Под фотографии отвели лучшую часть гостиной, с видом на сад. Так и есть, горестно размышляла Барбара. Дома Тони все еще смотрит телевизор, а эта женщина глядит в свой сад.
Что сказал Линли? Алтарь? Да, Господи Боже, да! Она устроила такой же алтарь для Тони. Усилием воли Барбара постаралась сдержать свое дыхание. Пройдя по лестничной площадке, она перешла в соседнюю комнату.
«Что же ты, Барб? – укоряла она себя. – Ты же собиралась быть послушной, вежливой, готовой к сотрудничеству. Тебе же не хочется снова угодить в патрульные?»
Она яростно обернулась, губы презрительно скривились. А, не все ли равно! С самого начала она была обречена на поражение. Неужто она хоть на миг понадеялась на благополучный исход?
Она быстро подошла к окну, дернула шпингалет. Что сказал Линли? «В чем дело? Чем помочь?» Просто безумие, но на миг ей и впрямь захотелось поговорить с ним, рассказать ему все. Немыслимо! Никто тут не поможет, и уж конечно, не Линли.
Отодвинув шпингалет, Барбара широко распахнула окно, жадно глотая свежий воздух. Ладно хватит. Пора заняться делом.
Комната Роберты была столь же аккуратной, как и предыдущая, но выглядела более живой. Большая кровать на четырех ножках накрыта лоскутным покрывалом. Веселенький рисунок – солнце, тучи, радуга на фоне ярко-голубого неба. В шкафу висели платья. Грубые рабочие ботинки, обувь для прогулок, тапочки, Туалетный столик с большим раздвижным зеркалом, рядом комод. На комоде лицом вниз лежала фотография. Барбара подняла ее: мать, отец, новорожденная Роберта на руках у отца. Фотография загнута, с усилием втиснута в не подходящую для нее рамочку – Барбара повертела ее в руках, вынула из рамки.
Она угадала: фотография действительно была слишком велика для этой рамки. Отогнув заложенный край, Барбара увидела снимок целиком: слева от отца, сложив за спиной руки, стояла маленькая копия матери – старшая дочь Тессы Тейс.
Барбара хотела позвать Линли, но тут инспектор сам вошел в комнату с альбомом для фотографий в руках. Приостановившись, он, казалось, соображал, как дальше вести себя с ней.
– Я нашел очень странную вещь, сержант, – сообщил он.
– Я тоже, – откликнулась она, стараясь замять неловкость. Они обменялись находками.
– Полагаю, ваше открытие объясняет мое, – шутливо заметил Линли.
Барбара всмотрелась в открытые страницы альбома – типичный семейный альбом со свадьбами, рождениями детей, семейными праздниками, Рождеством и Пасхой. Но от каждой фотографии отрезали ту часть, где прежде был второй ребенок, на одних портретах не хватало уголка, на других – середины. На всех фотографиях семья недосчитывалась одного своего члена. Это походило на страшный сон.
– Наверное, сестра Тессы, – предположил Линли.
– Скорее, старшая дочь, – возразила Барбара.
– Слишком большая. Разве что Тесса сама была сущим ребенком, когда произвела ее на свет.
Отложив рамку, Линли спрятал фотографию в карман и занялся ящиками комода.
– Ага, – сказал он. – Теперь мы видим, что Роберта и впрямь интересовалась «Гардиан». Здесь сохранились газеты. И еще – взгляните-ка, Хейверс! – Из нижнего ящика, из-под стопки старых водолазок он вытянул хранившуюся втайне, лицом вниз, фотографию. – Снова эта таинственная девочка.
Барбара присмотрелась: да, та же девочка, но уже постарше, подросток. Вместе с Робертой они стояли на снегу во дворе церкви Святой Екатерины, ухмылялись в камеру. Старшая обнимала Роберту за плечи, притягивала ее к себе, слегка склонившись к младшей, которая уже почти сравнялась с ней ростом, и прижималась щекой к ее щеке. Золотистые волосы смешались с темными кудряшками Роберты. У их ног сидел колли. Роберта запустила руку ему в шерсть, и пес, казалось, тоже ухмылялся. Усищки.
– Роберта неплохо тут выглядит, – произнесла Барбара, возвращая фотографию, высокая, но не толстая.
