Кабели. Повсюду.
Я распахнул заднюю дверцу и осторожно, как только мог, усадил девочку на сиденье. Оставив дверцу открытой, я бросился к дому, зовя Зандта.
В голове у меня вертелась лишь одна мысль: Бобби убит.
В передней никого не было. Не было на полу и пистолета Зандта. Я пробежал по комнатам, продолжая кричать, с пистолетом в руке, сгорая от стыда за самого себя, каким я был две минуты назад. Я не сделал этого, не застрелил своего брата. Но теперь я мог это сделать. Я знал, что могу. Могу прямо сейчас.
Позади меня послышался звук бегущих ног, и в заднюю приемную ворвался Зандт, устремившись прямо ко мне. В последнее мгновение я вспомнил, на кого похож, и закричал:
– Это я, Джон, это не он, это я!
По лицу Зандта текла кровь. Он остановился, держа ствол в дюйме от моей головы, уже наполовину нажав на спуск.
– Посмотри на одежду, Джон, посмотри на мою одежду, черт бы тебя побрал!
Мгновение поколебавшись, Зандт оттолкнул меня в сторону и попытался пробежать мимо. Я обхватил его рукой за шею.
– Там, на улице, Нина. Бобби убит. Нам нужно ехать.
Зандт ударил меня локтем в живот, отбросив назад. Я снова схватил его и, повернув лицом к себе, закричал:
– Здесь все заминировано! Если мы не уедем, с нами покончено. И он убьет Сару.
Зандт на долю секунды расслабился, и я потащил его в переднюю, к входной двери, к льющемуся сквозь нее свету фар.
Снаружи Нина уже заводила двигатель, но Зандт продолжал сопротивляться, словно медведь, пытаясь освободиться от руки, удерживающей его за шею. На секунду мне показалось, что в доме мелькнула чья-то тень, но она тут же исчезла.
Когда мы оказались на улице, Зандт, похоже, начал осознавать, что в мире существуют и другие люди, кроме того единственного, которого он должен был убить. Я втолкнул его в машину и, нагнувшись, поднял кое-что с земли.
Зандт неохотно забрался на заднее сиденье, крича, ругаясь и колотя кулаками по спинке сиденья перед ним. Нина осела набок, на место для пассажиров. Забравшись на место водителя, я усадил ее прямо и пристегнул ремнями.
Я со всей силы вдавил педаль газа. Машина проехала задом по мокрой траве, и я развернул ее. Нина ударилась о дверцу и начала стонать, размеренно, но тихо.
– Держи Сару, – крикнул я Зандту, застегивая ремень, и мы на полной скорости понеслись через Холлс, мимо молчаливых домов со всеми их сокровищами.
Мне казалось, будто я слышу хруст костей под колесами, но, возможно, это была лишь иллюзия, и я надеялся, что Зандт его не слышит. Точно так же я надеялся, что на самом деле не видел того, что мне померещилось, – силуэтов небольшой группы людей, стоявших на краю одного из холмов, окружавших луг, и смотревших на нас сверху.
Мы ехали очень быстро, и вряд ли я на самом деле мог увидеть нечто подобное. Когда я обернулся, там уже никого не было.
Я направил машину в дыру, проделанную Ниной, и почти попал в нее. Мимо ветрового стекла пролетели обломки досок. Куда хуже показался неприятный скрежет, раздавшийся, когда рама ударилась об один из столбиков по другую сторону, но машина продолжала ехать. Она едва не опрокинулась на левом повороте со стоянки, и я уже подумал, что все напрасно, но мне удалось снова ее выровнять и вывести через ворота, а потом направо, на ведшую отсюда дорогу. Я снова едва не разбил машину сразу за поворотом, где Гарольд Дэвидс оставил свой автомобиль, но мне удалось в него вписаться, хотя машину и занесло.
Мы преодолели еще несколько крутых поворотов, набирая скорость, пока наконец не оказались на длинной прямой, уходившей к деревьям, заслонявшим шоссе. Я даже не пытался вписаться в последний поворот, зная, что мне это все равно не удастся, и вместо этого направил машину прямо через деревья, находя достаточно широкие промежутки, чтобы проехать на другую сторону, подпрыгивая на ухабах. Где-то по пути осколок камня пробил заднюю шину, и мне ничего не оставалось, как пытаться удержать машину, пока она катилась по последнему склону, а затем проломила низкое ограждение со скрежетом рвущегося металла.
