– Его камердинер пошел с ним? Аннунсиата покачала головой.
– Нет. Может быть, он догнал его на улице.
– Я отправлю кого-нибудь разыскать его. Постарайтесь успокоиться – Хьюго способен постоять за себя. В прежние времена нам всем пришлось этому научиться.
Аннунсиата заставила себя улыбнуться, и король слегка дотронулся до ее плеча, отошел и сказал вполголоса несколько слов слуге, который тут же исчез.
Жиль сидел в кладовой, куря трубку и наблюдая, как одна из служанок чистит серебро, когда его хозяин ушел из дома. Незадолго до прихода Тома Берч сообщила, что хозяин и хозяйка поспорили, и хозяин ушел, даже не взяв шляпу. Жиль не стал терять времени. Он снял передник, набросил камзол, но все равно Хьюго уже намного опережал его.
Лондон в те времена представлял собой большой, растянувшийся на многие мили город с полумиллионным населением, однако придворных было сравнительно немного, и всех их хорошо знали местные жители. Самым большим развлечением лондонцев было наблюдать и обсуждать причуды придворных, так что после некоторых расспросов Жиль умудрился отыскать след своего господина и двинуться за ним через Лондон. Они разминулись с мальчишкой хозяина таверны, Томом, но тот догнал Жиля на Стрэнде, неподалеку от Бау-стрит, и поспешил передать ему весть. Вдвоем они отправились дальше, пробираясь коротким путем.
Когда они вошли в «Голову короля», хозяин с облегчением вздохнул.
– Вот и вы, наконец, сэр! – он подошел поближе и таинственно понизил голос, кивая в сторону задней комнаты. – Ваш хозяин там, сэр, в задней комнате, и сильно пьян! Он ничего не ел, только пил бренди, и это распалило его, уж можете мне поверить. Там еще несколько человек, и если вы не сможете увести своего хозяина, за последствия я не ручаюсь.
Жиль приподнял бровь.
– Вы так тревожитесь за пьяного человека, хозяин?
– Господи помилуй, господин Жиль, я повидал достаточно подвыпивших джентльменов, уверяю вас, но ваш хозяин чем-то обеспокоен. Когда я заходил в комнату немного спустя со второй бутылкой, он ругался, как сумасшедший, и его лицо было красным, как мой шейный платок. Ради его же собственного блага, прощу вас, уведите его домой.
Жиль хлопнул хозяина таверны по плечу.
– Я сделаю все, что смогу, хозяин. Вы сможете помочь мне, если я позову?
Хозяин кивнул.
– Позвольте только мне прийти к вам на помощь, мастер Жиль. Его светлость – мой любимец, и мне жаль видеть его в таком состоянии.
Как только Жиль приблизился к двери задней комнаты, оттуда донесся рев, который мог быть с одинаковым успехом выражением буйного веселья или гнева. Вероятно, в нем сочетались оба чувства, подумал Жиль, особенно если все в комнате уже пьяны. Жиль открыл дверь и увидел, что его хозяин сидит на стуле с кружкой в руке. Его костюм был в ужасном беспорядке, лицо покраснело, и на нем появилось воинственное выражение, когда Хьюго потянулся вперед, чтобы возразить сидящему напротив него человеку. Никто в комнате не был пьян в такой же мере, как Хьюго – это Жиль понял сразу, – хотя все уже изрядно набрались; они следили за Хьюго и поддразнивали его, продолжая спорить из забавы, в то время как лорд Баллинкри с пьяной откровенностью толковал что-то свое.
Стоя у двери, Жиль попытался привлечь внимание своего хозяина, но хотя Хьюго глядел прямо на него, он не осознавал присутствия слуги. Два джентльмена, сидящих поближе к двери – Чарльз Сэквиль и Генри Гамильтон – с откровенным любопытством взглянули на Жиля, и Сэквиль посоветовал:
– Ты бы лучше отвел своего хозяина домой, любезный, прежде чем он ввяжется в драку, – затем он возвысил голос и обратился к Хьюго: – Эй, Баллинкри, твоя нянька прибыла. Ты опоздал к ужину, так что поторопись!
Гамильтон и его приятели взорвались смехом, но Хьюго просто махнул в их сторону рукой, будто отгоняя назойливое насекомое, и продолжал спор. Сидящий перед ним мужчина, лорд Трэмор, казалось, злился все сильнее.
