыдания Джиллиан. Роберта не шевелилась. Она казалось глухой.
– Я не могу больше выносить это, Томми, – прошептала леди Хелен. – Она прошла через все это – и напрасно.
Линли все еще смотрел сквозь стекло в соседнюю комнату. В висках у него стучала кровь, рот наполнился горечью, глаза словно огнем жгло. Попадись ему Уильям Тейс – попадись он живым ему в руки, – он бы его на куски разорвал. За всю жизнь Линли не испытывал подобной ярости, подобного отвращения. Пытка, которой подверглась Джиллиан, терзала и его самого, страдание передалось ему, словно болезнь.
Рыдания стихли. Женщина поднялась на ноги. Неровной походкой направилась к двери. Коснулась ручки, повернула ее, потянула на себя. Ее приезд оказался бесполезным. Все кончено.
– Он заставлял тебя маршировать голой, Джилли? – спросила Роберта.
16
Медленно, словно двигаясь под водой, Джиллиан повернулась на хриплый звук голоса сестры.
– Расскажи мне, – прошептала она, возвращаясь на свое место и придвигая стул поближе к Роберте.
Глаза Роберты, еле различимые среди складок жира, смотрели в лицо Джиллиан, но взгляд казался отсутствующим. Губы судорожно двигались, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.
– Музыка. Громкая. Он снимал с меня одежду, – Тут голос девушки изменился. Сладостный, медоточивый, вкрадчивый и отчетливо, до ужаса, мужской. «Детка, детка. Пора шагать, детка. Пора шагать для папы, детка». И тогда он… в его руке… «Смотри, что папа делает, когда ты маршируешь для него, сладкая детка».
– Я оставила тебе ключ, Бобби, – с трудом произнесла Джиллиан. – Той ночью он уснул в моей постели, а я пошла в его комнату и взяла ключ. Что случилось с этим ключом? Я оставила его тебе.
Роберта вздрогнула. В ней оживали давно подавленные страхи детства.
– Я не… я не знала. Я заперла дверь. Но ты не сказала, зачем это надо. Ты не сказала, что надо спрятать ключ.
– Боже! – горестно вздохнула Джиллиан. – Значит, ты заперла дверь на ночь, а днем оставила ключ в замочной скважине? Так было, Бобби?
Роберта прикрыла рукой, как щитом, свое влажное лицо. Не убирая руки, она кивнула. Все ее тело всколыхнулось немым рыданием.
– Я не знала.
– Он нашел ключ и забрал его.
– Он положил его к себе в шкаф. К остальным ключам. Оттуда я не могла его взять. «Не надо ключей, сладкая крошка. Сладкая крошка, маршируй для папочки».
– Когда ты маршировала?
– Днем, ночью. «Пойди сюда, сладкая крошка. Папочка поможет тебе шагать».
– Как?
Роберта уронила руку. Все лицо ее мелко дрожало. Пальцы безжалостно теребили, мяли нижнюю губу.
– Бобби, скажи как, – настаивала Джиллиан. – Скажи мне, что он делал.
– Я люблю папочку. Я люблю папочку.
– Не повторяй это. – Протянув руку, Джиллиан легонько встряхнула сестру. – Скажи мне, что он делал с тобой.
– Люблю. Люблю папочку.
– Не повторяй! Он был плохим! Роберта вздрогнула, как от удара.
– Нет, это я плохая!
– Почему?
– Я вынудила его… он не мог… он молился и молился, но не мог сдержаться, а тебя не было. «Джилли знала, что мне нужно. Джилли знала, как это делать для меня. От тебя никакого проку, крошка. Маршируй для папы. Шагай по папочке».
– Шагай по папочке? – Джиллиан задохнулась.
– Вверх и вниз, на одном месте. Вверх и вниз. «Так-то лучше, сладкая крошка. Папочка растет между твоими ножками».
– Бобби! Бобби! – Джиллиан, не выдержав, отвернулась. – Сколько тебе было лет?