– Значит, фотография сделана до того, как уехал Гибсон. Помните, что сказала Стефа? Роберта тогда не была толстой, она растолстела уже после отъезда Ричарда. – Линли спрятал в карман и эту фотографию и оглядел комнату. – Что-нибудь еще?
– Одежда в шкафу. Ничего интересного. – Барбара откинула с кровати покрывало, как это сделал Линли в комнате для гостей. Эта кровать была застелена, свежее, отглаженное белье пахло жасмином. Но сквозь этот аромат, словно предназначенный для сокрытия какого-то подозрительного запаха, пробивалось тяжелое зловоние. Барбара обернулась:
– Надо ли?..
– Непременно, – подтвердил он. – Помогите мне снять матрас.
Барбара повиновалась. Ей пришлось быстро прикрыть нос и рот рукой, потому что зловоние распространилось по всей комнате, и они увидели, что лежало под старым матрасом: в изножье кровати обивка, скрывавшая пружины, была прорезана, и там скопились запасы еды – сгнившие Фрукты, хлеб, покрывшийся серой плесенью, печенье и сладости, надкушенные пирожки, пакетики чипсов.
– Господи! – пробормотала Барбара. Это прозвучало как настоящая молитва. В качестве полицейского сержанта она повидала немало отвратительных сцен, и все же сейчас к ее горлу подкатил тошнотворный комок. – Извините, – пробормотала она, отшатываясь. – Не ожидала такого.
Линли уронил матрас на место. Его лицо не дрогнуло.
– Обманщица. – Казалось, он обращается к самому себе.
– Что?
– Стефа говорила, что девушка сидела на диете.
Линли побрел к окну. Приближался вечер. Инспектор вынул из кармана пальто фотографии и пристально вгляделся в них, напрягая глаза при сумеречном вечернем свете, словно искал у девочек ответа, кто и зачем убил Уильяма Тейса и какое отношение к этой истории имеет груда протухших продуктов под матрасом. Барбара следила за ним, дивясь тому, как помолодело лицо инспектора, освещенное мягким лучом предзакатного солнца. Но ни сумрак, ни вечерние тени не могли скрыть ум, горевший в его глазах. В комнате раздавался лишь один звук – мерное, спокойное, уверенное дыхание Линли. Он обернулся, понял, что Барбара наблюдает за ним, и попытался что-то сказать.
– Так! – резко произнесла Барбара, пресекая эту попытку и воинственным жестом отбрасывая волосы за уши. – Что нашлось в других комнатах?
– Связка старых ключей в шкафу и настоящий музей Тессы, – ответил он. – Одежда, фотография, локоны волос. Разумеется, в комнате самого Тейса. Хотел бы я знать, понимала ли Оливия Оделл, что ее ждет.
От деревни до фермы Тейсов было всего три четверти мили по Гемблер-роуд, однако на обратном пути Линли пожалел, что они не поехали на машине. Его не столько угнетала наступившая темнота, сколько отсутствие музыки: она бы отвлекала его от мыслей о шедшей бок о бок с ним женщине. Теперь же он поневоле вспоминал все, что говорили о ней в его присутствии.
– Озлобленная девственница, – ворчал Макферсон. – Ее бы повалять в сене! – И здоровенный медведище расхохотался, заливая в пасть очередную пинту пива. – Только пусть уж кто-нибудь другой этим займется, мальчики, я для этих игр уже староват.
Но теперь Линли догадывался, что Макферсон ошибся, беда Барбары не в том, что она засиделась в девках.
Тут что-то еще.
Хейверс не в первый раз участвовала в расследовании убийства. Что же так поразило ее на ферме? Почему она боялась войти в хлев, почему так странно вела себя в гостиной, отчего сорвалась с катушек в той комнате на втором этаже?
И вновь Линли призадумался: на что все-таки рассчитывал Уэбберли, сделав напарниками столь несхожих людей? Однако он слишком вымотался, чтобы ломать себе голову еще и над этой проблемой.
Последний поворот – и вот уже видны огни «Голубя и свистка».
– Зайдем, перекусим, – предложил Линли.
– Жареный цыпленок, – приветствовал их хозяин заведения. – Всегда подаем по воскресеньям. Заходите побыстрее, занимайте места в зале.
