Пришла дочка почтмейстера с письмом, и я, оставив матушку читать его, отправился в кухню – послушать, как Сьюки, ощипывая гуся для завтрашнего обеда и измельчая пряности для начинки и глинтвейна, рассказывает истории о привидениях. В комнате витал аромат корицы и гвоздики, но мне не хватало миссис Белфлауэр, и я был уверен, что, несмотря на все наши старания, обеду будет далеко до прежних. Биссетт штопала чулки и делала вид, что рассказы Сьюки ее не интересуют, но время от времени, не удержавшись, отпускала неодобрительное или скептическое замечание.
– И с того времени по сейчас никто в деревне больше его не видел, – заключила Сьюки особенно жуткую историю 00 Исчезновении нечестивого церковного сторожа.
– Бред собачий, – проворчала Биссетт. – Нашла тоже чем забивать ребенку голову.
Тут в кухню вошла матушка.
– Джонни, – проговорила она, – пойдем? Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Мы вернулись в общую комнату и удобно устроились в оконной нише. При слабом наружном свете нам было видно, как падает за окном снег, словно добиваясь, неспешно и втихомолку, какой-то цели.
– Сыночек, – начала матушка, – ума не приложу, что мне делать с этим письмом от мистера Сансью.
– Скоро мы получим деньги?
– Понятия не имею. Послушай, я прочту тебе выдержку: «Лишение права выкупа закладной, следующее за обманом доверия подрядчика, – это случай, не предусмотренный в рамках почитаемого принципа, что – благие небеса, Джонни! – «Crastinus enim dies solicitus erit sibi ipsi. Sufficit diei malitia sua»…» По-моему, это латынь. «Тем не менее такого развития событий можно избежать, если нынешние акционеры согласятся увеличить капитал компании, ввиду чего настоятельнейшим образом рекомендую вам сделать дополнительное вложение в размере пятисот фунтов. Прилагаю на подпись соответствующие документы». Ну, что ты думаешь, Джонни?
– Мама, мне сдается, что-то там не заладилось.
– Не может такого быть, иначе зачем он предлагает нам внести еще деньги?
– Чтобы спасти те, которые мы уже вложили. Но, думаю, не стоит швырять хорошие деньги вслед плохим.
Это было любимое присловье Биссетт.
– Но тогда, если ты прав, мы можем потерять все, что вложили!
– Правда, но ведь ты говорила, что мы можем себе позволить потерять триста фунтов.
– Ну да, говорила. – Матушка опустила глаза и покраснела. – Но, видишь ли, Джонни, на самом-то деле денег больше.
Она заколебалась.
– Ты хочешь сказать, мы потеряем и те деньги, которые могли бы заработать, если все пройдет хорошо?
– Да, как раз это я и имела в виду. Так не думаешь ли ты, что нам нужно еще рискнуть?
– Да, наверное.
– Очень хорошо. Поступим так, как советует мистер Сансью, и вложим еще пятьсот фунтов.
Матушка немедленно села за секретер писать письмо и сказала мне, чтобы я попросил Сьюки вечером, по дороге домой, занести его на почту (по случаю праздника Сьюки было позволено провести ночь дома, с семьей).
Едва матушка запечатала письмо сургучом, как послышался топот и в комнату ворвалась Сьюки:
– Мэм, идемте быстрей! Пожалуйста!
– Что случилось? – встрепенулась матушка.
– У задней двери двое привидений ломятся в дом!
– Не будь дурочкой, Сьюки. Сама знаешь: напугалась из-за собственных рассказов, так?
– Нет, мэм, они настоящие. Мы как раз там сидели и слышим, кто-то скребется в дверь. Гляжу я в окошко, а там… – Она осеклась и продолжила дрожащим голосом: – Там две как есть бледнющие рожи, ей-ей.
Матушка обратила ко мне испуганный взгляд, у меня тоже задрожали поджилки, но, памятуя о своем долге как единственного в доме мужчины, я храбро (по крайней мере – на вид) возглавил шествие, которое замкнула Сьюки.
В кухне мы застали Биссетт – стоя у открытой задней двери, она кричала в темноту: «Убирайтесь!»
– Кто там? – спросила матушка.
– Двое бездельников явились побираться, миссис Мелламфи, – пояснила Биссетт, едва повернув голову. Потом вновь закричала в дверь: – Не слышали, что ли? Чтоб сию минуту вас здесь не было!