– Восемь. «М-м-м, папочке нравится чувствовать это всем телом. Всем телом. Всем телом».
– Ты никому не говорила? Неужели никому?
– Мисс Фицалан. Я сказала ей. Она не… она не поняла.
– Она ничего не сделала? Не помогла?
– Она ничего не поняла. Я сказала – «усишки». Его колючие щеки, когда он терся об меня. Она не поняла. «Ты донесла, малютка? Ты пыталась донести на папочку?»
– Господи, она все рассказала ему?!
– «Джилли никому не говорила. Джилли не стала бы доносить на папочку. Очень нехорошо, моя крошка. Папочке придется тебя наказать».
– Как?
Роберта не ответила. Она вновь начала раскачиваться, спеша укрыться в своем убежище.
– Тебе было всего восемь лет! – Джиллиан снова заплакала. – Бобби, прости меня. Я не знала. Я думала, он не станет. Ты не похожа на меня. Ты не похожа на маму.
– Он сделал Бобби больно в плохом месте. Не как Джилли. Не как Джилли.
– Не как Джилли?
– «Повернись, крошка. Папочка должен тебя наказать».
– Господи! – Джиллиан рухнула на колени, обнимая сестру. Она рыдала у нее на груди, но Роберта не отзывалась. Ее руки вновь бессильно повисли и все тело напряглось, словно объятия сестры внушали ей страх или отвращение. – Почему ты не приехала в Харрогит? Разве ты не видела мое объявление? Я думала, с тобой все в порядке. Я думала, он не трогал тебя. Почему ты не приехала?
– Бобби умерла. Бобби умерла.
– Не говори так! Ты не умерла. Не позволяй ему убивать тебя.
Роберта вырвалась из сжимавших ее рук, яростно оттолкнула сестру.
– Папа не убивал, папа не убивал, папа не убивал, – пронзительно визжала она.
Психиатр подался вперед.
– Кого не убивал, Роберта? – быстро спросил он, и еще раз, настойчивее: – Кого папа не убивал?
– Ребенка. Папа не убивал ребенка.
– Нет, Бобби, не останавливайся, – потребовала Джиллиан. – Ты должна теперь говорить все до конца. Ты маршировала для папы, чтобы он был доволен и не трогал кого-то еще. Кого?
Линли, стоя в затемненной приемной, почувствовал, будто его позвоночник пронзает ледяная шпага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Ты же знаешь, почему я сбежала? – тусклым голосом произнесла она. – Из-за подарка, который я получила на день рождения, из-за этого особенного подарка, того самого… – Дрожащей рукой она прикрыла глаза. Переборола себя. – Скажи им правду, Бобби! Скажи им всю правду! Иначе они запрут тебя за решетку на всю жизнь!
Тишина. Она не может об этом говорить. Все в прошлом, словно случилось с кем-то другим. И та восьмилетняя девочка, которая бродила за ней по пятам по всей ферме, таращась на нее блестящими обожающими глазами, – та девочка умерла. Это разбухшее, непристойное существо перед ней – не Роберта. Что толку продолжать. Роберты больше нет.
Джиллиан подняла голову и увидела, как изменился взгляд Роберты. Глаза сестры смотрели теперь прямо на нее, и Джиллиан поняла, что ей удалось добиться того, с чем не могли все эти три недели справиться психиатры. Но никакой радости это открытие ей не принесло. Теперь она знала о своей вине. Она смотрела в глаза обвиняющему, неотменяемому, непоправимому прошлому.
– Я ничего не понимала, – подавленно призналась она. – Мне было года четыре или пять. Тебя еще и на свете не было. Он сказал, это особая любовь. Особая дружба между папочкой и дочкой. Как у Лота.
– О нет! – прошептал Джонас.
– Он и тебе читал Библию, Бобби? Мне он читал. Приходил ночью, садился ко мне на постель и читал мне Библию. И, когда он ее читал…
– Нет, нет, нет!
