Такое видение будущего поведения сёгуна разделяли многие проницательные члены бакуфу, но Кэйсо-ин упрямо надула губы.
— Нелепость! Мой сын прирожденный вождь. Он не уйдет на покой, пока смерть не унесет его из этого мира. И ему нет нужды в совете, чтобы управлять правительством, пока мать помогает ему. Он любит меня и верит мне.
Однако Цунаёси Токугава верит и Сано, Рюко видел, как из дня в день растет влияние сёсакана-самы. Малейшее подозрение способно поставить под угрозу отношения Кэйсо-ин с сёгуном, который боялся и не терпел насилия. Если он решит, что мать способна на убийство, то может отвернуться от нее и найти себе другую женщину на роль доверенного лица — например, госпожу Ишитэру. Отвергнутая наложница вернула себе его благосклонность после смерти Харумэ. Она уже родила ему двух сыновей, хоть и мертвыми, и обязательно ухватится за возможность восстановить свое положение.
А что тогда будет с Рюко?
— Прошу вас, госпожа, — взмолился он. — Просто представьте себе, что появился наследник и ваш сын ушел на покой. У кого будет больше влияния на совет регентов? У вас, матери прежнего, отошедшего от власти сёгуна? Или у матери будущего?
Мягкий голос Рюко стал резким от волнения, он склонился над Кэйсо-ин и схватил ее за руки.
— Если бы Харумэ осталась в живых, вы могли утратить положение правительницы в Больших Внутренних Покоях, ваши привилегии, власть. Сёсакан Сано в конце концов поймет это, если уже не понял. Вы неизбежно становитесь у него главным подозреваемым в убийстве!
На другой стороне поляны огромный дуб с треском упал на землю. Крестьяне принялись распиливать его ствол. Госпожа Кэйсо-ин наблюдала за ними, и лицо ее стало хитрым. Такого выражения Рюко не доводилось видеть никогда прежде. Она, несомненно, понимала, о чем идет речь. Сердце Рюко сжалось от страха. Она наконец осознала шаткость своего положения?
Или знала это всегда?
Госпожа Кэйсо-ин медленно повернулась к монаху и заставила его опуститься на колени, так что их лица оказались на одном уровне, почти соприкасались. От добродушной глупости не осталось и следа.
— Скажи-ка, милый, — прищурилась она. — Это расследование так тебя беспокоит из-за моей судьбы или же твоей собственной? Ты в чем-то замешан?
Эти слова вместе с ее зловонным дыханием словно парализовали Рюко. От испытанного потрясения он утратил нить разговора. Ему представились оставшиеся с войны поля брани, над которыми ветер носил запах кровавой бойни. Несмотря на все усилия на ниве благотворительности и духовного просветления, в его жизни бывали случаи, когда он становился жадным, амбициозным и безжалостным. Что, если Сано доберется до них? Конечно же, он тогда заподозрит, что Рюко убил Харумэ, чтобы защитить Кэйсо-ин и одновременно сохранить свое положение. Но даже представив себя на лобном месте в ожидании казни, хитрый политик Рюко искал способ обратить ситуацию себе на пользу.
— Да, госпожа, — кивнув он, словно сознаваясь в чем-то постыдном. Это не было ложью. Он задумывал и осуществлял интриги, направленные на защиту своих и Кэйсо-ин интересов, с ее одобрения и без оного. Ему хотелось понять, как много она знает или догадывается о нем и хранит ли слабая память воспоминания о совместных проделках. Если ему предъявят обвинение в убийстве госпожи Харумэ, то пожертвует ли им Кэйсо-ин, чтобы спастись самой? — Я опасаюсь, что сёсакан Сано узнает, что я сделал.
К его радости, Кэйсо-ин чуть не задушила его в объятиях.
— Меня не волнует, что ты натворил, особенно если ты сделал это ради меня, — заявила она. — Я люблю тебя и встану рядом с тобой. — Рюко спрятал улыбку на груди Кэйсо-ин. Пусть верит — или прикидывается, что верит, — будто это он убил Харумэ; главное, удержать ее на своей стороне. Теперь они оба избегнут обвинений в убийстве и государственной измене. — Пока я жива, ни один волос не упадет с твоей головы!
