И с одной стороны он порос лишайником.
Данглар счел, что придумка Ретанкур была, возможно, почище кулаков Девалона.
– И вот еще что. Я понял, что случилось с Нарциссом.
Да, грустно подумал Данглар, все это знают уже две тысячи лет. Нарцисс влюбился в свое отражение в реке, наклонился, чтобы поймать его, и утонул.
– Ему не яйца отрезали, а член, – объяснил Адамберг.
– Так, – произнесла Ретанкур. – Во что мы вляпались?
– В чудовищную мерзость. Возвращайтесь скорее, кот уже сам не свой.
– Потому что я уехала без предупреждения. Дайте мне его.
Адамберг встал на колени и сунул мобильник в ухо коту. Он знал пастуха, который звонил главной овце в стаде для поддержки ее душевного равновесия, так что его уже ничто не удивляло. Он даже помнил, как звали овцу, – Жорж Санд. Возможно, в один прекрасный день кости Жорж попадут в раку со святыми мощами. Развалившись на спине, кот слушал, как лейтенант объясняла ему, что скоро вернется.
– Может, и мне расскажете? – спросил Данглар.
– Обе женщины были убиты, – вставая, сказал Адамберг. – Соберите всех – через два часа коллоквиум.
– Убили? Ради одного только удовольствия вскрыть их могилы три месяца спустя?
– Знаю, Данглар, все это не лезет ни в какие ворота. Равно как и оскопление кота.
– В этом как раз больше смысла, – возразил Данглар, который замыкался в храме знаний, словно в монастыре, как только терял почву под ногами. – Мои знакомые зоологи придавали этому большое значение.
– И зачем это нужно?
– Чтобы вынуть кость. В кошачьем пенисе есть кость.
– Не издевайтесь, Данглар.
– Ну в свином же пятачке она есть.
XXXI
Адамберг медленно спустился к Сене, наблюдая за чайками, кружившими вдалеке. Парижская река, какой бы вонючей она ни бывала в иные дни, служила ему плавучим убежищем, где он мог спокойно отдаться течению своих неразумных и безмозглых мыслей. Он выпускал их на волю, словно стаю птиц, и они разлетались по небу, забавляясь и кувыркаясь на ветру. Как ни странно, генерировать безмозглые мысли было любимым занятием Адамберга. Оно становилось жизненно важным, когда в его голове скапливалось слишком много элементов, утрамбованных в компактные пачки, из-за которых окончательно стопорилась его способность к действию. И ему ничего не оставалось, как разъять голову на две половинки и выпустить все содержимое наружу, без разбору. Что и происходило в настоящий момент с завидной легкостью, пока он спускался по ступенькам на берег.
В этой стае мыслей всегда попадалась одна особенно упрямая, словно чайка, которой поручено было следить за поведением всей группы. Что-то вроде мысли-босса, мысли-полицейского – она из кожи вон лезла, чтобы уследить за товарками и не дать им перейти границы реальности. Комиссар поискал в небе чайку, исполнявшую сегодня роль жандарма-мономана. И тут же нашел ее – она как раз устраивала разнос какой-то девчонке, которая, забыв о своих прямых обязанностях, боролась с встречным ветром. Потом она рванула к другой остолопке, пролетавшей на бреющем полете над грязной водой. Чайка-легавый орала не переставая, и его мысль-легавый, такая же мономанка, металась у него в голове туда-сюда и визжала: «Ведь есть же кость в свином пятачке, ведь есть же кость в кошачьем пенисе».
Эти свежие знания очень занимали Адамберга, пока он брел вдоль темно-зеленой беспокойной реки. Мало кто, наверное, знает, что в кошачьем пенисе есть кость. А как она называется? Поди знай. Какой она формы? Поди знай. Наверное, что-то необычное, вроде пятачковой кости. Должно быть, ее первооткрыватели гадали, как вклинить свою находку в гигантский пазл природы. Пристроить к голове какого-нибудь зверя? Может, ее делали предметом культа, как клык нарвала, водруженный на лоб единорога? Человек, вынувший кость из Нарцисса, был мастером своего дела. А вдруг он хотел просто пополнить свою коллекцию? Собирают же ракушки? Ради их красоты? Редкости? В качестве талисмана? Вспомнив урок, преподанный им сыну, Адамберг вынул мобильник и набрал Данглара.
