– Ты договорился с Шилой о встрече?
– Нет. Я забеспокоился, – сказал Свистун. – Я звонил, но никто не брал трубку. Вот я и приехал посмотреть, все ли в порядке.
– Ну, и увидел что-нибудь?
– Увидел, что она уехала из города. Куда-то, где в это время года жарко.
– Ее вызвали звонком в Новый Орлеан.
– А кто вызвал и зачем?
– Какой-то продюсер. Сказал, что у них исполнительница заболела дизентерией. И не может сниматься. Срочно понадобилась замена. Одна из ведущих ролей. Такими возможностями не пренебрегают.
– А как он вышел на Шилу? Позвонил ее агенту?
– Нет, он вспомнил ее; они познакомились на вечеринке полгода назад. На данный момент у Шилы нет агента. Она послала его подальше, когда он предложил ей провести уик-энд с одним перспективным инвестором.
Руку она держала у себя на голой ноге, чуть ли не на лоне.
– А Шиле это не понравилось, – заметил Свистун.
– Ну, она же не круглая дура. Нам, женщинам, все время приходится торговать собою. Но распродажи бывают разного сорта. Сам понимаешь. Весенняя распродажа. Распродажа по случаю банкротства. Рождественская распродажа. Распродажа того, что вышло из моды. Ну, и так далее.
Глаза у нее были зелеными. Огненно-рыжие волосы явно естественного цвета, а не подкрашены для сценического эффекта. Верх загорелых грудей был осыпан веснушками. Свистун понимал, что и на ляжках у нее веснушки, и на боках тоже. У нее был окрас аппалачской лошадки. И ездила она, должно быть, столь же порывисто и в охотку.
– Так какое же настоящее имя у Шилы?
– Меня зовут Катрин.
Она смотрела сейчас на его губы.
– Нет, настоящее имя Шилы.
– Шила Аджанян.
– А не кажется ли вам странным, что этот продюсер вспомнил о никому не известной актрисе через полгода после того, как случайно познакомился с ней на вечеринке?
– Странно, Свистун, все, что происходит в этом Богом забытом городе. Да и что я могла поделать? Все так голодны, все с такой жадностью накидываются на пищу, что скажи им, что это отрава, все равно не поверят. А ведь все что угодно может оказаться отравой. Все что угодно.
Свистун подался вперед, намереваясь встать.
– Каждому надо заботиться о себе, – сказала Катрин.
Ее рука соскользнула с собственной ноги на ногу Свистуну.
– День дождливый, грустный, – сказала она. – А этот диван раздвигается.
– Покажите мне, как он раздвигается, когда я вернусь из Нового Орлеана, – сказал Свистун.
Глава семнадцатая
Баркало приказал Чиппи Берду и Лейси Огайо раздеться догола, вытряхнув их из джинсов и футболок; Берд при этом и сам не понимал, что происходит, а Лейси отчаянно лепетала: «Что вам нужно?»
– Послушайте, голубки, что это вы приссались? Бояться вам нечего.
Баркало положил лапу Лейси на колено.
– Я умираю от страха, – призналась она. Чиппи держался за яйца, чтобы не опозориться вслед за своей подружкой.
– А кто тебя напугал? – Белозубая улыбка Баркало поблескивала так, словно он смазал зубы сливочным маслом. – Никто не хочет пугать тебя.
– Они меня напугали, – ответила Лейси, посмотрев сперва на Пиноле, потом на Роджо, а потом вновь на Пиноле. Так она и оглядывалась – то туда, то сюда, – и в такт этому маятником работал ее мозг. В конце концов ее выбор пал на Роджо, который насупившись сидел рядом с Баркало, чуть подавшись вперед, как змея, изготовившаяся к броску. Вот он меня напугал, – сказала она, не решаясь признаться в том, что в ужас ее поверг главным образом сам Баркало.
– А вот его бояться нечего, – сказал Баркало. – Но я понимаю. Все дело в том, как Джикки выглядит. Такая у него внешность, это тебя и пугает. Но он оператор. У него всегда перед мысленным взором камера, если ты понимаешь, о чем я. Он и на меня-то порой смотрит так, словно у меня на носу чирей. А я его спрашиваю, какого черта ты так на меня смотришь. А он отвечает: четыре с половиной на тридцать. А я его спрашиваю, это еще что за херня: четыре с половиной на тридцать.
