«Дурак я», – обругал он себя. Легко ли было этому парню допрашивать свидетеля, тем более такого, как отец Харт, чей разум колеблется между двумя мирами.
Лэнгстон, уставившись в тарелку, пытался подобрать ответ.
– Полагаю, это позволяло как можно быстрее разобраться с делом, – вступилась Хейверс, и Лэнгстон благодарно кивнул.
– Роберта что-нибудь говорила? – Лэнгстон покачал головой. – С вами не говорила? А с людьми из Ричмонда? Тоже нет? – Линли покосился на Хейверс. – Выходит, она говорила только с отцом Хартом. – Он на миг призадумался. – Роберта сидела на перевернутой корзине, рядом с ней лежал топор, собака лежала под телом Тейса. Однако оружие, которым перерезали горло собаке, исчезло. Все верно? – Кивок. Лэнгстон впился зубами в третью по счету куриную ножку, но при этом не сводил глаз с Линли. – А как поступили с собакой?
– Я… Я п-похоронил п-пса.
– Где?
– На заднем дворе.
Линли резко наклонился вперед:
– Возле вашего дома? Почему? Так распорядился Нис?
Лэнгстон сглотнул и обтер ладони о брюки. Печально глянул в сторону своих хвостатых приятелей, гревшихся у камина. Те приветливо завиляли хвостами.
– Я… – на этот раз ему мешало говорить не заикание, а смущение, – я люблю с-собак. Я не х-хотел, чтобы старого Усишки с-сожгли. Он… он дружил с моими ребятами.
– Бедняга, – пробормотал Линли, выходя на улицу. Сумерки быстро сгущались. Какая-то женщина, возвышая голос, звала домой ребенка. – Теперь понятно, почему он сразу же позвонил в Ричмонд.
– Почему он вообще решил сделаться констеблем? – удивилась Хейверс.
– Наверное, ему и в голову не приходило, что он может столкнуться с убийством, тем более с таким чудовищным. Разве подобное может произойти в Келдейле? Вся работа Лэнгстона сводилась к тому, чтобы вечером пройтись по деревне и убедиться, что все лавочки закрыты на замок.
– Что же теперь? – спросила Хейверс. – С собакой мы не сможем разобраться до утра.
– Верно! – Линли раскрыл золотые часы. – У меня остается двенадцать часов на то, чтобы уговорить Сент-Джеймса прервать свой медовый месяц и принять участие в расследовании. Что скажете, Хейверс? У нас есть шанс?
– Ему придется выбирать между Деборой и мертвой собакой?
– Боюсь, что так.
– Тогда лишь чудо поможет нам, сэр.
– Я же волшебник, – угрюмо заметил Линли.
Снова белое платье – больше надеть нечего. Барбара вытащила свой наряд из гардероба и критически осмотрела его. Сюда бы другой пояс, и получится неплохо. Или шейный платок. Взяла ли она с собой шейный платок? Можно даже повязать косынку, которую она обычно набрасывает на голову, это добавит новый оттенок, освежит платье. Тихонько напевая, Барбара проводила инспекцию, свалив свои вещи в кучу на комоде. Наконец ей удалось найти то, что требовалось. Шарфик в красно-белую клетку. Немного смахивает расцветкой на скатерть, но что тут поделаешь.
Подойдя к зеркалу, Барбара не без удовольствия всмотрелась в свое отражение. Деревенский воздух окрасил ее щеки здоровым румянцем, в глазах появился блеск. Она решила, что похорошела оттого, что занимается по-настоящему важным делом.
Ей понравилось самой обходить с расспросами местных жителей. Впервые инспектор полиции позволил ей работать самостоятельно, впервые старший напарник признал, что у нее тоже есть мозги. Это приключение так ободрило Барбару, что только теперь она осознала, насколько ее уверенность в себе была подорвана позорным разжалованием в патрульные. Она пережила тяжелые времена, в ней постоянно кипел гнев, изливаясь безудержными вспышками ярости, сменяясь депрессией: ее сочли недостойной, причислили к низшему разряду.
«К низшему разряду». Маленькие поросячьи глазки Джимми Хейверса глянули на нее из зеркала. Боже, она унаследовала отцовские глаза! Барбара поспешно отвернулась.
Ничего, теперь все пойдет по-другому. Она выбралась на правильный путь, и ничто не помешает ей отныне. Она будет сдавать экзамен на инспектора и на этот раз пройдет испытание. Она точно это знала.