– Капитан, на что похожа кость из кошачьего пениса? Она красивая? Гармоничная?
– Не особенно. Немножко странная, как все половые косточки.
«Все половые косточки?» – повторил про себя Адамберг, растерявшись при мысли, что некоторые детали человеческой анатомии тоже могли ускользнуть от его внимания. Он слышал, как Данглар печатал что-то на компьютере, возможно, протокол их экспедиции в Оппортюн, – он явно позвонил не вовремя.
– Боже мой, – сказал Данглар, – не можем же мы всю жизнь провести за разговорами об этом треклятом коте? Даже если его звали Нарцисс.
– Еще минутку. Меня это нервирует.
– А котов – нет. Им, напротив, это облегчает жизнь.
– Я не про то. Почему вы говорите – все половые косточки?
Сдавшись, Данглар оторвался от компьютера. По крику чаек в телефоне он тут же догадался, где именно шляется комиссар и в каком состоянии он пребывает – речной ветер по сравнению с ним был сама невозмутимость.
– Как все половые косточки плотоядных, – уточнил он, чеканя слова, словно втолковывая урок двоечнику. – У всех плотоядных есть такая косточка, – добавил он, чтобы урок усвоился лучше. – У ластоногих, кошачьих, виверровых, хорьковых и так далее.
– Данглар, я теряюсь.
– У всех плотоядных. У моржей, генет, барсуков, куниц, медведей, львов и т.д.
– А почему мы этого не знаем? – спросил Адамберг, шокированный собственным невежеством. – И почему вдруг у плотоядных?
– Так природа захотела. А она, дама справедливая, слегка подсобила хищникам. Их немного, и им приходится прикладывать много усилий, чтобы размножиться и выжить.
– И что же в ней такого странного?
– Она уникальна тем, что не подчиняется никаким законам симметрии, ни билатеральной, ни осевой. Она кривая, слегка закрученная, сустава нет ни снизу, ни сверху, зато на дистальной оконечности имеется небольшая выемка.
– Где-где?
– На кончике.
– По-вашему, она такая же странная, как пятачковая?
– Если угодно. Поскольку в человеческом теле ей нет аналога, обнаружение половой косточки медведя или моржа повергало средневекового человека в недоумение. Как и вас.
– Почему моржа или медведя?
– Потому что она у них большая и ее, следовательно, легче найти. В лесу, на берегу. Но про кошачью половую косточку знали еще меньше. Это же несъедобное животное, и его скелет плохо изучен.
– Но свинину-то едят. А про пятачковую кость никто не знает.
– Потому что она утоплена в хрящах.
– Не думаете ли вы, капитан, что тип, укравший половую косточку Нарцисса, собирает коллекцию?
– Понятия не имею.
– Сформулирую иначе: не считаете ли вы, что эта кость для кого-то может представлять ценность?
Данглар что-то буркнул в ответ – свидетельство того, что он либо в этом сомневался, либо просто устал.
– Все загадочное и редкое может иметь какую-то ценность. Собирают же некоторые гальку в реках. Или отрубают рога у оленя. Мы недалеко ушли от мракобесия. В этом наше величие и беда.
– Моя галька вам не по душе?
– Меня беспокоит, что вы выбрали камешек с черной полосой посередине.
– Потому что у вас лоб пересекает морщина стресса.
– Вы к коллоквиуму вернетесь?
– Видите, как вы переживаете. Конечно, вернусь.
Адамберг поднялся по каменным ступенькам, засунув руки в карманы. Данглар был недалек от истины. Чего, собственно, он добивался, собирая камешки? Какую ценность они представляли для него, вольнодумца, чуждого всякого суеверия? О боге он думал только в те мгновения, когда сам чувствовал себя богом. Это с ним редко случалось, разве что в сильную грозу, по возможности ночью. Тогда он начинал повелевать небом, направлял молнии, руководил бурными потоками и настраивал музыку потопа. Мимолетные волнующие выплески будили в нем мужскую мощь, иногда очень кстати. Адамберг внезапно замер посреди дороги. Мужская мощь. Кот. Кость в пятачке. Рака с мощами. Стая мыслей послушно влетела в вольер.
