– Я предлагаю вам обоюдовыгодную сделку: обмен информацией.
– Господин советник, – Пёнтек с аппетитом жевал судака, – мой шеф велел мне прийти сюда. И вот я здесь. Я съел вкусную рыбу и исполнил приказание шефа. Так что все в порядке. Меня это дело никоим образом не касается. Вот посмотрите. – Он указал толстым пальцем на первую страницу газеты: – «Следствие ведет советник Мок».
Мок в очередной раз мысленно склонил голову перед своим шефом. Криминальдиректор Мюльхауз был всецело прав: Пёнтек – тот человек, которому первым делом нужно врезать обухом по лбу и оглоушить. Он понимал, что атака на Пёнтека связана с огромным риском, потому решил в последний раз покончить дело миром:
– Разве ваш шеф не просил вас оказать нам помощь?
– На это и намека не было, – расплылся в улыбке гауптштурмфюрер.
Советник сделал глубокий вдох и почувствовал, как внутри поднимается сладостное чувство власти над другим человеком.
– Но вы, Пёнтек, все равно будете помогать нам изо всех сил. Вы включите в работу все клетки своего серого вещества. А надо будет, так и в библиотеке посидите… А знаете почему? Вовсе не потому, что об этом просит ваш шеф, или криминальдиректор Мюльхауз, или я… Об этом вас умоляет роскошная одиннадцатилетняя толстушка Ильза Дёблин, которую вы изнасиловали у себя в автомобиле, щедро заплатив ее пьяной матери; просит вас об этом и Агнес Хертинг, та щебетунья с косичками, похожими на мышиные хвостики, которую вы прижали в будуарах мадам Ле Гёф. На снимке вы вышли очень даже неплохо.
Пёнтек по-прежнему улыбался во весь рот.
– Мне понадобится несколько дней.
– Разумеется. Пожалуйста, контакты поддерживайте исключительно со мной. В конце концов, «следствие ведет советник Мок», не так ли?
II
Бреслау, воскресенье 14 мая 1933 года, десять утра
Барон фон Кёпперлинг занимал два верхних этажа в красивом доме стиля модерн на углу Уферцайле, неподалеку от Политехнического института. В дверях стоял молодой камердинер с грустными, кроткими глазами и профессионально заученными жестами.
– Господин барон ждет вас в гостиной. Соблаговолите следовать за мной.
Мок представился и представил своего ассистента. Барон был высокий, стройный мужчина лет сорока, с длинными тонкими пальцами пианиста. От него только что вышли парикмахер и маникюрша. И теперь барон старался обратить внимание советника на результат их трудов, производя множество самых разных движений руками, однако безрезультатно. Мок смотрел вовсе не на руки барона, он с любопытством оглядывал гостиную. Его внимание привлекли разнообразные детали интерьера, но он не мог уловить никакого смысла, никакой ключевой идеи, объединяющей их, никакой доминанты, не говоря уже про стиль. Почти каждый находящийся тут предмет противоречил своему назначению: наклонный золотой стул, кресло, из сиденья которого вырастал громадный стальной кулак, стол с резным арабским орнаментом, отчего на него нельзя было поставить даже стакан. Советник не был большим специалистом в живописи, однако не сомневался, что огромные полотна, изображающие одновременно Страсти Господни, danse macabre и оргиастические пляски, принадлежат кисти художника, психически не вполне здорового.
Внимание же Форстнера привлекли три террариума, наполненные пауками и многоножками. Они стояли на метровой высоты подставках возле балконной двери. Еще один террариум возле голубой изразцовой печи был пуст. Обыкновенно в нем спал небольшой питон.
Барону в конце концов удалось привлечь внимание полицейских к своим ухоженным рукам. Оказалось, что правой он ласково гладит этого самого питона, обвившегося вокруг его левой руки. Грустноокий слуга принес чайные приборы и песочные пирожные на блюде стиля модерн, с подставкой в форме козьих копыт. Фон Кёпперлинг указал полицейским на разбросанные по полу мавританские подушки. Все по-турецки уселись на них. Форстнер и слуга обменялись стремительными взглядами, что не ускользнуло от внимания ни Мока, ни барона.
– Дорогой барон, у вас чрезвычайно любопытная коллекция. – Мок поднялся и разглядывал обитателей террариумов. – Никогда не думал, что многоножки могут быть такими огромными.
– Это Scolopendra Gigantea, – с улыбкой пояснил барон. – Моя Сара тридцати сантиметров в длину, ее родина – Ямайка.