– Его рука пробиралась ко мне под одеяло. «Тебе так нравится, Джилли? – спрашивал он меня. – Чувствуешь себя счастливой? Папа становится от этого очень счастливым. Такое миленькое. Такое мягонькое. Тебе нравится, Джилли?»
Джонас с размаху ударил себя кулаком в лоб. Левой рукой он туго сдавил себе грудь. «Пожалуйста!» – стонал он.
– Я ничего не знала, Бобби. Я не понимала. Мне было всего пять лет. В комнате было темно. «Повернись, – говорил он, – папа тебе спинку потрет. Так тебе нравится? Где самое чувствительное местечко? Здесь, Джилли? Вот так хорошо?» А потом он брал меня за руку и говорил: «Папочке нравится, когда его трогают вот тут. Потри папочку вот тут».
– Где была мама? – спросил доктор.
– Мама спала. Она была в своей комнате. Может быть, читала. Какая разница. Ведь это были особые отношения. Любовь между папочкой и дочкой. Маме не следовало об этом знать. Мама бы это не поняла. Она не читала Библию вместе с нами, она бы не поняла. А потом она уехала. Мне было тогда восемь лет.
– И ты осталась одна.
Джиллиан тупо покачала головой. Глаза ее расширились, но слез в них не было.
– О нет, – слабым голосом выговорила она. – Тогда я стала мамочкой.
При этих словах с губ Джонаса Кларенса сорвался хриплый вопль. Леди Хелен быстро глянула на Линли и накрыла его ладонь своей рукой. Он судорожно повернул руку, цепляясь за ее пальцы.
– Папа развесил ее фотографии по всей гостиной, чтобы я смотрела на нее каждый день. «Мама уехала», – сказал он и велел мне смотреть на фотографии, чтобы я поняла, какая она красивая и как я виновата в том, что родилась на свет и сделалась причиной того, что мама уехала от нас. «Мама знала, как сильно папочка любит тебя, Джилли. Вот почему она уехала. Теперь ты должна стать мамочкой для меня». Я не знала, что это значит. Он мне показал. Он читал Библию. Он молился. И показывал мне, что надо делать. Но я была слишком маленькой, чтобы стать для него настоящей мамочкой. Так что он… я делала это по-другому. Он учил меня. Я… я очень старалась.
– Ты хотела угодить ему. Это твой отец. У тебя больше никого на свете не было.
– Я хотела, чтобы он любил меня. Он говорил, что любит меня, когда я… когда мы… «Папа любит делать это в ротик, Джилли». А потом мы молились. Мы все время молились. Я надеялась, Бог простит меня за то, что я вынудила мамочку уйти от нас, если только я сумею стать настоящей мамочкой для папы. Но Бог так и не простил меня. Бога нет.
Джонас уронил голову иа стол, обхватив себя обеими руками, и заплакал.
Джиллиан снова посмотрела на сестру. Роберта встретила ее взгляд. На ее лице так и не проступило осмысленное выражение, но раскачиваться она перестала.
– И я делала все это, Бобби, я не понимала, что это значит, я делала это, потому что мама уехала, а я хотела… я хотела, чтобы мамочка вернулась. Мне казалось, единственный способ вернуть маму – это самой стать мамой.
– И ты стала ей, когда тебе исполнилось шестнадцать? – тихо спросил доктор Сэмюэльс.
– Он пришел ко мне в комнату. Глубокой ночью. Он сказал, настала пора мне сделаться дочерью Лота по-настоящему, так, как написано в Библии, и он разделся.
– Раньше он никогда не раздевался?
– Он не снимал с себя всю одежду. Нет. Я думала, он хочет… то, что я обычно… но нет. Он раздвинул мне ноги и… «Ты… Папочка, я не могу дышать. Ты слишком тяжелый. Пожалуйста, не надо. Боюсь! Ой, больно, больно, больно!»
Ее муж вскочил на ноги, яростно отшвырнув от себя стул. Шатаясь, он подбежал к двери.