– Пусть войдут, – проговорила матушка. – Нельзя гнать людей от порога в рождественскую ночь, а тем более в такую непогоду.
– По мне, так неправильно вы поступаете, мэм, – возразила Биссетт, но, видя, что матушку не переубедить, открыла дверь и отступила от порога.
Вошла женщина, одетая в длинное ветхое платье, плечи ее покрывала шаль, засыпанная снегом. Она мигнула на ярком свету и слегка пошатнулась. Искаженное лицо было бледно как смерть, и мне стало понятно, чего так испугалась Сьюки. Женщина была далеко не худой, но мышцы на ее лице ослабели и повисли. За нею вошел мальчик, судя по росту, младше меня года на два, в длинном поношенном сюртуке, который болтался на нем как на вешалке.
– Ох, бедняжки, – ужаснулась матушка и подвела их обоих к стульям, куда они опустились без сил.
Откинувшись на спинки, гости закрыли глаза, и я заметил, что оба дрожат. Измученное лицо женщины было покрыто морщинами, в волосах блестели седые пряди – она выглядела много старше моей матери.
– Мальчонка, того и гляди, сомлеет. – Сьюки робко выступила вперед.
Матушка взяла ладони женщины и стала их растирать, Сьюки, по ее примеру, занялась руками мальчика.
– Подогрейте бульону, пожалуйста, – обратилась матушка к Биссетт.
С недовольным видом Биссетт поставила на огонь бульон, поворошив прежде угли, которые с наступлением вечера сгребли в кучу.
– Что это с мальчиком? – шепотом спросил я Сьюки, потому что он, как мне показалось, лишился сознания.
– Замерз чуть не до смерти, мастер Джонни. И матушка его тоже. Посмотрите на их худые одежки. Лохмотья лохмотьями.
Женщина подняла веки и изумленно огляделась. Остановив взгляд на мальчике, она взяла у Сьюки его ладони и принялась энергично растирать. Наконец он открыл глаза. Женщина, зарыдав, схватила руку моей матушки и поцеловала.
– Спасибо, спасибо, мэм. Вы спасли нас, просто спасли.
Мать тихонько отняла руку и заботливо спросила:
– Теперь вы в состоянии поесть? Наверное, да.
Сьюки принесла миску с подогретым Биссетт бульоном, и женщина начала кормить мальчика с ложечки. Только когда он подкрепился, она и сама принялась за еду.
– По гроб жизни обязана вам, мэм, – начала она. – Если бы вы нас не спасли, не знаю, что было бы со мной и с Джоуи.
Пища и тепло оживили гостей. Я разглядел мальчика: это был красивый парнишка с большими карими глазами и чуть вздернутым носом. С лица его, однако, не сходило настороженное выражение, словно он не мог поверить, что мы не замышляем ничего плохого.
Матушка сказала:
– Вы из Лондона – как я поняла по вашей речи. Что вас занесло так далеко от дома? Да еще в непогоду и без теплой одежды? – Женщина прикрыла глаза, и матушка забеспокоилась: – Разговоры оставим до завтра. Вы слишком устали.
– Нет-нет, мэм. Я постараюсь ответить, только голова у меня идет кругом. Мы работали в Стонитоне. – (Так я обозначу названный ею промышленный город примерно в двадцати милях к северу.) – Когда мы сюда приехали, мужа наняли в большой дом в соседней деревне, но для меня с Джоуи работы не было, и потому мы отправились туда приглядеть себе место. Ну, кое-что мы вроде приискали. Но всего лишь два дня назад по почте пришла весточка, что мой Джордж услышал какие-то плохие новости и нежданно-негаданно вернулся в Лондон. Мы скоренько собрались и вчера утром вышли из Стонитона.
– Силы небесные! – воскликнула матушка. – Какой же путь вы преодолели всего за один день, да еще по такой погоде! Вы на чем-нибудь ехали?
– По большей части шли пешком, мэм, но миль пять проехали в повозке – посадил один добрый человек. Самое худшее нас ждало, когда мы вернулись в тот большой дом. Мы узнали, почему мой муж так вдруг сорвался с места… – Голос у нее задрожал, и мне показалось, что она вот-вот заплачет. Но она овладела собой и продолжила: – Он узнал, что остальные наши дети… заболели ирландской лихорадкой. У нас, знаете, еще трое. Пришлось изо всех сил торопиться назад.