– В первый раз вижу сколопендру. – Мок с наслаждением затянулся египетской сигаретой, пачку с которыми подал ему слуга. – Где вы раздобыли такой экземпляр?
– В Бреслау есть посредник, который по заказу поставляет всевозможных…
– Членистоногих, – пришел ему на помощь Мок. – И кто же это?
Фон Кёпперлинг написал на украшенном гербом листке, который он вырвал из блокнота, фамилию и адрес: Изидор Фридлендер, Валштрассе, 27.
– А скорпионов вы случайно не держите? – Мок не сводил глаз со сколопендры, которая ритмично двигала сегментами своего туловища.
– Когда-то несколько штук у меня было.
– Кто вам их поставил?
– Все тот же Фридлендер.
– А почему их нет здесь?
– Они все подохли, тоскуя по пустыне Негев.
Внезапно Мок удивленно вытаращил глаза, только сейчас заметив закрепленный на стене фаянсовый писсуар, в котором лежал блестящий нож для колки льда в форме узкой заостренной пирамиды.
– О господин советник, не беспокойтесь. Это санитарно-гигиеническое устройство всего лишь украшение в стиле Дюшана, и никто его не использует по прямому назначению. Нож для колки льда тоже. – Барон погладил бархатный лацкан бонжурки.
Мок тяжело опустился на подушки и, не глядя на хозяина, осведомился:
– Что склонило вас к занятиям ориенталистикой?
– Наверное, меланхолия…
– А что, господин барон, вы делали позавчера, то есть в пятницу двенадцатого мая, между одиннадцатью и часом ночи? – тем же самым тоном задал Мок второй вопрос.
– Вы меня в чем-то подозреваете? – Барон фон Кёпперлинг прищурил глаза и поднялся с подушек.
– Прошу отвечать на вопрос!
– Господин советник, а я прошу вас связаться с моим адвокатом доктором Лахманом. – Барон положил питона в террариум и протянул Моку два длинных пальца, между которыми была зажата визитная карточка. – На любые вопросы я буду отвечать только в его присутствии.
– Позволю себе заверить господина барона, что этот вопрос я задам вам вне зависимости от того, в чьем обществе вы будете пребывать – доктора Лахмана или президента Гинденбурга. Если у вас есть алиби, мы всего лишь сэкономим время доктора Лахмана.
Некоторое время барон пребывал в раздумье.
– У меня есть алиби. Это подтвердит мой слуга Ганс.
– Прошу меня извинить, но это никакое не алиби. Я не верю вашему слуге, как, впрочем, и любому другому.
– А своему ассистенту вы верите?
Мок не сразу сообразил и чуть было не ответил: «Тоже нет». Он взглянул на горящие щеки Форстнера и помотал головой:
– Что общего с вами у моего ассистента?
– О, мы с ним давно знакомы…
– Любопытно… Однако сегодня по странной случайности вы оба скрыли свое знакомство. Я даже представил вас друг другу. Почему вы хотели утаить свою дружбу?
– Это не дружба. Мы просто знакомы…
Мок обернулся к Форстнеру и выжидающе посмотрел на него. Форстнер в свою очередь внимательно изучал рисунок ковра.
– Барон, в чем вы хотите меня убедить? – Мок ликовал, видя смущение обоих. – Что это давнее знакомство позволяет Форстнеру находиться в вашем доме с одиннадцати до часу ночи? Ах, наверное, сейчас вы мне скажете: «Мы играли в карты» или: «Мы рассматривали альбомы»…
– Нет, господин Форстнер был у меня на приеме…
– И то был, наверное, какой-нибудь особенный прием, да, Форстнер? Поскольку оба вы словно бы стыдитесь своего знакомства… А может, на этом приеме произошло нечто постыдное?
Мок прекратил издеваться над Форстнером. Подозрения его обрели уверенность. Он мысленно поздравил себя с тем, что спросил у барона, есть ли у него алиби. Он мог бы спокойно этого не делать. Мариетта фон дер Мальтен и Франсуаза Дебру были изнасилованы, а про барона фон Кёпперлинга все знали, что он непреклонный гомосексуалист.
Грустноокий Ганс уже закрывал за ними двери, как вдруг Мок кое-что вспомнил. Камердинеру пришлось вторично доложить о нем, и он вновь предстал перед изрядно нервничающим бароном.
– Вы сами покупаете экземпляры для своей коллекции или это делает прислуга?
– В этом отношении я целиком полагаюсь на вкус моего шофера.
– Как он выглядит?
– Крепко сложенный бородач с забавно срезанным подбородком.
Мок был явно доволен этим ответом.