Барбара сняла с себя твидовую юбку, с некоторым усилием стянула пуловер и сбросила ботинки. Пусть ей и не удалось раздобыть информацию о Расселе Маури, но все собеседники принимали ее вполне всерьез. Она представляла здесь Скотленд-Ярд и ничем себя не посрамила: выглядела компетентной, вдумчивой, проницательной. К этому она и стремилась – на равных с коллегами принимать участие в расследовании.
Барбара дополнила свой костюм, легкомысленно обмотав горло шарфиком, и спустилась по ступенькам к гостиную, где ждал ее Линли.
Линли в глубокой задумчивости рассматривал акварель с изображением аббатства. Стефа наблюдала за ним из-за стойки бара. Мужчина и женщина сами казались частью какого-то рисунка, но тут Стефа заметила Барбару.
– Выпьете на дорожку, сержант? – приветливо окликнула она.
– Нет, спасибо. Линли обернулся.
– Хейверс, – произнес он, рассеянно потирая виски. – Готовы к очередному походу в Келдейл-холл?
– Вполне! – ответила она.
– Ну так пошли. – Все так же рассеянно он кивнул на прощание хозяйке, подхватил Барбару под руку и повел ее из комнаты.
– Я думаю, как нам лучше подойти к этому, – заговорил он в машине. – Вам придется отвлекать этих жутких американцев, чтобы они не помешали мне переговорить с Сент-Джеймсом. Справитесь? Мне жаль обрекать вас на такую судьбу, но, боюсь, если старина Хэнк подслушает наш разговор, от него не отвязаться.
– Нет проблем, сэр, – уверенно заявила Барбара. – Я сумею надолго занять его.
– Чем же это? – подозрительно уточнил Линли.
– Он с удовольствием поговорит о себе, любимом.
Линли расхохотался, внезапно помолодев и словно сбросив с себя усталость.
– Да, это должно сработать.
– Послушайте, Барби, – подмигнул Хэнк, – если вы с Томом всерьез занялись расследованием, вам следует провести пару ночек в этой гостинице. Что скажешь, Горошинка? Здесь после темноты такое творится!
Послеобеденная беседа происходила в ореховом зале. Белые брюки Хэнка ослепительно сияли, расшитая латиноамериканская рубашка распахивалась до самой талии, золотая депочка казалась грубой подделкой. Он глубокомысленно подмигивал Барбаре, стоя у камина в вызывающей позе, бессознательно позаимствованной у изображенных на каминной решетке херувимов: одна рука опирается на вплетенную в орнамент каменную примулу, придерживая пальцами стакан с изрядной порцией виски, третьей или четвертой за вечер; другая рука уперта в бок, большой палец засунут за пояс. Не всякий умеет так себя подать.
Его супруга сидела в высоком кресле и печально-виновато поглядывала то на Дебору, то на Барбару. Барбара с удовлетворением отметила, что почти сразу же после обеда Линли и Сент-Джеймс удалились в каменный зал, а миссис Бертон-Томас прилегла на диван и тут же громко захрапела. Правда, храп раздавался столь нерегулярно, что Барбара заподозрила миссис Бертон-Томас в притворстве. А что бедняге оставалось делать? Хэнк разглагольствовал без передышки.
Барбара быстро глянула на Дебору: не сердится ли новобрачная, что муж оставил ее на растерзание Хэнку? На лице молодой женщины играли тени и отблески огня. Она держалась спокойно, но, почувствовав на себе взгляд Барбары, лукаво улыбнулась. Барбара догадалась, что Дебора прекрасно понимает суть происходящего, и подивилась ее великодушию.
Хэнк вновь раскрыл свою пасть, намереваясь подробно описать, что творится в Келдейл-холле с наступлением темноты. Линли и Сент-Джеймс только что вернулись в столовую.
– Во-первых, эти вопли. Третьего дня мне пришлось затворить окно, чтобы избавиться от чертового шума. Вы когда-нибудь слыхали, чтобы павлины так орали?
– Павлины? – переспросила Дебора. – Господи, Саймон, оказывается, это был вовсе не младенец в аббатстве. Ты мне солгал?
– Я ошибся, – покаялся Сент-Джеймс. – Это было так похоже на младенческий плач. Значит, мы напрасно старались отвратить злое предзнаменование?