– Этого не было! Не было! – кричал он. – Не было! Ты – моя жена.
– Он закрыл мне ладонью рот. Он сказал: «Мы же не хотим разбудить Бобби, правда, лапонька? Папа любит тебя больше всех. Позволь папочке доказать тебе это, Джилли. Впусти в себя папочку. Как мама. Как настоящая мамочка». Мне было больно. Больно! Больно! Я возненавидела его.
– Нет! – еще раз выкрикнул Джонас и распахнул дверь. Она с грохотом ударилась о стену. Джонас бросился прочь.
Только теперь из глаз Джиллиан полились слезы.
– Я была пустой оболочкой, никем. Не все ли равно, что он делает со мной? Я стала такой, какой он хотел меня видеть. Он или кто другой – все равно. Вот как я жила. Вот как я жила, Джонас!
– Угождая всем? – спросил доктор.
– Людям нравится глядеться в зеркало. Он превратил меня в зеркало. Вот что он со мной сделал. Господи, я его ненавидела! Ненавидела! – Спрятав лицо в ладони, она зарыдала, не в силах совладать со скорбью, подавить рыдания, накапливавшиеся долгих одиннадцать лет. Все сидели неподвижно, прислушиваясь к ее всхлипываниям. Прошло несколько мучительных минут. Джиллиан подняла искаженное лицо и встретила взгляд сестры. – Не позволяй ему убивать тебя, Бобби! Не позволяй ему. Бога ради, скажи им всю правду!
Ответа не было. Глухое молчание. Мучительные рыдания Джиллиан. Роберта не шевелилась. Она казалось глухой.
– Я не могу больше выносить это, Томми, – прошептала леди Хелен. – Она прошла через все это – и напрасно.
Линли все еще смотрел сквозь стекло в соседнюю комнату. В висках у него стучала кровь, рот наполнился горечью, глаза словно огнем жгло. Попадись ему Уильям Тейс – попадись он живым ему в руки, – он бы его на куски разорвал. За всю жизнь Линли не испытывал подобной ярости, подобного отвращения. Пытка, которой подверглась Джиллиан, терзала и его самого, страдание передалось ему, словно болезнь.
Рыдания стихли. Женщина поднялась на ноги. Неровной походкой направилась к двери. Коснулась ручки, повернула ее, потянула на себя. Ее приезд оказался бесполезным. Все кончено.
– Он заставлял тебя маршировать голой, Джилли? – спросила Роберта.
16
Медленно, словно двигаясь под водой, Джиллиан повернулась на хриплый звук голоса сестры.
– Расскажи мне, – прошептала она, возвращаясь на свое место и придвигая стул поближе к Роберте.
Глаза Роберты, еле различимые среди складок жира, смотрели в лицо Джиллиан, но взгляд казался отсутствующим. Губы судорожно двигались, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.
– Музыка. Громкая. Он снимал с меня одежду, – Тут голос девушки изменился. Сладостный, медоточивый, вкрадчивый и отчетливо, до ужаса, мужской. «Детка, детка. Пора шагать, детка. Пора шагать для папы, детка». И тогда он… в его руке… «Смотри, что папа делает, когда ты маршируешь для него, сладкая детка».
– Я оставила тебе ключ, Бобби, – с трудом произнесла Джиллиан. – Той ночью он уснул в моей постели, а я пошла в его комнату и взяла ключ. Что случилось с этим ключом? Я оставила его тебе.
Роберта вздрогнула. В ней оживали давно подавленные страхи детства.
– Я не… я не знала. Я заперла дверь. Но ты не сказала, зачем это надо. Ты не сказала, что надо спрятать ключ.
– Боже! – горестно вздохнула Джиллиан. – Значит, ты заперла дверь на ночь, а днем оставила ключ в замочной скважине? Так было, Бобби?
Роберта прикрыла рукой, как щитом, свое влажное лицо. Не убирая руки, она кивнула. Все ее тело всколыхнулось немым рыданием.
