Они могли задумать любое преступление – от аборта до взлома сейфа, обсудить тридцать три заговора, а Браун был вынужден записывать все подряд, чтобы потом кто-то, скорее всего Стив Карелла, расшифровал записи. Он уже израсходовал две кассеты.
– Привет, – сказал по-английски голос в трубке.
От неожиданности Браун чуть не упал со стула. Он выпрямился, поправил наушники, прибавил громкость и начал слушать.
– Тони? – вопросительно произнес второй голос.
– Да, кто это? – первый голос принадлежал Ла Бреске. Похоже, он недавно пришел с работы. Второй же голос...
– Это Дом.
– Кто?
– Ну, Доминик.
– А, привет, Доминик. Как дела?
– Отлично.
– Что новенького?
– Ничего. Просто решил узнать, как ты поживаешь.
После этого наступила пауза. Браун поправил наушники.
– Я в полном порядке, – наконец сказал Ла Бреска.
– Это хорошо, – отозвался Дом.
И снова пауза.
– Ну, если у тебя все... – начал Ла Бреска.
– Собственно говоря, Тони, я тут подумал...
– Что?
– Подумал, не одолжишь ли ты мне пару сотен, пока я не налажу свои дела.
– Что ты надумал?
– Две недели назад я сильно пролетел и пока не налажу...
– Ты всю жизнь налаживаешь, налаживаешь и ничего не можешь наладить, – сказал Ла Бреска.
– Это не так, Тони.
– Ладно, пусть не так. Но у меня нет двух сотен.
– У меня другие сведения, – сказал Дом.
– Правда? Какие же?
– Я слышал, ты собираешься сорвать хороший куш.
– Серьезно? И где ты это услышал?
– В одном месте. Я много где бываю и кое-что слышу.
– На этот раз ты узнал полную чушь.
– Я ведь прошу всего-навсего пару сотен до следующей недели, пока не налажу дела.
– Дом, я уже давно забыл, как выглядят сто долларов.
– Тони...
Дом замолчал, но в его молчании чувствовалась угроза. Браун это сразу заметил и с нетерпением ждал, чем кончится разговор.
– Мне все известно, – сказал Дом. И снова пауза. Браун слышал тяжелое дыхание одного из собеседников.
– Что же тебе известно?
– Насчет вашей операции.
– Что ты имеешь в виду?
– Тони, не заставляй меня говорить об этом по телефону. Вдруг нас подслушивают.
– Вот ты, значит, как?.. – сказал Тони. – Шантажируешь?
– Нет, просто я хочу, чтобы ты одолжил мне пару сотен, вот и все. Мне бы страшно не хотелось, Тони, чтобы ваши планы пошли насмарку. Честное слово!
– Значит, если у нас ничего не выйдет, мы будем знать, чьих это рук дело.
– Тони, если об этом узнал я, значит, об этом знает вся округа. Твое счастье, что легавые еще не пронюхали.
– Легавые даже не подозревают о моем существовании, – сказал Ла Бреска. – Я никогда не рисковал зря.
– Одно дело – риск, другое – удача, – загадочно произнес Дом.
– Не подначивай. Дом, ты хочешь все испортить?
– Боже упаси. Я прошу в долг две сотни – да или нет? Мне надоело торчать в этой чертовой телефонной будке. Да или нет, Тони?
– Сукин сын.
– Это означает да?
– Где мы встретимся? – спросил Ла Бреска.
* * *
В шерстяных перчатках на забинтованных руках Карелла снова лежал в проулке в засаде. Он размышлял не столько о двух юных подонках, которые чуть не сожгли его, сколько о Глухом.
Сейчас Карелла выглядел как самый последний ханыга – потрепанная одежда, разбитые ботинки, спутанные волосы, грязное лицо, запах дешевого вина. Но под старой рваной одеждой его рука в перчатке с отрезанным указательным пальцем сжимала револьвер калибра ноль тридцать восемь. Карелла был готов выстрелить в любой момент. На этот раз он никому не позволит застать себя врасплох.
