Месяцы! Старик, или бомж, или убитый в пьяной драке «неустановленный» алкоголик все же будут в конце концов всунуты в грубый ящик из нетесанных досок и похоронены на окраине городского кладбища, вместо надгробия получив колышек с номером могилы. Но до этого дня они будут лежать здесь. Будут разлагаться, не умещаясь в забитый до отказа холодильник, будут пухнуть и распространять ужасное зловоние, будут истекать трупной жидкостью, заливая бетонный пол, – и никто и никак не сможет им помочь...
Банда шел по этому ужасному коридору и будто слышал, как звенят напряженно его собственные нервы – его стальные тренированные нервы.
Вот наконец и лестница в подвал.
Сашка опустился вниз и, как и рассказывал ему сторож, увидел яркое пятно света в прозекторской.
Полный рыжий мужик с совершенно красной физиономией в ярких лучах операционной лампы ковырялся скальпелем и пинцетом в утробе свеженького покойника, насвистывая при этом какой-то веселенький мотивчик.
– Здравствуйте. Вы – Василий Петрович?
От неожиданности мужик выронил пинцет из рук и резко обернулся на звук голоса.
– Я, – прогудел он басом. – Кто вы такой и что здесь, черт подери, делаете?
– Я санитар вашей больницы...
– Чего надо? – он внимательно рассматривал Банду. – Ходят тут всякие...
Банда сохранял спокойствие, стараясь лишний раз не заводиться, но был весьма удивлен неожиданно агрессивным и бесцеремонным тоном этого врача:
– Так это вы – Василий Петрович, патологоанатом?
– Я же сказал – я. Что надо?
– Вы заведуете всем этим хозяйством? – Банда обвел взглядом стены вокруг.
– Чего ты хочешь?
– Мне нужна ваша помощь.
– В чем?
– Сегодня ночью вам в морг поступал труп?
– А что я, по-твоему, сейчас делаю? – красномордый прозектор кивнул на разрезанного «пациента». – Вот он, красавчик, как живой...
– Нет, я имею в виду...
– А ты что, родственник ему или друг? Так не волнуйся – констатирую причину смерти и зашью, как положено. Если в ожил, он бы даже бегать смог, ха-ха! Слышь, санитар, а ты случайно не выпить хочешь?
Только сейчас Банда понял, чем отчасти объяснялся такой выдающийся румянец на жирных щеках Василия Петровича – прозектор был здорово пьян. Впрочем, осуждать за это человека у Банды не повернулся бы язык – работенка у патологоанатома, как ни крути, не из веселеньких. Да и атмосфера помещения располагает, так сказать, к принятию допинга. С другой стороны, парень даже представить себе не мог, как можно пить и закусывать в этом воздухе, среди этих... Он даже содрогнулся, представив себе малоприятный процесс.
– Василий Петрович, а еще трупы были за ночь?
– А что тебе надо? – врач вдруг всмотрелся в лицо Банды, и в его взгляде парню почудилось что-то необычное – страх, настороженность, подозрительность?
– Я ищу труп мертворожденного мальчика.
– Какого хрена?
– Бляха, я спрашиваю, был труп ребенка или нет? – Банда не выдержал, взорвался, но сил терпеть пьяное хамство прозектора у него больше не было. Не было и времени объясняться – нужно было что-то срочно делать, действовать, искать. – Я пришел сюда не шутки с тобой шутить. Говори, падла пьяная, иначе к твоим «жмурикам» отправлю на хрен и не пожалею...
– Ух ты какой страшный! – глаза Василия Петровича вдруг полыхнули лютой ненавистью. Он не только не попятился от наступавшего на него Банды, но, наоборот, сделал шаг-другой навстречу, поигрывая в пальцах своим скальпелем. – Ты, паскуда, меня будешь учить, в каком состоянии трупы вскрывать? Да я тебя сейчас как полосну пару раз вот этой штучкой...
– Ты об этом пожалеешь. Я тебя предупреждаю, – Банда попытался в последний раз свести ситуацию к мирному исходу, но, видимо, момент для этого был упущен.
Вдруг доктор громко крикнул:
– Остап!