– А что это за херня? – спросил Чиппи. Ему хотелось убедить самого себя в том, что он всего лишь познакомился с новыми людьми и ведет с ними интересную и многообещающую беседу.
– Какая-то выдержка… какая-то диафрагма. Да откуда мне знать, что это должно значить? – Баркало на мгновение потерял хладнокровие, роль легального киношника давалась ему не без труда. Но он совладал с собою и вновь заговорил по возможности ласково: – Так уж они выражаются, эти операторы. Он так, а Пиноле, он же у нас звукооператор, все время твердит о децибелах. Две сотни децибел, три сотни. Откуда мне знать, что они имеют в виду, рассуждая подобным образом? Я продюсер и режиссер. Я смотрю на все это дело творчески. Понимаете? Но фильмы мы делаем для взрослых. Это вам ясно?
– Ясно, – ответила Лейси.
Ей страшно хотелось верить каждому услышанному слову, меж тем на нее накатывала истома, потому что нежная и мясистая лапа Баркало гладящими ударами прикасалась к ее ногам и животу. Ей казалось, будто она плывет и то и дело наталкивается всем телом на огромных скользких медуз.
– Значит, мы люди взрослые и не прочь зашибить кое-какую деньгу, – сказал меж тем Баркало. – А вы ведь теперь к тому же знаменитости. Вы это понимаете? Полстраны купили газету в супермаркете и увидели вашу фотографию.
– Но мы ничего не имели в виду… – начал было Чиппи.
– Что ты хочешь этим сказать? Ничего не имели в виду! Так и сказал тот козел, что сдал Вилли Саттона. Вы слышали про Вилли Саттона, налетчика на банки? Хотя откуда… Вы для этого слишком молоды. А этот козел сдал его за вознаграждение…
– Нам никто не дал никакого вознаграждения.
– … но этого ему показалось мало. Ему захотелось еще и прославиться. Поэтому он расквакался перед прессой, и его снимок напечатали в газете… Точь-в-точь как ваш…
– Но мы ничего не имели в виду, – вступила Лейси.
Голос ее звучал истерически, тогда как Берд говорил умоляющим тоном старого нищего.
– А друзья Саттона расхерачили этому козлу башку. Понимаете, о чем я?
– Господи, спаси и помилуй, Господи, спаси и помилуй, – запричитала Лейси.
– Эй, погодите-ка. – Баркало широко и приветливо улыбнулся, как агент по продаже автомобилей. – Вы меня неправильно поняли. О чем мы тут с вами толкуем? О том, что ваша фотография попала в «Энквайрер». О чем это мне говорит?
– О том, что мы заговорили про то, про что нам следовало молчать.
– Это говорит мне о том, что у вас есть вкус к саморекламе. Вы знаете, что вам охота прославиться, и вы находите способ прославиться. А ведь тут у нас самые настоящие джунгли, не так ли? Нет-нет, ничего не говорите, я сам все скажу за вас. Вам обоим хочется попасть в шоу-бизнес. Правильно? Не может быть, чтобы я на этот счет ошибался.
Лейси, улыбнувшись, посмотрела на Чиппи. Смотри-ка: с нами разговаривают о шоу-бизнесе! Никто не упоминает о том, что мы распустили язык. Что привлекли внимание к людям, утопившим голову в озере. А нам делают предложение сняться в кино!
Чиппи понимал, что подружка смотрит на него, но сам не мог отвести взгляда от Баркало. Тут уж ничего нельзя было поделать; вопрос надо было задать – вопрос, ответ на который неизбежно приведет к вспышке ярости со стороны Баркало и доставит самому Чиппи и Лейси новые неприятности.
– Значит, вы не злитесь на то, что мы описали газетчику машину и оператора со звукооператором?
– А с какой стати мне злиться? Мы работали над одним сценарием, ясно? Репетировали небольшую сцену из фильма ужасов, который начнем снимать, как только соберем необходимую сумму. Такой, знаете ли, чтобы детки в кинозале визжали и писали в штаны.
– Но как же голова? В газетах и по ящику сообщили, что это была настоящая голова.