Прикрыв глаза, Карелла внимательно следил за входом в проулок, но мысли его были далеко. Он думал о Глухом. Думать об этом человеке было неприятно. Вспоминались печальные события восьмилетней давности: ослепительная вспышка, ружейный выстрел, адская боль в плече и удар прикладом по голове, после чего он рухнул без сознания. Неприятно было вспоминать, как он болтался между жизнью и смертью и как противник перехитрил их, сыщиков 87-го участка. Талантливый, хладнокровный мерзавец, для которого человеческая жизнь не стоила ни гроша, Глухой, похоже, снова объявился в городе. Он напоминал робота, а Карелла побаивался тех, кто действует точно и бесстрастно, словно по программе, и не способен ни на какие чувства. Мысль о новой схватке с Глухим пугала его не на шутку. Ну, а с этой засадой все было просто. Подонки рано или поздно попадутся, потому что полагают, будто все их жертвы – беззащитные слабаки и, уж конечно, среди них не может быть детектива с револьвером. А когда «пожарников» поймают, он, Карелла, постарается встретиться с Глухим и еще раз померяется силами с высоким блондином со слуховым аппаратом.
Странное совпадение, размышлял Карелла, моя обожаемая жена Тедди тоже глухая. Но, может, Глухой только притворяется глухим и ему это нужно для маскировки? Самым печальным было то, что Глухой считал всех идиотами и олухами. Судя по его поступкам, он в этом не сомневался. И еще одно. Он действовал с такой уверенностью в успехе, что его желания, вопреки здравому смыслу, сбывались. И если в том, что все вокруг сплошные болваны, была хоть доля правды, не лучше ли поскорей заплатить ему, пока он не перестрелял всех отцов города? Он имел наглость предупредить полицию о готовящемся убийстве и сдержал свое слово. Как, черт побери, помешать ему убить еще и еще раз?
Карелла чувствовал себя идиотом, и это было неприятно.
Далеко не все дела службы приводили его в восторг. Ему не нравилось, например, валяться в темном и грязном проулке, отмораживая задницу. И все же он любил свою работу. В ней все было просто и ясно – хорошие против плохих. Он был из команды хороших. И хотя плохие так часто брали верх, что добро начинало казаться чем-то устаревшим, Карелла был по-прежнему убежден: убивать некрасиво, вламываться в чужую квартиру глубокой ночью бестактно, торговать наркотиками глупо. Драки, мошенничество, похищение детей, сутенерство и привычка плевать на тротуар не укрепляют морали и не возвышают душу.
Карелла был настоящим полицейским.
А стало быть, его тошнило от кинодетективов, где тупой следователь мешает талантливому сыщику-любителю, а из-за бесчувственного идиота-полицейского юные озорники превращаются в закоренелых преступников. Куда деваться от этих штампов? Попробовал бы какой-нибудь сценарист, подумал Карелла, полежать сегодня вечером в засаде, ожидая двух юных подонков. Но самое отвратительное в выходках Глухого было то, что из-за него эти штампы казались правдой. Стоило ему только появиться на горизонте, как лихие ребята из 87-го участка начинали выглядеть болванами.
Если он добился этого при помощи двух записок, что же будет, когда он...
Карелла содрогнулся.
* * *
Браун позвонил лейтенанту и сообщил, что его под-опечный задумал какую-то пакость. Было решено приставить к нему хвост. Наблюдать за Энтони Ла Бреской поручили Берту Клингу, поскольку Ла Бреска не знал его в лицо. Клинг с сожалением вышел на холод из уютной квартиры Синди. В Риверхеде он поставил машину напротив дома Ла Брески и стал ждать, когда тот отправится к Доминику. По словам Бернса, свидание было назначено на десять вечера. Часы Клинга показывали 21.07 – достаточно времени, чтобы замерзнуть как собака.
Ла Бреска вышел без десяти десять. Клинг спрятался за машиной. Ла Бреска зашагал по улице. Похоже, он направлялся к станции надземки в двух кварталах отсюда. Слава богу, что у этого типа нет машины, подумал Клинг. Он дал ему отойти на полквартала и только потом двинулся следом. По улице вовсю гулял ветер, а Клингу приходилось то и дело высовывать нос из шарфа, чтобы не упустить объект. Он в пятьдесят седьмой раз обругал зиму и холод, который обрекал человека, работающего под открытым небом, на жуткие страдания. Конечно, иногда он вкалывал и в помещении – печатал отчеты в трех экземплярах, допрашивал свидетелей, потерпевших. Но все-таки чаще он работал на улице – шастал по этому огромному городу и добывал информацию. Такой мерзкой зимы Берт Клинг давно не видел. Хорошо бы, думал он, Ла Бреска назначил свидание где-нибудь в тепле, например в турецкой бане. Доминику бы там понравилось!