Машина заскользила по обледеневшей дороге и въехала в реку Галлатин, мелкую, быструю и холодную. На мгновение наступила тишина, и мы поняли, что все еще живы. А потом весь мир будто взорвался.
Пригнувшись и сжавшись в комок, я не видел ничего, кроме яркого зарева, вспыхнувшего над холмами, словно новая заря.

Эпилог
Хума, Луизиана
Мотель этот небольшой, и в номерах здесь не обслуживают. У меня крошечная комната в конце ряда таких же комнатушек, тянущегося от пыльного холла, тоже маленького. Телевизор старый и дерьмовый. В бассейне есть вода, но никто в нем не плавает. И уж в любом случае не я.
Завтра рано утром я поеду дальше. Я помню название городка, где живет мать Бобби, и примерно помню описание улицы, где он вырос. Думаю, мне удастся ее найти. Я бы хотел рассказать ей о сыне. Кем он был, каким он был хорошим человеком, и как он умер. Возможно, я даже сумею найти кладбище, где похоронен его отец.
* * *
Десять дней назад я сидел в машине, в Санта-Монике, и смотрел, как Джон и Нина ведут девочку к двери. Сара держала обоих за руки; Нина шла слева, поскольку правая рука у нее висела на перевязи. Сара была все еще очень бледна и слаба, но выглядела намного лучше, чем тогда, когда мы доставили ее и Нину в больницу в Юте. Дежурный врач хотел вызвать полицию. Насколько он мог понять, Саре не давали ничего, кроме воды с добавлением свинца и ряда других веществ, некоторые из них являлись биологическими агентами, применявшимися для генной терапии. Чего намеревались достичь таким путем, кроме острого отравления, – он не был готов даже предположить. Джон, однако, уже знал, что тела других жертв Человека прямоходящего носили следы аналогичных попыток создать подобных ему с помощью травм головы и сексуального насилия.
Нина воспользовалась своим удостоверением, не дав этой истории стать национальным достоянием. Врачи поместили Сару и Нину в больницу на неделю, но на следующее утро мы с Джоном приехали и тайком забрали их обеих. Да, они еще нуждались в лечении, но оставаться в одном месте было слишком рискованно. Зандт позвонил Майклу Беккеру, сообщив ему о своем приезде, а потом мы сели в машину и поехали.
Мы направились прямо через Юту, Неваду и Калифорнию, а потом через Лос-Анджелес в Санта-Монику. Я и Зандт вели машину по очереди. Хотя Сара большую часть пути спала, я успел немного с ней познакомиться. Она оказалась весьма приятной девочкой и сказала, что я совсем не такой, как все, что весьма помогло мне обрести присутствие духа. Я верю, что со временем все у нее устроится, и готов лично побиться об заклад, что в следующий раз, когда она отправится в город пообедать (вероятно, где-нибудь лет через сорок, если позволит отец), она возьмет себе не салат, а гамбургер – именно так, как ей хочется.
Когда они подошли к крыльцу дома Беккеров, Нина отпустила руку Сары и нажала кнопку звонка. Несколько мгновений продолжалась немая сцена, а затем дверь открылась, и начались слезы, поцелуи и объятия, вынудившие меня отвести взгляд. Некоторое время я смотрел в ветровое стекло, вспоминая последние обращенные ко мне слова девочки.
Когда я снова обернулся, Нина шла к машине, опустив голову. Зандт все еще стоял рядом с Беккерами. Сара наконец отпустила его и пошла к родителям. Майкл Беккер пожал Зандту руку, и они обменялись несколькими словами, которых я не слышал.
Джон отошел назад, позволяя семье пройти в дом. Он некоторое время стоял неподвижно, даже после того, как дверь закрылась. Потом вернулся в машину, и мы уехали. Сейчас он во Флориде, в гостях у своей бывшей жены.