– Я не знала.
– Он нашел ключ и забрал его.
– Он положил его к себе в шкаф. К остальным ключам. Оттуда я не могла его взять. «Не надо ключей, сладкая крошка. Сладкая крошка, маршируй для папочки».
– Когда ты маршировала?
– Днем, ночью. «Пойди сюда, сладкая крошка. Папочка поможет тебе шагать».
– Как?
Роберта уронила руку. Все лицо ее мелко дрожало. Пальцы безжалостно теребили, мяли нижнюю губу.
– Бобби, скажи как, – настаивала Джиллиан. – Скажи мне, что он делал.
– Я люблю папочку. Я люблю папочку.
– Не повторяй это. – Протянув руку, Джиллиан легонько встряхнула сестру. – Скажи мне, что он делал с тобой.
– Люблю. Люблю папочку.
– Не повторяй! Он был плохим! Роберта вздрогнула, как от удара.
– Нет, это я плохая!
– Почему?
– Я вынудила его… он не мог… он молился и молился, но не мог сдержаться, а тебя не было. «Джилли знала, что мне нужно. Джилли знала, как это делать для меня. От тебя никакого проку, крошка. Маршируй для папы. Шагай по папочке».
– Шагай по папочке? – Джиллиан задохнулась.
– Вверх и вниз, на одном месте. Вверх и вниз. «Так-то лучше, сладкая крошка. Папочка растет между твоими ножками».
– Бобби! Бобби! – Джиллиан, не выдержав, отвернулась. – Сколько тебе было лет?
– Восемь. «М-м-м, папочке нравится чувствовать это всем телом. Всем телом. Всем телом».
– Ты никому не говорила? Неужели никому?
– Мисс Фицалан. Я сказала ей. Она не… она не поняла.
– Она ничего не сделала? Не помогла?
– Она ничего не поняла. Я сказала – «усишки». Его колючие щеки, когда он терся об меня. Она не поняла. «Ты донесла, малютка? Ты пыталась донести на папочку?»
– Господи, она все рассказала ему?!
– «Джилли никому не говорила. Джилли не стала бы доносить на папочку. Очень нехорошо, моя крошка. Папочке придется тебя наказать».
– Как?
Роберта не ответила. Она вновь начала раскачиваться, спеша укрыться в своем убежище.
– Тебе было всего восемь лет! – Джиллиан снова заплакала. – Бобби, прости меня. Я не знала. Я думала, он не станет. Ты не похожа на меня. Ты не похожа на маму.
– Он сделал Бобби больно в плохом месте. Не как Джилли. Не как Джилли.
– Не как Джилли?
– «Повернись, крошка. Папочка должен тебя наказать».
– Господи! – Джиллиан рухнула на колени, обнимая сестру. Она рыдала у нее на груди, но Роберта не отзывалась. Ее руки вновь бессильно повисли и все тело напряглось, словно объятия сестры внушали ей страх или отвращение. – Почему ты не приехала в Харрогит? Разве ты не видела мое объявление? Я думала, с тобой все в порядке. Я думала, он не трогал тебя. Почему ты не приехала?
– Бобби умерла. Бобби умерла.
– Не говори так! Ты не умерла. Не позволяй ему убивать тебя.
Роберта вырвалась из сжимавших ее рук, яростно оттолкнула сестру.
– Папа не убивал, папа не убивал, папа не убивал, – пронзительно визжала она.
Психиатр подался вперед.
– Кого не убивал, Роберта? – быстро спросил он, и еще раз, настойчивее: – Кого папа не убивал?
– Ребенка. Папа не убивал ребенка.
– Нет, Бобби, не останавливайся, – потребовала Джиллиан. – Ты должна теперь говорить все до конца. Ты маршировала для папы, чтобы он был доволен и не трогал кого-то еще. Кого?
Линли, стоя в затемненной приемной, почувствовал, будто его позвоночник пронзает ледяная шпага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51