Тем временем Ла Бреска стал подниматься по лестнице на станцию. Неожиданно он оглянулся – Клинг втянул голову и прибавил ходу. Ему очень не хотелось упускать этого парня.
Но опасение оказалось напрасным. Ла Бреска поджидал его у билетной кассы.
– Вы за мной следите? – спросил он.
– Что? – растерялся Клинг.
– Я спрашиваю, вы за мной следите? – повторил Ла Бреска.
Что оставалось делать Клингу? Он мог сказать: «Вы в своем уме? С какой стати я буду следить за вами?» Или: «Да, я из полиции, вот мой значок». Но ясно было одно – его засекли.
– Ты что, в глаз захотел? – буркнул Клинг.
– Что-что? – испугался Ла Бреска.
– Я говорю, ты что, свихнулся? – сказал Клинг.
Ла Бреска удивленно уставился на Клинга, что-то забормотал, но осекся под злобным взглядом детектива. Клинг тоже пробормотал что-то невнятное и вышел на платформу. Он стоял на пронизывающем ветру и мрачно смотрел, как Ла Бреска переходит на противоположную платформу. Минуты через три подкатил поезд. Ла Бреска зашел в вагон, поезд с грохотом отправился дальше, а Клинг разыскал телефон-автомат и позвонил в участок. Трубку снял Уиллис. Клинг сказал:
– Это я, Берт. Ла Бреска засек меня в двух кварталах от своего дома. Надо кого-то послать вместо меня.
– Ты сколько лет работаешь в полиции? – осведомился Уиллис.
– С кем не бывает, – отозвался Клинг. – Где у них встреча?
– Браун сказал, в баре на Кроуфорд-авеню.
– Несколько минут назад он сел в поезд. Пока не поздно, надо послать к нему кого-то еще.
– Ладно, сейчас свяжусь с Брауном.
– А мне что делать, возвращаться в участок?
– Как же ты так опростоволосился? – спросил Уиллис.
– Сегодня мне не везет, – ответил Клинг.
* * *
В этот день не повезло не только Берту Клингу.
Они появились в проулке и быстро направились к Карелле, крепкие мускулистые ребята лет восемнадцати. Один из них держал жестянку, которая зловеще поблескивала в свете уличного фонаря.
Бензин, подумал Карелла и начал вытаскивать револьвер. Но впервые за долгие годы службы тот застрял в одежде, запутался в свитере. Застрял, судя по всему, безнадежно, хотя Карелла положил его так, чтобы можно было достать быстро и без помех. Начинается комедия, подумал, вскакивая, Карелла. Револьвер попал в капкан, и Стив понял, что сейчас его окатят из жестянки, потом вспыхнет спичка или зажигалка – и привет! На этот раз даже в 87-м участке почуют запах жареного. Карелла изо всей силы ударил по руке с жестянкой, услышал вопль, но сам в ту же секунду почувствовал такую адскую боль, что чуть было не потерял сознания. Это ожоги, мелькнуло у него в голове. Теперь у меня ни револьвера, ни рук. Сейчас начнут бить смертным боем – и оказался неплохим пророком: именно так все и произошло.
К счастью, жестянка валялась на земле, и юнцы не смогли его поджечь. Но это мало утешало, ибо он оказался, по сути дела, без рук. Револьвер безнадежно застрял в свитере. Карелла тащил его секунду, минуту, тысячелетие, вечность, пока юнцы не смекнули, что им попался отличный жирный кролик, и не ринулись в атаку. Судя по всему, ребята знали толк в уличных драках. Работали они отменно: пока один атаковал спереди, второй зашел сзади и ударил Кареллу по затылку так, как его никто еще не бил. Они в отличной форме, думал Карелла, интересно только, в каком гробу меня будут хоронить – в деревянном или цинковом? Тем временем один из спортсменов, видать, отличник трущобных курсов честной борьбы, ударил его ногой в пах. Карелла скрючился от боли, и в этот момент второй спортсмен еще раз ударил его сзади (похоже, это был его коронный номер), на что его приятель спереди ответил великолепным апперкотом, от которого голова Кареллы чуть не отлетела в канаву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Привет, – сказал по-английски голос в трубке.