XXXII
Адамберг молча пересек Зал соборов, когда там уже расставляли стулья для шестичасового коллоквиума. Данглар мельком взглянул на комиссара и по блеску, который, подобно расплавленной материи, перекатывался у него под кожей, понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Что происходит? – спросил Вейренк.
– Он поймал идею из воздуха, в стае чаек. Птичья какашка, упавшая сверху, взмах крыла между небом и землей.
Вейренк, посмотрев на Адамберга, восхищенно покачал головой, и на секунду подозрения Данглара рассеялись. Но майор тут же призвал их к порядку. Восхищение врагом не лишает его статуса врага, напротив. Майор был уверен, что Вейренк видел в комиссаре идеальную добычу, равного противника – юный главарь, стоявший когда-то в тени орехового дерева, превратился в начальника уголовного розыска.
Адамберг открыл собрание, раздав каждому снимки эксгумации в Оппортюн, смотреть на которые было невозможно. Жесты его были скупы и сосредоточенны, и все поняли, что в расследовании произошел поворот. Комиссар редко устраивал коллоквиумы в конце дня.
– Нам не хватало убийцы, жертв и мотива. Теперь у нас есть и то, и другое, и третье.
Адамберг подпер ладонями щеки, раздумывая, с чего начать. Он не любил и не умел подводить итоги. В этом деле ему всегда приходил на выручку Данглар, словно деревенский разметчик, помогая устанавливать связи, выруливать из виражей и возвращаться к пройденному.
– Жертвы, – предложил Данглар.
– Элизабет Шатель и Паскалина Виймо умерли не случайно. Их убили. Сегодня после обеда Ретанкур привезла доказательство из жандармерии Эвре. Камень, который якобы свалился с южной стены церкви прямо на голову Паскалине, к этому моменту лежал на земле по меньшей мере два месяца. Пока он валялся в траве, на одной из его сторон вырос черноватый лишайник.
– А камень не мог самостоятельно вспрыгнуть на голову Паскалины, – сказал внимательно слушавший Эсталер.
– Правильно, бригадир. Этим камнем ей размозжили голову. Из чего следует, что в машине Элизабет повредили тормоз, спровоцировав смертельную аварию на автостраде.
– Девалон не обрадуется, – заметил Меркаде. – Это называется запороть дело.
Данглар улыбнулся, грызя карандаш, – ему было приятно, что воинственная нерадивость Девалона его же и подставила.
– Почему Девалону не пришло в голову осмотреть камень? – спросил Вуазне.
– Потому что он туп как баран, судя по тому, что говорят о нем местные, – объяснил Адамберг. – И еще потому, что у Паскалины Виймо не было никаких причин быть убитой.
– Каким образом вы вышли на ее могилу? – спросил Морель.
– Случайно, судя по всему.
– Этого не может быть.
– Вот именно. Я полагаю, что меня сознательно направили на кладбище Оппортюн. Убийца наводит нас на след, зная, что намного опережает нас.
– Зачем?
– Не знаю.
– Жертвы, – напомнил Данглар. – Паскалина и Элизабет.
– Они были приблизительно одного возраста. Жизнь их протекала без эксцессов и без мужчин, обе были девственницами. Могилу Паскалины постигла та же судьба, что и могилу в Монруже. Гроб открыли, но труп не трогали.
– Девственность – мотив преступлений? – спросил Ламар.
– Нет, это критерий выбора, но не мотив.
– Не понимаю, – сказал, нахмурившись, Ламар. – Она убивает девственниц, но это не является ее целью?
Отвлекаясь на эти вопросы, Адамберг потерял нить и кивком передал эстафету Данглару.
– Вы помните заключения судебного медика, – начал майор. – Диала и Пайка были убиты женщиной ростом около 1,62, без особых примет – она педантична, стремится к совершенству, умеет обращаться со шприцем, умело орудует скальпелем и носит синие кожаные туфли. Подошвы туфель были натерты воском – возможно, это свидетельство патологической диссоциации, во всяком случае, налицо желание отделить себя от почвы своих преступлений. Клер Ланжевен, медсестра и ангел смерти, отвечает всем этим характеристикам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Данглар счел, что придумка Ретанкур была, возможно, почище кулаков Девалона.