Когда я увидел его реакцию на свитер, я пожалел, что вместо него не поднял тогда с земли одну из костей. Тогда я действовал, не вполне соображая, скорее подсознательно чувствуя, что он, возможно, захочет забрать оттуда что-то с собой. Но, полагаю, свитер поможет им забыть прошлое и давнюю ссору. Мы договорились, что какое-то время спустя встретимся снова, обменявшись номерами сотовых телефонов. Похоже, он не держит на меня зла за то, что я не сумел воспользоваться своим пистолетом в Холлсе.
Но, думаю, все это может и подождать. Надеюсь, что в первую очередь он снова встретится с Ниной, после того как она приведет в порядок свои дела. Глядя на них двоих, стоящих на крыльце, я увидел нечто, к чему, надеюсь, они придут и сами. Что они уже вместе.
* * *
Порой, когда я еду слишком долго, я ловлю себя на том, что смотрю прямо перед собой, но не вижу того, что находится за стеклом, лишь позволяю мчащемуся изображению проноситься через мой мозг, словно обрывку фильма. Иногда я думаю о «соломенных людях», пытаясь понять, что правда, а что нет. Мне хочется верить, что за всем этим лежит нечто более непостижимое, чем «Манифест человечества»; что содержащиеся в нем идеи – лишь попытка безумца объяснить те противоречия, к которым мы все привыкли.
Но потом мне приходит в голову, что книга, которую многие считают первым в истории романом, «Дневник чумного года» Даниэля Дефо, была написана после эпидемии, пронесшейся по всей Европе, вина за которую могла быть возложена именно на наш образ жизни, бок о бок друг с другом; и что наши основные средства развлечения, кино и телевидение, расцвели буйным цветом сразу после мировых войн. Я начинаю задумываться, не стали ли вымышленные пейзажи и фантастические проекты столь важны для нас, как только мы начали жить вместе в городах, и не объясняет ли это возникновение примерно в то же самое время организованных религий.
Чем больше стеснены наши жизненные условия, тем большей независимости нам хочется, тем важнее для нас становятся наши мечты – почти так, как если бы все это объединяло нас, помогало нам стремиться к чему-то такому, чего нам не хватает, подталкивало нас к мысли о более совершенном человечестве.
Сейчас, когда Интернет охватил весь земной шар, связывая всех еще сильнее, я думаю о том, не случайно ли примерно в это же время мы расшифровали наш генетический код и начали пытаться что-то в нем менять. Чем ближе мы оказываемся друг к другу, тем больше, похоже, нам необходимо понять, что же мы из себя представляем. Надеюсь, мы все же знаем, что делаем с собственными генами, и когда мы начнем избавляться от того, что сочтем неудачным, несовершенным, мы не уничтожим то, что делает нас жизнеспособными. Надеюсь, решающую роль все же будет играть наше будущее, а не прошлое. И я надеюсь, что теперь, когда я понимаю, что в моей жизни чего-то не хватает, я буду продолжать его поиски, даже если буду знать, что это лишь мечта, которую невозможно реализовать.
Иначе мы станем «соломенными людьми», брошенными посреди пустых полей, куда даже не залетают птицы, в ожидании бесконечного лета, когда уже наступила зима. Учитывая, как мы живем сейчас, столь далеко от когда-то верного образа жизни, еще удивительно, что нам столь хорошо удается выживать. Мы мечтаем о том, чтобы наши мечты поддерживали нас здоровыми, а также живыми. Как когда-то сказал отец – дело не в том, чтобы выиграть, но в том, чтобы верить, что твой выигрыш где-то существует.
Часто я думаю о нем и о матери, о двоих, которых больше нет в живых. Их смерть, как и любая смерть, непоправима и необратима, и ничего уже не изменишь. Невозможно поймать смерть и преподать ей урок, так же как невозможно поймать несчастье или разочарование, так же как мы не смогли поймать Человека прямоходящего или группу, которую он возглавлял. Возможно, когда-нибудь нам это удастся, а возможно, и нет. Возможно, подобные им будут существовать всегда. Сейчас я этого не знаю, так же как не знаю и того, было ли разрушение Холлса лишь успешной попыткой уничтожить все улики, или же взрыв должен был стронуть с места большое озеро расплавленной лавы, набирающее силу под Йеллоустоуном, – и таким образом уничтожить нашу культуру и фермы западного мира, вернув нас к образу жизни, столь почитаемому «соломенными людьми».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56