От неожиданности Браун чуть не упал со стула. Он выпрямился, поправил наушники, прибавил громкость и начал слушать.
– Тони? – вопросительно произнес второй голос.
– Да, кто это? – первый голос принадлежал Ла Бреске. Похоже, он недавно пришел с работы. Второй же голос...
– Это Дом.
– Кто?
– Ну, Доминик.
– А, привет, Доминик. Как дела?
– Отлично.
– Что новенького?
– Ничего. Просто решил узнать, как ты поживаешь.
После этого наступила пауза. Браун поправил наушники.
– Я в полном порядке, – наконец сказал Ла Бреска.
– Это хорошо, – отозвался Дом.
И снова пауза.
– Ну, если у тебя все... – начал Ла Бреска.
– Собственно говоря, Тони, я тут подумал...
– Что?
– Подумал, не одолжишь ли ты мне пару сотен, пока я не налажу свои дела.
– Что ты надумал?
– Две недели назад я сильно пролетел и пока не налажу...
– Ты всю жизнь налаживаешь, налаживаешь и ничего не можешь наладить, – сказал Ла Бреска.
– Это не так, Тони.
– Ладно, пусть не так. Но у меня нет двух сотен.
– У меня другие сведения, – сказал Дом.
– Правда? Какие же?
– Я слышал, ты собираешься сорвать хороший куш.
– Серьезно? И где ты это услышал?
– В одном месте. Я много где бываю и кое-что слышу.
– На этот раз ты узнал полную чушь.
– Я ведь прошу всего-навсего пару сотен до следующей недели, пока не налажу дела.
– Дом, я уже давно забыл, как выглядят сто долларов.
– Тони...
Дом замолчал, но в его молчании чувствовалась угроза. Браун это сразу заметил и с нетерпением ждал, чем кончится разговор.
– Мне все известно, – сказал Дом. И снова пауза. Браун слышал тяжелое дыхание одного из собеседников.
– Что же тебе известно?
– Насчет вашей операции.
– Что ты имеешь в виду?
– Тони, не заставляй меня говорить об этом по телефону. Вдруг нас подслушивают.
– Вот ты, значит, как?.. – сказал Тони. – Шантажируешь?
– Нет, просто я хочу, чтобы ты одолжил мне пару сотен, вот и все. Мне бы страшно не хотелось, Тони, чтобы ваши планы пошли насмарку. Честное слово!
– Значит, если у нас ничего не выйдет, мы будем знать, чьих это рук дело.
– Тони, если об этом узнал я, значит, об этом знает вся округа. Твое счастье, что легавые еще не пронюхали.
– Легавые даже не подозревают о моем существовании, – сказал Ла Бреска. – Я никогда не рисковал зря.
– Одно дело – риск, другое – удача, – загадочно произнес Дом.
– Не подначивай. Дом, ты хочешь все испортить?
– Боже упаси. Я прошу в долг две сотни – да или нет? Мне надоело торчать в этой чертовой телефонной будке. Да или нет, Тони?
– Сукин сын.
– Это означает да?
– Где мы встретимся? – спросил Ла Бреска.
* * *
В шерстяных перчатках на забинтованных руках Карелла снова лежал в проулке в засаде. Он размышлял не столько о двух юных подонках, которые чуть не сожгли его, сколько о Глухом.
Сейчас Карелла выглядел как самый последний ханыга – потрепанная одежда, разбитые ботинки, спутанные волосы, грязное лицо, запах дешевого вина. Но под старой рваной одеждой его рука в перчатке с отрезанным указательным пальцем сжимала револьвер калибра ноль тридцать восемь. Карелла был готов выстрелить в любой момент. На этот раз он никому не позволит застать себя врасплох.