– И вот еще что. Я понял, что случилось с Нарциссом.
Да, грустно подумал Данглар, все это знают уже две тысячи лет. Нарцисс влюбился в свое отражение в реке, наклонился, чтобы поймать его, и утонул.
– Ему не яйца отрезали, а член, – объяснил Адамберг.
– Так, – произнесла Ретанкур. – Во что мы вляпались?
– В чудовищную мерзость. Возвращайтесь скорее, кот уже сам не свой.
– Потому что я уехала без предупреждения. Дайте мне его.
Адамберг встал на колени и сунул мобильник в ухо коту. Он знал пастуха, который звонил главной овце в стаде для поддержки ее душевного равновесия, так что его уже ничто не удивляло. Он даже помнил, как звали овцу, – Жорж Санд. Возможно, в один прекрасный день кости Жорж попадут в раку со святыми мощами. Развалившись на спине, кот слушал, как лейтенант объясняла ему, что скоро вернется.
– Может, и мне расскажете? – спросил Данглар.
– Обе женщины были убиты, – вставая, сказал Адамберг. – Соберите всех – через два часа коллоквиум.
– Убили? Ради одного только удовольствия вскрыть их могилы три месяца спустя?
– Знаю, Данглар, все это не лезет ни в какие ворота. Равно как и оскопление кота.
– В этом как раз больше смысла, – возразил Данглар, который замыкался в храме знаний, словно в монастыре, как только терял почву под ногами. – Мои знакомые зоологи придавали этому большое значение.
– И зачем это нужно?
– Чтобы вынуть кость. В кошачьем пенисе есть кость.
– Не издевайтесь, Данглар.
– Ну в свином же пятачке она есть.
XXXI
Адамберг медленно спустился к Сене, наблюдая за чайками, кружившими вдалеке. Парижская река, какой бы вонючей она ни бывала в иные дни, служила ему плавучим убежищем, где он мог спокойно отдаться течению своих неразумных и безмозглых мыслей. Он выпускал их на волю, словно стаю птиц, и они разлетались по небу, забавляясь и кувыркаясь на ветру. Как ни странно, генерировать безмозглые мысли было любимым занятием Адамберга. Оно становилось жизненно важным, когда в его голове скапливалось слишком много элементов, утрамбованных в компактные пачки, из-за которых окончательно стопорилась его способность к действию. И ему ничего не оставалось, как разъять голову на две половинки и выпустить все содержимое наружу, без разбору. Что и происходило в настоящий момент с завидной легкостью, пока он спускался по ступенькам на берег.
В этой стае мыслей всегда попадалась одна особенно упрямая, словно чайка, которой поручено было следить за поведением всей группы. Что-то вроде мысли-босса, мысли-полицейского – она из кожи вон лезла, чтобы уследить за товарками и не дать им перейти границы реальности. Комиссар поискал в небе чайку, исполнявшую сегодня роль жандарма-мономана. И тут же нашел ее – она как раз устраивала разнос какой-то девчонке, которая, забыв о своих прямых обязанностях, боролась с встречным ветром. Потом она рванула к другой остолопке, пролетавшей на бреющем полете над грязной водой. Чайка-легавый орала не переставая, и его мысль-легавый, такая же мономанка, металась у него в голове туда-сюда и визжала: «Ведь есть же кость в свином пятачке, ведь есть же кость в кошачьем пенисе».
Эти свежие знания очень занимали Адамберга, пока он брел вдоль темно-зеленой беспокойной реки. Мало кто, наверное, знает, что в кошачьем пенисе есть кость. А как она называется? Поди знай. Какой она формы? Поди знай. Наверное, что-то необычное, вроде пятачковой кости. Должно быть, ее первооткрыватели гадали, как вклинить свою находку в гигантский пазл природы. Пристроить к голове какого-нибудь зверя? Может, ее делали предметом культа, как клык нарвала, водруженный на лоб единорога? Человек, вынувший кость из Нарцисса, был мастером своего дела. А вдруг он хотел просто пополнить свою коллекцию? Собирают же ракушки? Ради их красоты? Редкости? В качестве талисмана? Вспомнив урок, преподанный им сыну, Адамберг вынул мобильник и набрал Данглара.