Погладив обритую голову Рюко, госпожа Кэйсо-ин усмехнулась своей шутке.
— Я замерзла и отсидела зад на этом пне, — сказала она. — Пора возвращаться в замок Эдо. Когда мы туда приедем, я поставлю на место сёсакана Сано. Скажи только, что нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться, милый.
21
Сано выбрался из лодки, доставившей его на другой берег Сумиды, в Фукагаву, где родилась госпожа Харумэ. Здесь река вливалась в залив Эдо, и окраина лежала на бывших болотах, заполненных кучами городского мусора и земли, вырытой при строительстве каналов. После Великого пожара многие переехали сюда, чтобы начать жизнь заново. Однако Фукагава имела свои неудобства, связанные с ее географическим положением. Наводнения, тайфуны и высокие приливные волны несли массовые разрушения. Поэтому местность считалась опасной для проживания. Здесь началась нелегкая жизнь госпожи Харумэ, оборвавшаяся восемнадцать лет спустя.
Направляясь к центру города, Сано миновал склады, пахнущие сосновой древесиной, кунжутным маслом и хосикой, удобрением, вырабатывавшимся из сардин. Дым от солеварен на южных приливных полях скрывал лежащий на противоположном берегу Эдо. В холодном воздухе стояла удушливая влажность. Шумный торговый район окружал главную улицу, идущую к кумирне Томиока Хатиман. Здесь, в квартале Ока Басо, пользовавшемся нехорошей репутацией, и работали не получившие разрешения проститутки. Здесь было много чайных домов, гостиниц, а также прекрасных ресторанов морской кухни, которыми славилась Фукагава.
Храмовые колокола пробили полдень, и Сано понял, что проголодался. Он вошел в «Хирасэй», знаменитый ресторан, расположенный прямо за воротами кумирни. Заказав суши с овощами, рис и печеного угря, Сано обратился к хозяину:
— Я ищу проститутку по имени Голубое Яблоко. Не подскажете, где ее найти?
Хозяин заведения покачал головой:
— Я не знаю никого с таким именем. Посмотрите в чайных домах.
Сано так и сделал, но и там никто не слышал о Голубом Яблоке и ничего не знал о госпоже Харумэ, кроме того, что широко освещалось в газетных листках. Сано направился в сторону кумирни Хатиман. Ее громадная, крытая медью крыша высилась над улицами, подобно самурайскому шлему, высокие каменные стены дали приют храму Этай, монахи которого вели списки всех проживающих в этом районе. Если кто-то и мог навести Сано на след Голубого Яблока, то только они.
* * *
— Ее настоящее имя было Ясуко, — сказал старый монах.
Они стояли на кладбище храма Этай, где Сано в конце концов нашел мать Харумэ. Ее покрытая мхом мемориальная табличка лежала в той части кладбища, где хоронили неимущих. На могилах здесь не было ни одного цветка. Дорожки, по которым редко ходили посетители, заросли высокой травой — печальный, заброшенный вид. Ежась под плащом, Сано слушал воспоминания монаха о Голубом Яблоке, умершей двенадцать лет назад.
— Она перебиралась сюда, спасаясь от наводнений, и я запомнил ее благодаря ее уникальной ситуации. О большинстве ночных проституток никто не заботится. Их клиенты, как правило, бедны и случайны, постоянных посетителей они не имеют. Но Ясуко была красива и пользовалась спросом. Ее профессиональное имя пошло от голубоватого, в форме яблока родимого пятна на запястье. Она была доверчива, часто влюблялась и татуировала на теле имена своих возлюбленных. Когда я готовил ее к кремации, то обнаружил между пальцами рук и ног множество иероглифов.
И именно этот пример привел ее дочь, Харумэ, к смерти.
— Ясуко заслужила любовь Дзимбы из Бакуротё, когда тот по делам приехал в Фукагаву, — рассказывал монах. — После рождения ребенка он регулярно присылал деньги. Потом Голубое Яблоко заболела, утратила привлекательность... и большую часть клиентов. Чтобы заработать на рис, ей приходилось обслуживать бывших преступников и даже эта. Когда она умерла, я взял ее шестилетнюю дочь в наш приют. Потом связался с Дзимбой. Он забрал ее к себе в Бакуротё.