Вечером в «Голубе и свистке» было полно народу. Когда полицейские вошли в бар, где, словно мрачная туча, висел сигаретный дым, там на миг воцарилась тишина. Фермеры собрались потолковать в уголке, пристроив ноги в заляпанных грязью ботинках на подставки обитых кожей кресел, молодые парни азартно играли в дротики неподалеку от туалета, женщины – юных среди них не было – щеголяли прическами, сделанными накануне в парикмахерской Синджи. Вокруг стойки толпились завсегдатаи, шутившие с девушкой, которая удивительно бойко нацеживала пиво в их кружки. В грязноватом деревенском пабе девушка производила фантастическое впечатление: угольно-черные волосы торчат острыми иглами, глаза обведены ярко-лиловыми кругами, костюм был бы гораздо уместнее в Сохо: короткая черная кожаная юбка, белая блузка, черные чулки и черные старушечьи ботинки на шнуровке. По четыре дырки в каждом ухе, в них воткнуты дешевые серьги, а из правой мочки вдобавок кокетливо свисает перышко.
– Вообразила себя рок-звездой, – пояснил хозяин, проводя полицейских в гостиную. – Моя дочь, можете себе представить, но ей палец в рот не клади. – Он поставил перед Линли кружку эля, стакан тоника перед Барбарой и лукаво подмигнул. – Ханна! – заорал он, оборачиваясь к бару. – Хватит выставляться! Ты тут всех и так с ума свела! – И он вновь плутовски подмигнул гостям.
– Ах, папочка! – расхохоталась девчонка, и все вокруг заулыбались.
– Заткни ему глотку, Ханна! – посоветовал кто-то из ухажеров, а второй подхватил:
– Что старикан петрит в моде?
– Насчет моды не спорю! – весело откликнулся хозяин. – Такая одежка недорого стоит, пусть себе. Вот только она весь клей извела на свои волосенки.
– Как это тебе удается держать волосы дыбом, а, Ханна?
– Наверное, в аббатстве напугалась. Слыхала, как младенец плачет, верно?
Все хохочут, треплют шутника по плечу. Игра на публику – мы тут все друзья задушевные. Уж отрепетировали ли они этот номер заранее, прикидывала Барбара.
Кроме них в гостиной никого не было. Возвращаясь в бар, хозяин прикрыл за собой дверь. Барбара пожалела, что больше не слышит веселого гвалта, но тут Линли заговорил:
– Наверное, у нее было психическое расстройство – не могла перестать есть.
– И она убила отца за то, что он посадил ее на диету? – Неуместная шуточка сама собой сорвалась.
– Очевидно, она обжиралась тайком от всех, – продолжал Линли, будто и не заметив, что его перебили.
– Нет, мне так не кажется, – возразила Барбара. Она вела себя глупо – упрямо и агрессивно, и сама это сознавала. Вот только остановиться не могла.
– В чем, по-вашему, я не прав?
– Вся эта еда ведь так и осталась в тайнике. Может, она давно там лежит.
– Прошло уже три недели. Вид у припасов был как раз соответствующий.
– Хорошо, ладно, – согласилась Барбара. – Но с психическим расстройством – это не пройдет.
– Почему?
– Черт побери, как вы это докажете? Линли принялся загибать пальцы:
– Два сгнивших яблока, три почерневших банана, расползшаяся груша, кусок хлеба, шестнадцать бисквитов, три наполовину съеденных пирожка и три пакета чипсов. Ну и как вы это объясните, сержант?
– Понятия не имею, – отвечала она.
– Ну, раз у вас нет собственных идей, почему бы не принять мою? – Он секунду помолчал. – Барбара!
По его интонации она сразу поняла, что необходимо его остановить. Он все равно не поймет, не сможет понять.
– Извините, инспектор, – поспешно проговорила Хейверс. – Я понервничала там, на ферме, и с тех пор… с тех пор я все время перечу вам. Извините, пожалуйста.
Он даже растерялся.
– Ладно. Забудем об этом, хорошо?
И в этот момент хозяин бара гордо поставил перед своими гостями две тарелки.
– Курица с горохом! – возвестил он. Барбара вскочила и выбежала вон.
7
– Нет, Эзра, прекрати! Я не могу!