– Да откуда им знать? И потом, разве они не врут направо и налево? Сам подумай: они же тоже в шоу-бизнесе! Нет, никто ни на кого не злится. Просто мы тут компания взрослых людей, которым хочется заработать деньжат. А вы привлекли к себе общественное внимание и стали своего рода знаменитостями. Значит, если, конечно, у вас нет на примете чего-нибудь получше, я дам вам шанс подзаработать.
Он радостно ухмыльнулся.
– А чего вы от нас хотите? – спросила Лейси, легче поддающаяся на уговоры, чем Чиппи, который по-прежнему оставался насторожен, приберегая радость на то время, когда ему удастся отсюда выбраться.
– Хотим, чтобы вы занялись тем, чем и без того занимаетесь.
– Что же именно?
– Чтобы вы друг с дружкой как следует потрахались.
За ворота студии Уистлеру удалось проникнуть без каких бы то ни было затруднений. Еще год назад он придумал для здешних охранников историю о том, что является распространителем кокаина, и она вновь сработала. Да и кому придет в голову проверить документы у распространителя кокаина?
Каждый раз, прибывая сюда, Свистун чувствовал, как у него самую малость начинает трепыхаться сердчишко. Ярко освещенная солнечным светом площадка земли у подножия тенистого холма. Административное здание в виде башни, с высоты которой можно, казалось бы, доглядывать за всем; посты слежения, на чьих мониторах даже самые невинные облачка казались кромешными тучами, – обслуживающие многофункциональную систему производства чудес; сами эти чудеса, накладывающие на все окружающее отпечаток некоей безличной власти. Второе здание, похожее на праздничный торт, здание, в котором одна терраса громоздилась на другую, а висячие сады Семирамиды цвели цветами человеческой плоти и даже кактусы, казалось, произрастали на костной муке, – это второе здание он ненавидел от всей души. Ненавидел и площадку, на которой вечно толпились туристы, надеясь застать какую-нибудь телезвезду за кружкой пива.
Свистун помнил студию еще в те времена, когда она представляла собой несколько съемочных павильонов и студий звукозаписи, рассыпанных по зеленой лужайке. С холма сюда то и дело наведывались дикие кролики. Сделки заключались и кинокартины снимались прямо за чашкой кофе.
Он подъехал к студии звукозаписи, в которой озвучивался полицейский телесериал с участием Тиллмэна, и припарковался в неположенном месте. Торговцы наркотиками обладают привилегиями, посягнуть на которые не вправе никто.
Там, где полагалось находиться машине Тиллмэна, и впрямь стоял «БМВ». Однако не тот «БМВ», который пострадал в недавней аварии. Этот был новехоньким, ослепительно-черным, с кричаще-красной кожаной обшивкой в салоне.
Над дверью студии горела красная лампочка. Звенел колокольчик, то вспыхивал, то гас сильный свет. Свистун прошел в студию. Здесь работал кондиционер. Участвующие в записи актеры говорили громкими голосами, чересчур громкими в абсолютной тишине. Свистун подался поближе к тому месту, где шла запись, пройдя мимо техников, тянущих по полу кабель и проверяющих освещение. Кожаные пояса с инструментами крепились у них к черным шелковым блузам с названием телесериала. Голливудские воители рекламировали сам факт своего трудоустройства.
Тиллмэн восседал в кресле, на спинке которого было выведено его имя. На режиссерском месте рядом с ним сидела хорошенькая девица. Рука Тиллмэна лениво возлежала у нее на бедре, самим жестом демонстрируя то ли факт обладания, то ли раздумья над тем, стоит ли такового добиваться. На голове у Тиллмэна была вязаная кепочка. На щеках – пятна грязи. Он выглядел веселым и крепким мужиком. Он выглядел настоящим полицейским.
Худощавый темнокожий актер, исполняющий в сериале роль его напарника, сидел в кресле, подавшись к Тиллмэну, и рассказывал ему что-то смешное, не сводя при этом глаз с пышных титек девицы. Он то и дело облизывал пересохшие губы. Давая ей знак. Делая предложение. И бросая вызов Тиллмэну.
Тиллмэн поглядывал на него заспанными глазами. Самодовольный. Самоуверенный. Девица никуда не денется. Белое мясо, а вовсе не черное – таково меню на нынешний ужин. Свистуна Тиллмэн заприметил издалека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43