– Похоже на младенческий крик? – изумленно переспросил Хэнк. – Вы были слишком заняты любовью, вот что я вам скажу. Это павлин орал, да так, что любому оркестру мог фору дать. – Хэнк уселся, расставив колени, опершись локтями на свои жирные ляжки. – Я подошел к окну и думаю: либо ставни закрыть, либо швырнуть в этого крикуна ботинком и вырубить его на месте. Я, знаете ли, бью без промаха. Я вам рассказывал? Нет? Ну, у нас там в Лагуне аллея, помните, где извращенцы из ушей вылезают. – Он приостановился, соображая, придется ли вновь растолковывать эту шуточку, но все поспешили притвориться, что его каламбур как нельзя более забавен, и Хэнк со вздохом удовлетворения продолжал: – Я и напрактиковался, швыряя в них ботинки. Что скажешь, Соломинка? Верно я говорю?
– Верно, милый, – подтвердила Джо-Джо. – Он во что угодно с первого раза попадет, – засвидетельствовала она.
– Не сомневаюсь, – угрюмо пробормотал Линли.
Хэнк обнажил в улыбке зубы с новенькими коронками.
– И вот подхожу я к окну, думаю, сейчас вмажу чертовой птице, но тут замечаю кое-что покрупнее этой пташки.
– Неужели еще кто-то орал? – поинтересовался Линли.
– Да нет. Орал-то павлин, но я обнаружил во дворе кого-то еще. – Он дожидался взволнованных вопросов, но слушатели замерли в почтительном молчании. – Ладно, ладно, – расхохотался он и, чуть понизив голос, сообщил: – Дэнни и ее хахаль… как его, Аира, Иезекииль…
– Эзра?
– Точно! Целуются, как два голубка. Ага. «Решили воздухом подышать?!» – крикнул я им. Мужик как взвоет.
Все вежливо улыбнулись. Джо-Джо поглядывала на собеседников заискивающе, словно жаждущий ласки щенок.
– Но это еще не все. – Тут Хэнк снова приглушил раскаты своего голоса. – Оказалось, девица-то вовсе не Дэнни. Парень – Эзра, точно. – Он улыбнулся, торжествуя: теперь уж всем придется внимательно его выслушать.
– Еще бренди, Дебора? – предложил Сент-Джеймс.
– Спасибо.
Хэнк завертелся в кресле.
– Теперь он принялся за Анжелину. Представляете?! – Американец зашелся от смеха, хлопая себя в такт по коленке. – Этот Эзра – тот еще петушок, ребята. Не знаю, как у него с этим делом, но старается он вовсю! – Хэнк отхлебнул из стакана. – Сегодня я попытался кое на что намекнуть Анжелине, но эту девчонку не прошибешь. Даже глазом не моргнула. Я вам говорю, Том, если хотите быть в курсе, надо вам тут поселиться. – Он испустил очередной вздох удовлетворения, поправляя на брюхе тяжелую золотую цепь. – ЛЮБОВЬ! Великое дело! Ничто так не действует на ум, как ЛЮБОВЬ! Вы согласны со мной, а, Сай?
– Да, у меня уже много лет голова идет кругом, – подтвердил Сент-Джеймс.
Хэнк ухмыльнулся.
– Смолоду втрескались, а? – Он фамильярно ткнул пальцем в Дебору. – Давно с ним хороводитесь?
– С детства, – не дрогнув, отвечала она.
– С детства? – Хэнк большими шагами пересек комнату и раздобыл еще бренди. Миссис Бертон-Томас громко всхрапнула, когда он проходил мимо нее. – Школьная любовь, как у нас с Горошинкой, а? Помнишь, Горошинка? Малость того-сего-сами-знаете-чего на заднем сиденье. У вас тут есть кинотеатры для автомобилистов?
– Полагаю, этот феномен присущ исключительно вашей стране, – заметил Сент-Джеймс.
– Чего? – Пожав плечами, Хэнк опустился в кресло. Бренди выплеснулось на белые штаны.
Это его ничуть не взволновало. – В школе познакомились?
– Нет. Мы познакомились в доме моей матери. – Саймон и Дебора обменялись заговорщическими взглядами.
– А, она вас и свела, так? Нас с Горошиной тоже специально познакомили. У нас с тобой есть кое-что общее, Сай.
– Вообще-то я родилась в доме его матери, – вежливо уточнила Дебора, – но выросла я в доме Саймона в Лондоне.
Хэнк обеспокоенно нахмурился.
– Слыхала, Горошинка? Так вы родственники, что ли? Двоюродные? – Легко было угадать, что мысленно он перебирает все ужасы близкородственных браков – гемофилия, вырождение…
– Вовсе нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51