Даже не пытаясь заглушить проклятие, Эзра Фармиигтон поднялся, выпустив из своих объятий отчаянно сопротивлявшуюся девушку, и присел на край кровати, пытаясь отдышаться и успокоиться. Его сотрясала нервная дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Что сказал Линли? Алтарь? Да, Господи Боже, да! Она устроила такой же алтарь для Тони. Усилием воли Барбара постаралась сдержать свое дыхание. Пройдя по лестничной площадке, она перешла в соседнюю комнату.
«Что же ты, Барб? – укоряла она себя. – Ты же собиралась быть послушной, вежливой, готовой к сотрудничеству. Тебе же не хочется снова угодить в патрульные?»
Она яростно обернулась, губы презрительно скривились. А, не все ли равно! С самого начала она была обречена на поражение. Неужто она хоть на миг понадеялась на благополучный исход?
Она быстро подошла к окну, дернула шпингалет. Что сказал Линли? «В чем дело? Чем помочь?» Просто безумие, но на миг ей и впрямь захотелось поговорить с ним, рассказать ему все. Немыслимо! Никто тут не поможет, и уж конечно, не Линли.
Отодвинув шпингалет, Барбара широко распахнула окно, жадно глотая свежий воздух. Ладно хватит. Пора заняться делом.
Комната Роберты была столь же аккуратной, как и предыдущая, но выглядела более живой. Большая кровать на четырех ножках накрыта лоскутным покрывалом. Веселенький рисунок – солнце, тучи, радуга на фоне ярко-голубого неба. В шкафу висели платья. Грубые рабочие ботинки, обувь для прогулок, тапочки, Туалетный столик с большим раздвижным зеркалом, рядом комод. На комоде лицом вниз лежала фотография. Барбара подняла ее: мать, отец, новорожденная Роберта на руках у отца. Фотография загнута, с усилием втиснута в не подходящую для нее рамочку – Барбара повертела ее в руках, вынула из рамки.
Она угадала: фотография действительно была слишком велика для этой рамки. Отогнув заложенный край, Барбара увидела снимок целиком: слева от отца, сложив за спиной руки, стояла маленькая копия матери – старшая дочь Тессы Тейс.
Барбара хотела позвать Линли, но тут инспектор сам вошел в комнату с альбомом для фотографий в руках. Приостановившись, он, казалось, соображал, как дальше вести себя с ней.
– Я нашел очень странную вещь, сержант, – сообщил он.
– Я тоже, – откликнулась она, стараясь замять неловкость. Они обменялись находками.
– Полагаю, ваше открытие объясняет мое, – шутливо заметил Линли.
Барбара всмотрелась в открытые страницы альбома – типичный семейный альбом со свадьбами, рождениями детей, семейными праздниками, Рождеством и Пасхой. Но от каждой фотографии отрезали ту часть, где прежде был второй ребенок, на одних портретах не хватало уголка, на других – середины. На всех фотографиях семья недосчитывалась одного своего члена. Это походило на страшный сон.
– Наверное, сестра Тессы, – предположил Линли.
– Скорее, старшая дочь, – возразила Барбара.
– Слишком большая. Разве что Тесса сама была сущим ребенком, когда произвела ее на свет.
Отложив рамку, Линли спрятал фотографию в карман и занялся ящиками комода.
– Ага, – сказал он. – Теперь мы видим, что Роберта и впрямь интересовалась «Гардиан». Здесь сохранились газеты. И еще – взгляните-ка, Хейверс! – Из нижнего ящика, из-под стопки старых водолазок он вытянул хранившуюся втайне, лицом вниз, фотографию. – Снова эта таинственная девочка.
Барбара присмотрелась: да, та же девочка, но уже постарше, подросток. Вместе с Робертой они стояли на снегу во дворе церкви Святой Екатерины, ухмылялись в камеру. Старшая обнимала Роберту за плечи, притягивала ее к себе, слегка склонившись к младшей, которая уже почти сравнялась с ней ростом, и прижималась щекой к ее щеке. Золотистые волосы смешались с темными кудряшками Роберты. У их ног сидел колли. Роберта запустила руку ему в шерсть, и пес, казалось, тоже ухмылялся. Усищки.
– Роберта неплохо тут выглядит, – произнесла Барбара, возвращая фотографию, высокая, но не толстая.
– Значит, фотография сделана до того, как уехал Гибсон. Помните, что сказала Стефа? Роберта тогда не была толстой, она растолстела уже после отъезда Ричарда. – Линли спрятал в карман и эту фотографию и оглядел комнату. – Что-нибудь еще?