Монах вздохнул.
— Я часто думал, как сложилась ее жизнь. — Выслушав рассказ Сано, он горестно покачал головой: — И все же это лучше, чем остаться в Фукагаве и вести жизнь дешевой проститутки.
Сано никогда не задумывался о том, как мал у женщин выбор способов существования: жена, служанка, монахиня, наложница, проститутка, попрошайка. Было честью — а возможно, и счастьем — выйти замуж и стать матерью, но даже это не вело к независимости, не позволяло заниматься науками, боевыми искусствами, путешествовать или добиваться других целей, которые делают интересной жизнь мужчин. Сано вспомнил о Рэйко, которая стремится вырваться из оков сложившихся традиций, и о своих усилиях помешать ей в этом. Мужчины устанавливают правила. Он сам является частью системы, ограничивающей свободу его жены.
И госпожи Харумэ.
Эти размышления были не очень приятными. Сано поблагодарил монаха и покинул храм. Хоть он и сожалел о времени, потраченном на эту поездку, однако вынужден был признать, что узнал нечто существенное по делу об убийстве и о своем непростом браке.
* * *
Бакуротё находился к северо-западу от замка Эдо, между торговым районом Нихонбаси и рекой Канда. Став рынком коневодства еще до основания столицы Токугавы, он поставлял лошадей для тридцати тысяч самураев, живущих в Эдо. Сано ехал по грязным улицам мимо коневодов, перегонявших свой товар с далеких северных пастбищ в конюшни перекупщиков в Бакуротё. В величественном особняке располагались судебные приставы Токугавы, управлявшие землями сёгуна. Дешевые гостиницы давали приют провинциальным чиновникам, приехавшим покупать лошадей или вершить дела с приставами. За площадкой для стрельбы из лука скрывался незаконный бордель. В низких деревянных строениях располагались прилавки с едой, чайные домики, магазин седел, кузня, где рослые мужчины набивали лошадям подковы. Носильщики перетаскивали тюки сена, а уборщики собирали на улицах навоз. За мастерской, где делали доспехи для всадников, Сано спешился у конюшни Дзимбы, ворота которой украшал герб в виде мчащейся лошади.
Выскочил и поклонился приказчик.
— Добрый день, сёсакан-сама. Вы хотите купить нового коня?
— Я приехал, чтобы повидаться с Дзимбой, — ответил Сано.
— Проходите, пожалуйста.
Взяв коня Сано под уздцы, приказчик повел его в самую большую в Бакуротё конюшню. Изогнутые черепичные крыши венчали роскошный двухэтажный особняк Дзимбо со старинными побеленными стенами, окнами с резными решетками, балконами с перилами и пристройкой для слуг в задней части дома. «Это вам не хижина в Фукагаве, где родилась Харумэ», — подумал Сано. Трудно ли ей было привыкнуть к жизни здесь?
Напротив особняка располагался загон. Вокруг него на столбах были укреплены соломенные чучела. В открытых дверях сарая виднелись конюхи, обхаживающие лошадей.
Приказчик подвел Сано к стойлу, где три самурая обступили серого, в яблоках, жеребца. Дородный мужчина в темно-коричневом кимоно и широких штанах держал животное за голову.
— То, что он здоров, можно увидеть по состоянию зубов, — сказал Дзимба, раздвинув коню губы и обнажив крупные зубы. Его толстые пальцы двигались с уверенностью специалиста. Когда Сано подошел, тот взглянул на него с радостной улыбкой: — А, сёсакан-сама! Рад снова видеть вас.
В свои сорок с лишним лет он выглядел столь же подвижным, как и его питомцы. На толстой мускулистой шее сидела квадратная голова. Волосы с резкими проблесками седины, зачесанные назад над лысеющим черепом, были собраны в узел на затылке. В грубых чертах смуглого лица не было ни малейшего сходства с госпожой Харумэ.
Дзимба улыбался, демонстрируя три сломанных передних зуба: воспоминание о том, что лошадь однажды оказалась проворнее седока.
— Поздравляю вас с женитьбой. Готовы дать пополнение в свой клан? Ха-ха! Чем могу вам служить? — Оставив приказчика завершать сделку, он повел Сано вдоль ряда стойл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58