Прикрыв глаза, Карелла внимательно следил за входом в проулок, но мысли его были далеко. Он думал о Глухом. Думать об этом человеке было неприятно. Вспоминались печальные события восьмилетней давности: ослепительная вспышка, ружейный выстрел, адская боль в плече и удар прикладом по голове, после чего он рухнул без сознания. Неприятно было вспоминать, как он болтался между жизнью и смертью и как противник перехитрил их, сыщиков 87-го участка. Талантливый, хладнокровный мерзавец, для которого человеческая жизнь не стоила ни гроша, Глухой, похоже, снова объявился в городе. Он напоминал робота, а Карелла побаивался тех, кто действует точно и бесстрастно, словно по программе, и не способен ни на какие чувства. Мысль о новой схватке с Глухим пугала его не на шутку. Ну, а с этой засадой все было просто. Подонки рано или поздно попадутся, потому что полагают, будто все их жертвы – беззащитные слабаки и, уж конечно, среди них не может быть детектива с револьвером. А когда «пожарников» поймают, он, Карелла, постарается встретиться с Глухим и еще раз померяется силами с высоким блондином со слуховым аппаратом.
Странное совпадение, размышлял Карелла, моя обожаемая жена Тедди тоже глухая. Но, может, Глухой только притворяется глухим и ему это нужно для маскировки? Самым печальным было то, что Глухой считал всех идиотами и олухами. Судя по его поступкам, он в этом не сомневался. И еще одно. Он действовал с такой уверенностью в успехе, что его желания, вопреки здравому смыслу, сбывались. И если в том, что все вокруг сплошные болваны, была хоть доля правды, не лучше ли поскорей заплатить ему, пока он не перестрелял всех отцов города? Он имел наглость предупредить полицию о готовящемся убийстве и сдержал свое слово. Как, черт побери, помешать ему убить еще и еще раз?
Карелла чувствовал себя идиотом, и это было неприятно.
Далеко не все дела службы приводили его в восторг. Ему не нравилось, например, валяться в темном и грязном проулке, отмораживая задницу. И все же он любил свою работу. В ней все было просто и ясно – хорошие против плохих. Он был из команды хороших. И хотя плохие так часто брали верх, что добро начинало казаться чем-то устаревшим, Карелла был по-прежнему убежден: убивать некрасиво, вламываться в чужую квартиру глубокой ночью бестактно, торговать наркотиками глупо. Драки, мошенничество, похищение детей, сутенерство и привычка плевать на тротуар не укрепляют морали и не возвышают душу.
Карелла был настоящим полицейским.
А стало быть, его тошнило от кинодетективов, где тупой следователь мешает талантливому сыщику-любителю, а из-за бесчувственного идиота-полицейского юные озорники превращаются в закоренелых преступников. Куда деваться от этих штампов? Попробовал бы какой-нибудь сценарист, подумал Карелла, полежать сегодня вечером в засаде, ожидая двух юных подонков. Но самое отвратительное в выходках Глухого было то, что из-за него эти штампы казались правдой. Стоило ему только появиться на горизонте, как лихие ребята из 87-го участка начинали выглядеть болванами.
Если он добился этого при помощи двух записок, что же будет, когда он...
Карелла содрогнулся.
* * *
Браун позвонил лейтенанту и сообщил, что его под-опечный задумал какую-то пакость. Было решено приставить к нему хвост. Наблюдать за Энтони Ла Бреской поручили Берту Клингу, поскольку Ла Бреска не знал его в лицо. Клинг с сожалением вышел на холод из уютной квартиры Синди. В Риверхеде он поставил машину напротив дома Ла Брески и стал ждать, когда тот отправится к Доминику. По словам Бернса, свидание было назначено на десять вечера. Часы Клинга показывали 21.07 – достаточно времени, чтобы замерзнуть как собака.
Ла Бреска вышел без десяти десять. Клинг спрятался за машиной. Ла Бреска зашагал по улице. Похоже, он направлялся к станции надземки в двух кварталах отсюда. Слава богу, что у этого типа нет машины, подумал Клинг. Он дал ему отойти на полквартала и только потом двинулся следом. По улице вовсю гулял ветер, а Клингу приходилось то и дело высовывать нос из шарфа, чтобы не упустить объект. Он в пятьдесят седьмой раз обругал зиму и холод, который обрекал человека, работающего под открытым небом, на жуткие страдания. Конечно, иногда он вкалывал и в помещении – печатал отчеты в трех экземплярах, допрашивал свидетелей, потерпевших. Но все-таки чаще он работал на улице – шастал по этому огромному городу и добывал информацию. Такой мерзкой зимы Берт Клинг давно не видел. Хорошо бы, думал он, Ла Бреска назначил свидание где-нибудь в тепле, например в турецкой бане. Доминику бы там понравилось!