– Одежда в шкафу. Ничего интересного. – Барбара откинула с кровати покрывало, как это сделал Линли в комнате для гостей. Эта кровать была застелена, свежее, отглаженное белье пахло жасмином. Но сквозь этот аромат, словно предназначенный для сокрытия какого-то подозрительного запаха, пробивалось тяжелое зловоние. Барбара обернулась:
– Надо ли?..
– Непременно, – подтвердил он. – Помогите мне снять матрас.
Барбара повиновалась. Ей пришлось быстро прикрыть нос и рот рукой, потому что зловоние распространилось по всей комнате, и они увидели, что лежало под старым матрасом: в изножье кровати обивка, скрывавшая пружины, была прорезана, и там скопились запасы еды – сгнившие Фрукты, хлеб, покрывшийся серой плесенью, печенье и сладости, надкушенные пирожки, пакетики чипсов.
– Господи! – пробормотала Барбара. Это прозвучало как настоящая молитва. В качестве полицейского сержанта она повидала немало отвратительных сцен, и все же сейчас к ее горлу подкатил тошнотворный комок. – Извините, – пробормотала она, отшатываясь. – Не ожидала такого.
Линли уронил матрас на место. Его лицо не дрогнуло.
– Обманщица. – Казалось, он обращается к самому себе.
– Что?
– Стефа говорила, что девушка сидела на диете.
Линли побрел к окну. Приближался вечер. Инспектор вынул из кармана пальто фотографии и пристально вгляделся в них, напрягая глаза при сумеречном вечернем свете, словно искал у девочек ответа, кто и зачем убил Уильяма Тейса и какое отношение к этой истории имеет груда протухших продуктов под матрасом. Барбара следила за ним, дивясь тому, как помолодело лицо инспектора, освещенное мягким лучом предзакатного солнца. Но ни сумрак, ни вечерние тени не могли скрыть ум, горевший в его глазах. В комнате раздавался лишь один звук – мерное, спокойное, уверенное дыхание Линли. Он обернулся, понял, что Барбара наблюдает за ним, и попытался что-то сказать.
– Так! – резко произнесла Барбара, пресекая эту попытку и воинственным жестом отбрасывая волосы за уши. – Что нашлось в других комнатах?
– Связка старых ключей в шкафу и настоящий музей Тессы, – ответил он. – Одежда, фотография, локоны волос. Разумеется, в комнате самого Тейса. Хотел бы я знать, понимала ли Оливия Оделл, что ее ждет.
От деревни до фермы Тейсов было всего три четверти мили по Гемблер-роуд, однако на обратном пути Линли пожалел, что они не поехали на машине. Его не столько угнетала наступившая темнота, сколько отсутствие музыки: она бы отвлекала его от мыслей о шедшей бок о бок с ним женщине. Теперь же он поневоле вспоминал все, что говорили о ней в его присутствии.
– Озлобленная девственница, – ворчал Макферсон. – Ее бы повалять в сене! – И здоровенный медведище расхохотался, заливая в пасть очередную пинту пива. – Только пусть уж кто-нибудь другой этим займется, мальчики, я для этих игр уже староват.
Но теперь Линли догадывался, что Макферсон ошибся, беда Барбары не в том, что она засиделась в девках.
Тут что-то еще.
Хейверс не в первый раз участвовала в расследовании убийства. Что же так поразило ее на ферме? Почему она боялась войти в хлев, почему так странно вела себя в гостиной, отчего сорвалась с катушек в той комнате на втором этаже?
И вновь Линли призадумался: на что все-таки рассчитывал Уэбберли, сделав напарниками столь несхожих людей? Однако он слишком вымотался, чтобы ломать себе голову еще и над этой проблемой.
Последний поворот – и вот уже видны огни «Голубя и свистка».
– Зайдем, перекусим, – предложил Линли.
– Жареный цыпленок, – приветствовал их хозяин заведения. – Всегда подаем по воскресеньям. Заходите побыстрее, занимайте места в зале.