За спиной патологоанатома открылась дверь, которую Банда поначалу даже и не заметил. Оттуда вышел здоровый высокий парень в спортивных брюках и майке, поигрывая накачанными мускулами. В руках он совершенно недвусмысленно вертел резиновую палку – такую, какой пользуется ОМОН на всех просторах СНГ. Увидев Банду, неуклюжего в узковатом коротком белом халате, парень хищно и довольно улыбнулся.
– Так я не понял, что это за козел посетил наше тихое богоугодное заведение? – чуть прошепелявил он, в улыбке обнажая выбитый передний зуб.
– Ты представляешь, Остапчик, ему, видите ли, ребенков мертвых подавай! – Василий Петрович, приободрившись с появлением своего неожиданного для Банды помощника, картинно развел руками. – Робин Гуд местный выискался. Ха-ха-ха!
– Вы не понимаете. Дело слишком серьезное... – начал Банда. Он еще надеялся на лучшее, он не верил и не хотел верить в то, что Рябкина держала под своим контролем столько людей. Но тут же осекся, натолкнувшись на их абсолютно невозмутимые и откровенно насмешливые взгляды.
И вдруг страшный удар обрушился сверху ему на макушку. Как будто что-то огромное и твердое упало с потолка, чуть не снеся голову, ломая шейные позвонки и сбивая с ног. Уже падая, он успел оглянуться и краем глаза увидеть, откуда пришелся удар, – за его спиной стоял еще один громила, почти точная копия Остапа. Его появления Банда не засек, и именно его страшный удар дубинкой свалил Сашку с ног. Это было последнее, о чем успел подумать отключившийся в следующее мгновение Банда...
* * *
Можно не верить в телекинез или астральную связь. Можно как угодно относиться к приметам и к сновидениям, называя все бытующие в народе поверья бабкиными сказками. Но именно в этот день с самого утра у Алины заболело сердце.
С ней, молодой и абсолютно здоровой девушкой, ничего подобного никогда раньше не случалось, и поначалу Алина совершенно не придала значения этой странной ноющей внезапно появившейся и все нарастающей тяжести под левой грудью. Но тяжесть становилась все сильнее и сильнее и наконец обернулась болью, остро пульсирующей при каждом вздохе, при каждом ударе сердца.
Это было такое странное и такое неприятное ощущение, что Алина не выдержала, прилегла у себя в комнате на кровать, приложив руку к груди и стараясь успокоиться, отвлечься от отвратительного ощущения.
Настасья Тимофеевна, проходя мимо открытых дверей в комнату дочери, заметила, как тихо лежит ее ненаглядная Алинушка, странно приложив руку к груди. Раньше мать не замечала такого за дочерью – чтобы с утра, уже встав, Алина снова улеглась! Это было столь необычно, что с нехорошим предчувствием Настасья Тимофеевна зашла к дочери.
– Алина, что-нибудь случилось?
– Нет, мама, не волнуйся, все нормально...
От матери не ускользнула мгновенная гримаска боли, промелькнувшая по лицу девушки. Рука Алины вздрогнула, как будто плотнее прижимаясь к груди, и Настасья Тимофеевна теперь уж испугалась не на шутку.
– Доченька, а чего это ты за сердце держишься?
– Ерунда, не волнуйся... Слушай, как ты думаешь, почему Саша уже два дня не звонил?
– Никуда не денется твой Саша. Ну, работы у человека много, забегался. Позвонит. Александр – очень ответственный человек, не переживай... А вот с тобой что?
– Сейчас пройдет.
– Что?
– Да вот тянет как-то...
– Где именно? – мать подсела к дочери и осторожно отвела от груди ее руку. – Здесь? Или в боку?
– Здесь, чуть пониже груди. Прямо под грудью.
– Внутри?
– Да.
– А в спину не отдает?
– Нет.
– А вот здесь, под горлом? Как будто дышать труднее. Как будто камень лежит...
– Немного.
– Сильно болит?
– Нет, ма, я же сказала. Ерунда, сейчас все пройдет, что ты волнуешься!
– Это не ерунда, – Настасья Тимофеевна строго взглянула на дочь, глаза ее были полны тревоги. – Это сердце, Алинушка, так болит у людей. Я по папиному сердцу знаю – у него все точно так же бывает. Подожди...
Она вернулась через минуту с таблеткой валидола и протянула дочери.
– Положи под язык и соси.
– Мама, ну перестань...