– Капитан, на что похожа кость из кошачьего пениса? Она красивая? Гармоничная?
– Не особенно. Немножко странная, как все половые косточки.
«Все половые косточки?» – повторил про себя Адамберг, растерявшись при мысли, что некоторые детали человеческой анатомии тоже могли ускользнуть от его внимания. Он слышал, как Данглар печатал что-то на компьютере, возможно, протокол их экспедиции в Оппортюн, – он явно позвонил не вовремя.
– Боже мой, – сказал Данглар, – не можем же мы всю жизнь провести за разговорами об этом треклятом коте? Даже если его звали Нарцисс.
– Еще минутку. Меня это нервирует.
– А котов – нет. Им, напротив, это облегчает жизнь.
– Я не про то. Почему вы говорите – все половые косточки?
Сдавшись, Данглар оторвался от компьютера. По крику чаек в телефоне он тут же догадался, где именно шляется комиссар и в каком состоянии он пребывает – речной ветер по сравнению с ним был сама невозмутимость.
– Как все половые косточки плотоядных, – уточнил он, чеканя слова, словно втолковывая урок двоечнику. – У всех плотоядных есть такая косточка, – добавил он, чтобы урок усвоился лучше. – У ластоногих, кошачьих, виверровых, хорьковых и так далее.
– Данглар, я теряюсь.
– У всех плотоядных. У моржей, генет, барсуков, куниц, медведей, львов и т.д.
– А почему мы этого не знаем? – спросил Адамберг, шокированный собственным невежеством. – И почему вдруг у плотоядных?
– Так природа захотела. А она, дама справедливая, слегка подсобила хищникам. Их немного, и им приходится прикладывать много усилий, чтобы размножиться и выжить.
– И что же в ней такого странного?
– Она уникальна тем, что не подчиняется никаким законам симметрии, ни билатеральной, ни осевой. Она кривая, слегка закрученная, сустава нет ни снизу, ни сверху, зато на дистальной оконечности имеется небольшая выемка.
– Где-где?
– На кончике.
– По-вашему, она такая же странная, как пятачковая?
– Если угодно. Поскольку в человеческом теле ей нет аналога, обнаружение половой косточки медведя или моржа повергало средневекового человека в недоумение. Как и вас.
– Почему моржа или медведя?
– Потому что она у них большая и ее, следовательно, легче найти. В лесу, на берегу. Но про кошачью половую косточку знали еще меньше. Это же несъедобное животное, и его скелет плохо изучен.
– Но свинину-то едят. А про пятачковую кость никто не знает.
– Потому что она утоплена в хрящах.
– Не думаете ли вы, капитан, что тип, укравший половую косточку Нарцисса, собирает коллекцию?
– Понятия не имею.
– Сформулирую иначе: не считаете ли вы, что эта кость для кого-то может представлять ценность?
Данглар что-то буркнул в ответ – свидетельство того, что он либо в этом сомневался, либо просто устал.
– Все загадочное и редкое может иметь какую-то ценность. Собирают же некоторые гальку в реках. Или отрубают рога у оленя. Мы недалеко ушли от мракобесия. В этом наше величие и беда.
– Моя галька вам не по душе?
– Меня беспокоит, что вы выбрали камешек с черной полосой посередине.
– Потому что у вас лоб пересекает морщина стресса.
– Вы к коллоквиуму вернетесь?
– Видите, как вы переживаете. Конечно, вернусь.
Адамберг поднялся по каменным ступенькам, засунув руки в карманы. Данглар был недалек от истины. Чего, собственно, он добивался, собирая камешки? Какую ценность они представляли для него, вольнодумца, чуждого всякого суеверия? О боге он думал только в те мгновения, когда сам чувствовал себя богом. Это с ним редко случалось, разве что в сильную грозу, по возможности ночью. Тогда он начинал повелевать небом, направлял молнии, руководил бурными потоками и настраивал музыку потопа. Мимолетные волнующие выплески будили в нем мужскую мощь, иногда очень кстати. Адамберг внезапно замер посреди дороги. Мужская мощь. Кот. Кость в пятачке. Рака с мощами. Стая мыслей послушно влетела в вольер.