– А я тебе говорю, это совсем другое дело, – кричал Хьюго. – Другое дело! Тут все дело в крови. Эта твоя кляча...
– Можешь говорить, что угодно, – орал в ответ Трэмор. – Что ты вообще знаешь о лошадях?
– Я выездил больше лошадей, чем любой из вас! Я вырастил...
– Он вырастил больше ублюдков, чем любой из нас! – крикнул Сэквиль, и компания вновь загоготала – все, кроме Баллинкри и Трэмора. Жиль беспокойно задвигался.
– Милорд, – тихим, но убедительным голосом позвал он, – вам пора идти. Милорд...
– Ублюдки, ублюдки – вот о чем ты знаешь лучше всего, – хрипел Трэмор. – Ну и как, сказывается в них кровь? Делает кровь этих ублюдков лучше?
Хьюго нетвердой рукой откинул назад волосы.
– О чем это ты болтаешь, безмозглый дурень? Лошадь не может быть ублюдком.
– Это кого ты называешь дурнем? – взревел Трэмор. – Может, ты много знаешь об ублюдках, но в лошадях ни черта не смыслишь.
– Что это ты несешь? Откуда мне знать об ублюдках? – раздраженно перебил Хьюго. – Где это ты наслушался? Да я тебе нос откушу, если ты будешь распускать слухи об ублюдках. – Неужели он уже проболтался? Неужели все уже знают и смеются над ним? – Что это ты плетешь об ублюдках? – Хьюго поднялся на ноги. Компания притихла, насторожилась, чувствуя, что приближается главное развлечение.
Трэмор, который не подразумевал ничего особенного, злорадно улыбался, поднимаясь вслед за Хьюго.
– Ты же должен знать об ублюдках. Ты же женат на одной из них. Ну, так что там насчет крови, а? Твой сын рожден ублюдком – даже если это ублюдок с королевской кровью.
Хьюго грозно придвинулся к Трэмору. Сердце Жиля ушло в пятки, но он не мог пробраться через толпу к хозяину, даже если бы и попытался сделать это. Атмосфера в комнате накалилась, как перед летней грозой.
– Ты говоришь о моей жене, крыса из таверны? Да как ты осмелился говорить о ней своим грязным недоделанным языком?
– Твоя жена! – презрительно бросил Трэмор. – Никто не знает, кто ее отец, хотя многие догадываются...
– Заткнись, О'Коннел! – взревел Хьюго и схватил Трэмора за горло. Сразу вся компания оживилась и зашумела. Несколько человек подскочили к спорящим, оттесняя их в сторону, в то время как другие встали спиной к двери, не пуская непрошеных зрителей.
– Драка! Драка!
– Не здесь! Рядом есть сад! Выведите их отсюда! Оставьте их в покое! Пусть себе, зачем ждать? Давай, Баллинкри, покажи ему! Мак-Нейл, смелее! Ставлю пять к одному на Трэмора, будь он проклят!
Вопя, смеясь и подбадривая друг друга, полупьяные кавалеры вывели двух драчунов в сад позади таверны. Жиль безуспешно пытался прорваться к хозяину, его лицо побелело и покрылось потом, ибо он знал, что случится дальше – если начнется драка, ни одному из противников не удастся выйти из нее без потерь. Сэквиль и Гамильтон, значительно трезвее, чем остальные, остались подпереть заднюю дверь таверны доской, а потом поспешили присоединится к развлечению.
– Давайте устроим все, как положено, джентльмены – мы же не звери, – кричал Сэквиль. – Расступитесь, встаньте кругом. Милорды, вы готовы? Вы защищаете честь своих семей! Мак-Нейл или О'Коннел: наконец мы выясним правду о чистой крови, храбрых мужчинах и добродетельных женщинах, и...
– Заткнись, Сэквиль. Пусть начинают, прежде чем нас застукает констебль, – закричал кто-то из толпы. Оба лорда с закатанными рукавами рубашек и немало смущенные создавшейся ситуацией обнажили шпаги, отдали салют и встали в позы. Сделав несколько ложных выпадов, оба бросились навстречу друг другу. Это была короткая, яростная дуэль: Баллинкри фехтовал искуснее, в элегантном французском стиле, приобретенном за долгие годы изгнания, но Трэмор был сильнее и выше; хладнокровный и жестокий боец, он был к тому же более трезв. От удачного выпада кровь заструилась по его плечу, и это еще сильнее разозлило Трэмора; он ринулся вперед, нанося яростные удары.