– Слушайся! – насильно всунула в рот дочери таблетку Настасья Тимофеевна. – Ну как же так, доченька? Ты же еще такая молодая, с чего тебе вдруг сердце рвать, а? У тебя же еще вся жизнь впереди, ты уж осторожней. Не" переживай так. Ничего с Александром не случится. Он у тебя самый сильный, самый смелый. Ты посмотри, из каких он только передряг ни выбирался. А сейчас, он же сам говорил, вообще никакой опасности. Так, формальности кое-какие утрясти, проверить кого-то там...
– Мама, я так за него боюсь, – слезы навернулись на глаза Алины. – Мне почему-то страшно.
– Вот глупости!
– Я знаю, что глупости. Но мне страшно. Скорее бы он вернулся!
– Скоро, Алинушка, скоро вернется. Ты же помнишь, что он обещал, когда последний раз звонил: неделька-другая, и он приедет. Сыграем свадьбу...
– Мама, я без него очень скучаю!
– Знаю, дочка, знаю, – Настасья Тимофеевна ласково погладила дочь по голове. – Он парень хороший, мне нравится. И папе понравился...
– Скорее бы он возвращался. И только бы с ним ничего не случилось!
Сердце девушки ее не обманывало – в более паршивую передрягу Банда еще не попадал.
Именно в это время где-то там, далеко на юге, в Одессе, он лежал без сознания на грязном и холодном бетонном полу больничного морга...
* * *
Очнулся он мгновенно. Ведро ледяной воды, вылитой Остапом Банде на голову, сразу же привело его в чувство.
Он приподнял тяжелую голову и обвел взглядом все вокруг, пытаясь вспомнить, что с ним произошло, где он сейчас и как сюда попал. Наткнувшись взглядом на Остапа, Василия Петровича и этого, неизвестного, ударившего его сзади, он вспомнил все и застонал от боли.
– Ну вот и оклемался, кадр, – констатировал возвращение сознания к Банде Василий Петрович.
Он уже успел сбросить свой белый халат, перчатки и остался в джинсовом костюме и легкой футболке. – Иди, зови Нелли Кимовну.
Тот, который ударил Банду, вышел из прозекторской, а Василий Петрович поставил напротив Банды два стула и уселся на одном из них. Остап молча, не двигаясь и не спуская глаз с Бондаровича, стоял у двери, все так же сжимая свою резиновую дубинку.
Банда, снова уронив голову на грудь, пытался сосредоточиться.
«Так. Сколько времени я был в „отключке“?.. Вот черт, руки связали, даже на часы не посмотришь!»
Он сидел на стуле с высокой спинкой, и руки его были стянуты за спинкой стула так, что Банда и пошевелиться не мог. Парень попытался растянуть узел или хоть немного подвигать руками, но это ему не удалось – узел вязал профессионал, и освободиться от него или чуть расслабить было невозможно.
Дверь открылась, и в прозекторскую вошла Рябкина. Все такая же симпатичная, улыбчивая – ну просто само обаяние! Выдавали ее только глаза – глаза были теперь злые и строгие, холодным прищуром будто пронизывая Банду насквозь.
– Ну здравствуй. Банда! – улыбнулась она ему, усаживаясь на стул напротив и грациозно положив ногу на ногу, отчего приоткрылись красивые круглые колени. – Мы с тобой уже вроде пытались беседовать по душам, но ты оказался не слишком откровенным. Придется нам с тобой поговорить еще раз. Только более открытый и честно. Ты, надеюсь, не против?
– Поговорим, – чуть шевельнул Банда пересохшими губами. – Только дайте попить сначала.
– С этого, если мне память не изменяет, и прошлый наш разговор начался, да? – она снова улыбнулась ему. Голос ее звучал так ласково, что трудно было поверить в то, что сейчас друг против друга сидят два заклятых врага. Только один был связан, а другой чувствовал себя вполне комфортно в окружении своих дрессированных горилл. – Карим, дай ему, пожалуйста, попить. И нельзя ли его развязать?
– Сейчас, Нелли Кимовна, – бросился выполнять поручение тот, что треснул Банду по голове, а Василий Петрович отрицательно покачал головой, покосившись на хозяйку:
– Не надо пока развязывать, Нелли Кимовна. Пусть так посидит, не сдохнет.
– В таком случае выйдите все в соседнее помещение... Напоил? – обратилась она к Кариму, поднесшему стакан воды к губам Банды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38