Вечером в «Голубе и свистке» было полно народу. Когда полицейские вошли в бар, где, словно мрачная туча, висел сигаретный дым, там на миг воцарилась тишина. Фермеры собрались потолковать в уголке, пристроив ноги в заляпанных грязью ботинках на подставки обитых кожей кресел, молодые парни азартно играли в дротики неподалеку от туалета, женщины – юных среди них не было – щеголяли прическами, сделанными накануне в парикмахерской Синджи. Вокруг стойки толпились завсегдатаи, шутившие с девушкой, которая удивительно бойко нацеживала пиво в их кружки. В грязноватом деревенском пабе девушка производила фантастическое впечатление: угольно-черные волосы торчат острыми иглами, глаза обведены ярко-лиловыми кругами, костюм был бы гораздо уместнее в Сохо: короткая черная кожаная юбка, белая блузка, черные чулки и черные старушечьи ботинки на шнуровке. По четыре дырки в каждом ухе, в них воткнуты дешевые серьги, а из правой мочки вдобавок кокетливо свисает перышко.
– Вообразила себя рок-звездой, – пояснил хозяин, проводя полицейских в гостиную. – Моя дочь, можете себе представить, но ей палец в рот не клади. – Он поставил перед Линли кружку эля, стакан тоника перед Барбарой и лукаво подмигнул. – Ханна! – заорал он, оборачиваясь к бару. – Хватит выставляться! Ты тут всех и так с ума свела! – И он вновь плутовски подмигнул гостям.
– Ах, папочка! – расхохоталась девчонка, и все вокруг заулыбались.
– Заткни ему глотку, Ханна! – посоветовал кто-то из ухажеров, а второй подхватил:
– Что старикан петрит в моде?
– Насчет моды не спорю! – весело откликнулся хозяин. – Такая одежка недорого стоит, пусть себе. Вот только она весь клей извела на свои волосенки.
– Как это тебе удается держать волосы дыбом, а, Ханна?
– Наверное, в аббатстве напугалась. Слыхала, как младенец плачет, верно?
Все хохочут, треплют шутника по плечу. Игра на публику – мы тут все друзья задушевные. Уж отрепетировали ли они этот номер заранее, прикидывала Барбара.
Кроме них в гостиной никого не было. Возвращаясь в бар, хозяин прикрыл за собой дверь. Барбара пожалела, что больше не слышит веселого гвалта, но тут Линли заговорил:
– Наверное, у нее было психическое расстройство – не могла перестать есть.
– И она убила отца за то, что он посадил ее на диету? – Неуместная шуточка сама собой сорвалась.
– Очевидно, она обжиралась тайком от всех, – продолжал Линли, будто и не заметив, что его перебили.
– Нет, мне так не кажется, – возразила Барбара. Она вела себя глупо – упрямо и агрессивно, и сама это сознавала. Вот только остановиться не могла.
– В чем, по-вашему, я не прав?
– Вся эта еда ведь так и осталась в тайнике. Может, она давно там лежит.
– Прошло уже три недели. Вид у припасов был как раз соответствующий.
– Хорошо, ладно, – согласилась Барбара. – Но с психическим расстройством – это не пройдет.
– Почему?
– Черт побери, как вы это докажете? Линли принялся загибать пальцы:
– Два сгнивших яблока, три почерневших банана, расползшаяся груша, кусок хлеба, шестнадцать бисквитов, три наполовину съеденных пирожка и три пакета чипсов. Ну и как вы это объясните, сержант?
– Понятия не имею, – отвечала она.
– Ну, раз у вас нет собственных идей, почему бы не принять мою? – Он секунду помолчал. – Барбара!
По его интонации она сразу поняла, что необходимо его остановить. Он все равно не поймет, не сможет понять.
– Извините, инспектор, – поспешно проговорила Хейверс. – Я понервничала там, на ферме, и с тех пор… с тех пор я все время перечу вам. Извините, пожалуйста.
Он даже растерялся.
– Ладно. Забудем об этом, хорошо?
И в этот момент хозяин бара гордо поставил перед своими гостями две тарелки.
– Курица с горохом! – возвестил он. Барбара вскочила и выбежала вон.
7
– Нет, Эзра, прекрати! Я не могу!
Даже не пытаясь заглушить проклятие, Эзра Фармиигтон поднялся, выпустив из своих объятий отчаянно сопротивлявшуюся девушку, и присел на край кровати, пытаясь отдышаться и успокоиться. Его сотрясала нервная дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51