Тем временем Ла Бреска стал подниматься по лестнице на станцию. Неожиданно он оглянулся – Клинг втянул голову и прибавил ходу. Ему очень не хотелось упускать этого парня.
Но опасение оказалось напрасным. Ла Бреска поджидал его у билетной кассы.
– Вы за мной следите? – спросил он.
– Что? – растерялся Клинг.
– Я спрашиваю, вы за мной следите? – повторил Ла Бреска.
Что оставалось делать Клингу? Он мог сказать: «Вы в своем уме? С какой стати я буду следить за вами?» Или: «Да, я из полиции, вот мой значок». Но ясно было одно – его засекли.
– Ты что, в глаз захотел? – буркнул Клинг.
– Что-что? – испугался Ла Бреска.
– Я говорю, ты что, свихнулся? – сказал Клинг.
Ла Бреска удивленно уставился на Клинга, что-то забормотал, но осекся под злобным взглядом детектива. Клинг тоже пробормотал что-то невнятное и вышел на платформу. Он стоял на пронизывающем ветру и мрачно смотрел, как Ла Бреска переходит на противоположную платформу. Минуты через три подкатил поезд. Ла Бреска зашел в вагон, поезд с грохотом отправился дальше, а Клинг разыскал телефон-автомат и позвонил в участок. Трубку снял Уиллис. Клинг сказал:
– Это я, Берт. Ла Бреска засек меня в двух кварталах от своего дома. Надо кого-то послать вместо меня.
– Ты сколько лет работаешь в полиции? – осведомился Уиллис.
– С кем не бывает, – отозвался Клинг. – Где у них встреча?
– Браун сказал, в баре на Кроуфорд-авеню.
– Несколько минут назад он сел в поезд. Пока не поздно, надо послать к нему кого-то еще.
– Ладно, сейчас свяжусь с Брауном.
– А мне что делать, возвращаться в участок?
– Как же ты так опростоволосился? – спросил Уиллис.
– Сегодня мне не везет, – ответил Клинг.
* * *
В этот день не повезло не только Берту Клингу.
Они появились в проулке и быстро направились к Карелле, крепкие мускулистые ребята лет восемнадцати. Один из них держал жестянку, которая зловеще поблескивала в свете уличного фонаря.
Бензин, подумал Карелла и начал вытаскивать револьвер. Но впервые за долгие годы службы тот застрял в одежде, запутался в свитере. Застрял, судя по всему, безнадежно, хотя Карелла положил его так, чтобы можно было достать быстро и без помех. Начинается комедия, подумал, вскакивая, Карелла. Револьвер попал в капкан, и Стив понял, что сейчас его окатят из жестянки, потом вспыхнет спичка или зажигалка – и привет! На этот раз даже в 87-м участке почуют запах жареного. Карелла изо всей силы ударил по руке с жестянкой, услышал вопль, но сам в ту же секунду почувствовал такую адскую боль, что чуть было не потерял сознания. Это ожоги, мелькнуло у него в голове. Теперь у меня ни револьвера, ни рук. Сейчас начнут бить смертным боем – и оказался неплохим пророком: именно так все и произошло.
К счастью, жестянка валялась на земле, и юнцы не смогли его поджечь. Но это мало утешало, ибо он оказался, по сути дела, без рук. Револьвер безнадежно застрял в свитере. Карелла тащил его секунду, минуту, тысячелетие, вечность, пока юнцы не смекнули, что им попался отличный жирный кролик, и не ринулись в атаку. Судя по всему, ребята знали толк в уличных драках. Работали они отменно: пока один атаковал спереди, второй зашел сзади и ударил Кареллу по затылку так, как его никто еще не бил. Они в отличной форме, думал Карелла, интересно только, в каком гробу меня будут хоронить – в деревянном или цинковом? Тем временем один из спортсменов, видать, отличник трущобных курсов честной борьбы, ударил его ногой в пах. Карелла скрючился от боли, и в этот момент второй спортсмен еще раз ударил его сзади (похоже, это был его коронный номер), на что его приятель спереди ответил великолепным апперкотом, от которого голова Кареллы чуть не отлетела в канаву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25