Все закончилось неожиданно. Вопящая толпа даже не заметила удара, настолько он был стремителен. Позднее Жиль несколько раз пытался вспомнить, что произошло, но в его памяти остался только блеск лезвий, крик Хьюго и его падение.
Шум сразу оборвался, над толпой повисло жутковатое молчание. Затем Сэквиль спокойно произнес:
– Нам лучше уйти отсюда, Генри.
Эти слова эхом отозвались в толпе, и за считанные секунды джентльмены исчезли в тени аллей сада, унося свечи с собой и оставив только Жиля и Трэмора над скорчившимся трупом лорда Баллинкри.
Затем из тени выступил тихий, хорошо одетый человек, быстро огляделся и обратился к Трэмору:
– Вам лучше почиститься, сэр, и побыстрее. Вы должны немедленно покинуть Англию.
Трэмор уставился на него, недоуменно качая головой, а затем отступил в темноту, волоча за собой шпагу. Незнакомец, не глядя ему вслед, склонился над трупом Хьюго. Поднявшись, он печально покачал головой.
– Смертельный удар – прямо в сердце. Вы его слуга?
Жиль кивнул и, облизав пересохшие губы, спросил:
– Кто вы?
– Слуга Его величества. Я пришел слишком поздно, теперь уже ничего не поправишь. Пойдите к хозяину и попросите у него жерди или доски, и одеяло, чтобы прикрыть тело. Скорее, – обратился он к своему провожатому. Человек немедленно исчез. Из ближайших домов медленно собирались люди, они шли по аллеям сада, входили в ворота, молча глядя на труп и изредка перешептываясь. Весть, подобно молнии, мгновенно достигла Уайтхолла. Жиль опустился на колени рядом с хозяином; по его щекам струились слезы. Его руки дрожали, когда он пытался убрать волосы со лба хозяина. Лицо Хьюго выглядело совершенно спокойным, смерть уже ослабила его мускулы.
– Боже, как жаль! – сказал незнакомец. – Если бы я появился здесь раньше, но я и понятия не имел, куда идти...
– Я не смог остановить их, – прошептал Жиль, и слезы текли с его подбородка, падая на грудь. – Я так и не смог их остановить...
– Это не ваша вина, – утешил его незнакомец. – Вы ничего не смогли бы сделать – таковы уж времена, в которые мы живем. Какая потеря, он был еще молод... Жаль его бедную жену.
Неподалеку в темноте запел соловей; слезы Жиля падали на смуглое лицо Хьюго, поблескивая в слабом свете из окон таверны.
Аннунсиата сидела одна в полутемной комнате, слишком потрясенная, чтобы плакать. Спокойный незнакомец все сделал сам с помощью Берч – Жиль был в эти дни еще более беспомощен, чем Аннунсиата. Берч успевала следить за домом и ухаживать за своей хозяйкой, как за ребенком. Она умывала и кормила Аннунсиату, время от времени заходила в комнату проверить, все ли с ней в порядке, выводила Шарлеманя на прогулки, с удовлетворением замечая, как много спит ее хозяйка – сказывалось не только потрясение, но и беременность.
Часто приходили посетители с соболезнованиями, но Берч велела никого не впускать. Она могла бы сделать исключение для Люси и Ричарда, но те были за границей. Однако когда в доме появился король, Берч впустила его.
– Она еще ни с кем не виделась. Не знаю, в здравом ли она рассудке. Будьте добрее с ней, Ваше величество.
– Не беспокойся, – ответил король. – Она что-нибудь ест?
– Иногда и очень мало. Как птенчик – открывает рот и глотает.
– Оставь нас ненадолго вдвоем, а потом можешь войти, – приказал король, входя в комнату.
Аннунсиата в своем траурном платье сидела на одном из кресел с гнутыми ножками у постели, сложив руки на коленях и устремив взгляд в пространство. Ее лицо казалось совершенно белым, волосы были зачесаны назад и перехвачены обрывком ленты, и это в сочетании с простым платьем и отсутствием драгоценностей придавало ей вид безнадежно больной.
Король опустился рядом и взял ее за руки. Аннунсиата вопросительно взглянула на него.
– Обо всем уже позаботились, – спокойно начал он. – Скрыть ничего не удастся – там было слишком много свидетелей, но все они так или иначе замешаны в ссоре. Трэмор уехал во Францию и надолго останется там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61