– Конечно, конечно, – пробормотала матушка. – Но все равно, разумно ли было продолжать путь в метель?
– Старая леди в большом доме не разрешала нам остаться, потому что мой муж без предупреждения бросил работу, хотя молодая леди – ее, кажется, называли гувернанткой – за нас вступалась. Мы так замерзли и оголодали, что обошли в деревне много домов, но всюду говорили, что ничего для нас не могут сделать. И нам только и оставалось, что брести дальше. Когда мы добрались до дорожной заставы, я была за то, чтобы пойти в соседний большой город, но Джоуи сказал, пойдем, мол, в Мелторп, там непременно найдутся добрые люди. Джоуи тащил меня вперед, когда мне хотелось лечь в снег и умереть. Как я сказала, мэм, мы прошли без остановки всю деревню, ведь Джоуи решил, что, когда увидит дом, где мы сможем приютиться, сразу это поймет. Так мы сюда и забрели. Это провидение Божье, мэм. Иначе не назовешь.
– Нет, в самом деле. – Матушка хлопнула в ладоши. Она улыбнулась мальчику, который, как мне подумалось, смотрел чуть угрюмо. – Почему же ты выбрал именно этот дом? – спросила она.
– Так уж. – Он отвел глаза.
– Что ж, я очень рада, что ты его выбрал.
– Поздно уже, – вмешалась Биссетт. – Вам пора в дорогу.
– Конечно же нет, – воскликнула матушка. – Нечего и думать о том, чтобы сегодня пуститься в путь.
– Значит, нам можно остаться? – спросила женщина.
– Конечно. Но вот что, Сьюки, час уже поздний. Тебе пора идти, а то мистер Пассант уйдет встречать почтовую карету и до Рождества мы это письмо уже не отправим.
– Если они останутся, то пусть ночуют где-нибудь в сарае, – шепнула Биссетт матушке, так что всем было слышно.
– Нет уж. Им требуется тепло и удобное помещение.
– Постелим им здесь. Эта комната самая теплая в доме.
– Они изгваздают белье, – прошипела Биссетт.
– Ничего.
– Вы чересчур снисходительны, мэм, – негодующе проговорила Биссетт. – Я бы их на свои кровати не уложила. Нанесут еще вшей или другую какую заразу. Если уж оставлять их здесь, то пусть спят на полу. Больно вы разбрасываетесь хорошими вещами. Слишком дорого вам стоили эти простыни, чтобы вот так их выкидывать.
Хотя Биссетт и ворчала, но, видя непреклонность матушки, взялась за дело; с помощью Сьюки в кухню были принесены матрасы и белье и перед самым очагом устроены постели. Потом Сьюки получила деньги заплатить почтальону и, хорошо укутанная, отправилась с письмом на почту.
Среди ночи я отчего-то проснулся. Я не знал, было ли это сновидение или какой-то шум со стороны, и потому лежал без сна, насторожив слух. Потом я вспомнил о наших гостях, подумал, все ли у них в порядке, встал и, несмотря на холод, в одной ночной рубашке двинулся по коридору, причем без света, ощупью. Дверь матери была приоткрыта, и я услышал ее сонное дыхание. Веяло дымком, словно только-только здесь горела свеча, и тут же мне почудился чуть слышный шорох внизу. Все так же в полной темноте я крадучись спустился по лестнице и заглянул в дверь кухни. В слабых красных отсветах огня я увидел крупную фигуру женщины на соломенном тюфяке перед очагом. Но соседний тюфяк был пуст! Ощупью я перебрался в переднюю часть дома и в холле увидел, что открытая дверь общей комнаты слабо освещена. Я подошел на цыпочках и заглянул туда.
Свет шел от свечи с фитилем из ситника, которую держал мальчик. Он стоял рядом с секретером матушки и как будто обшаривал свободной рукой его крышку и бока.
– Что ты делаешь?
Он вздрогнул и, когда я вошел, обратил ко мне испуганное лицо.
– Ничего такого! Просто смотрел.
– Это понятно. Но зачем?
– Потому что в жизни не видел такого первоклассного материала. Посмотри на это дерево. Такое редко встретишь.
Я почувствовал гордость оттого, что владею подобной вещью и даже не задумываюсь.
– А зачем ты ходил в комнату моей матери?
– Ни в жизнь. Наверх я не поднимался.
– Странное дело, я почуял на площадке запах свечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99