XXXII
Адамберг молча пересек Зал соборов, когда там уже расставляли стулья для шестичасового коллоквиума. Данглар мельком взглянул на комиссара и по блеску, который, подобно расплавленной материи, перекатывался у него под кожей, понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Что происходит? – спросил Вейренк.
– Он поймал идею из воздуха, в стае чаек. Птичья какашка, упавшая сверху, взмах крыла между небом и землей.
Вейренк, посмотрев на Адамберга, восхищенно покачал головой, и на секунду подозрения Данглара рассеялись. Но майор тут же призвал их к порядку. Восхищение врагом не лишает его статуса врага, напротив. Майор был уверен, что Вейренк видел в комиссаре идеальную добычу, равного противника – юный главарь, стоявший когда-то в тени орехового дерева, превратился в начальника уголовного розыска.
Адамберг открыл собрание, раздав каждому снимки эксгумации в Оппортюн, смотреть на которые было невозможно. Жесты его были скупы и сосредоточенны, и все поняли, что в расследовании произошел поворот. Комиссар редко устраивал коллоквиумы в конце дня.
– Нам не хватало убийцы, жертв и мотива. Теперь у нас есть и то, и другое, и третье.
Адамберг подпер ладонями щеки, раздумывая, с чего начать. Он не любил и не умел подводить итоги. В этом деле ему всегда приходил на выручку Данглар, словно деревенский разметчик, помогая устанавливать связи, выруливать из виражей и возвращаться к пройденному.
– Жертвы, – предложил Данглар.
– Элизабет Шатель и Паскалина Виймо умерли не случайно. Их убили. Сегодня после обеда Ретанкур привезла доказательство из жандармерии Эвре. Камень, который якобы свалился с южной стены церкви прямо на голову Паскалине, к этому моменту лежал на земле по меньшей мере два месяца. Пока он валялся в траве, на одной из его сторон вырос черноватый лишайник.
– А камень не мог самостоятельно вспрыгнуть на голову Паскалины, – сказал внимательно слушавший Эсталер.
– Правильно, бригадир. Этим камнем ей размозжили голову. Из чего следует, что в машине Элизабет повредили тормоз, спровоцировав смертельную аварию на автостраде.
– Девалон не обрадуется, – заметил Меркаде. – Это называется запороть дело.
Данглар улыбнулся, грызя карандаш, – ему было приятно, что воинственная нерадивость Девалона его же и подставила.
– Почему Девалону не пришло в голову осмотреть камень? – спросил Вуазне.
– Потому что он туп как баран, судя по тому, что говорят о нем местные, – объяснил Адамберг. – И еще потому, что у Паскалины Виймо не было никаких причин быть убитой.
– Каким образом вы вышли на ее могилу? – спросил Морель.
– Случайно, судя по всему.
– Этого не может быть.
– Вот именно. Я полагаю, что меня сознательно направили на кладбище Оппортюн. Убийца наводит нас на след, зная, что намного опережает нас.
– Зачем?
– Не знаю.
– Жертвы, – напомнил Данглар. – Паскалина и Элизабет.
– Они были приблизительно одного возраста. Жизнь их протекала без эксцессов и без мужчин, обе были девственницами. Могилу Паскалины постигла та же судьба, что и могилу в Монруже. Гроб открыли, но труп не трогали.
– Девственность – мотив преступлений? – спросил Ламар.
– Нет, это критерий выбора, но не мотив.
– Не понимаю, – сказал, нахмурившись, Ламар. – Она убивает девственниц, но это не является ее целью?
Отвлекаясь на эти вопросы, Адамберг потерял нить и кивком передал эстафету Данглару.
– Вы помните заключения судебного медика, – начал майор. – Диала и Пайка были убиты женщиной ростом около 1,62, без особых примет – она педантична, стремится к совершенству, умеет обращаться со шприцем, умело орудует скальпелем и носит синие кожаные туфли. Подошвы туфель были натерты воском – возможно, это свидетельство патологической диссоциации, во всяком случае, налицо желание отделить себя от почвы своих преступлений. Клер Ланжевен, медсестра и ангел смерти, отвечает всем этим характеристикам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48