Бреслау, того же 14 мая 1933 года, полдень
Мок предложил Форстнеру подвезти его, но тот отказался, объявив, что с удовольствием пройдется до университетского архива по променаду вдоль Одера. Мок не стал его уговаривать и, мурлыкая под нос какой-то опереточный мотивчик, съехал с Кайзеровского моста, миновал городской гимнастический зал, парк, в котором на высоком постаменте был установлен бюст основателя Ботанического сада Генриха Гёпперта, оставил справа костел доминиканцев, слева Центральный почтамт и выехал на красивую Альбрехтштрассе, начинающуюся массивной громадой дворца Хатцфельдтов. Доехав до Марктплац, он повернул налево, на Швайдницерштрассе. Он миновал Дрезднер Банк, магазин Шпейера, где обычно покупал обувь, административное здание Вулворта, выехал на Карлштрассе, краем глаза глянул на Народный театр, галантерейный магазин Дюнова и свернул на Граупнерштрассе. На город опустилась почти летняя жара, так что его не удивила длинная очередь, выстроившаяся к магазину итальянского мороженого. Через несколько десятков метров он повернул на Валштрассе и остановился возле запущенного дома под номером 27. Зоологический магазин Фридлендера в воскресенье был закрыт. Но тут же подвернулся услужливый дворник, который сообщил Моку, что квартира Фридлендера соседствует с магазином.
Дверь открыла стройная черноволосая девушка, Леа Фридлендер, дочь Изидора. На советника Мока она произвела большое впечатление. Даже не взглянув на удостоверение, она пригласила его в скромно обставленную квартиру.
– Отец сейчас придет. Подождите, пожалуйста, – лепетала она, явно смущенная откровенными взглядами Мока.
Он не успел отвести глаз от ее округлых бедер и груди, когда в комнату вошел Изидор Фридлендер, низкий тучный мужчина. Он сел на стул напротив Мока, положил ногу на ногу и несколько раз хлопнул рукой по колену, отчего нога невольно подпрыгивала. С минуту Мок присматривался к нему, после чего в стремительном темпе принялся задавать вопросы:
– Фамилия?
– Фридлендер.
– Имя?
– Изидор.
– Возраст?
– Шестьдесят лет.
– Место рождения?
– Злоторыя.
– Образование?
– Закончил ешибот в Люблине.
– Какие знаете языки?
– Кроме немецкого и древнееврейского, немножко идиш и немножко польский.
– Сколько лет вашей дочери?
Внезапно Фридлендер прервал эксперименты с собственным коленом и посмотрел на Мока глазами, практически лишенными зрачков. Он хрипло засопел, встал и одним прыжком в мгновение ока оказался перед советником, не успевшим вскочить. Неожиданно Мок оказался на полу, придавленный тяжестью тела Фридлендера. Он хотел вытащить из кармана пистолет, однако его правая рука была прижата к полу плечом противника. Но вдруг давление ослабло – жесткая щетина колола шею Мока; тело Фридлендера словно бы окостенело и ритмично подергивалось.
Леа стащила отца с Мока.
– Помогите мне, пожалуйста, уложить его на диван.
– Отойдите, я сам его уложу.
Советник вдруг сообразил, что повел себя как подросток, захотевший похвастаться силой. С огромным трудом он втащил девяностокилограммовую тушу на диван. Леа же в это время приготовила какую-то микстуру и теперь осторожно вливала ее в рот отцу. Фридлендер поперхнулся и проглотил жидкость. Через минуту послышалось мерное посапывание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Господин советник, – Пёнтек с аппетитом жевал судака, – мой шеф велел мне прийти сюда. И вот я здесь. Я съел вкусную рыбу и исполнил приказание шефа. Так что все в порядке. Меня это дело никоим образом не касается. Вот посмотрите. – Он указал толстым пальцем на первую страницу газеты: – «Следствие ведет советник Мок».
Мок в очередной раз мысленно склонил голову перед своим шефом. Криминальдиректор Мюльхауз был всецело прав: Пёнтек – тот человек, которому первым делом нужно врезать обухом по лбу и оглоушить. Он понимал, что атака на Пёнтека связана с огромным риском, потому решил в последний раз покончить дело миром:
– Разве ваш шеф не просил вас оказать нам помощь?
– На это и намека не было, – расплылся в улыбке гауптштурмфюрер.
Советник сделал глубокий вдох и почувствовал, как внутри поднимается сладостное чувство власти над другим человеком.
– Но вы, Пёнтек, все равно будете помогать нам изо всех сил. Вы включите в работу все клетки своего серого вещества. А надо будет, так и в библиотеке посидите… А знаете почему? Вовсе не потому, что об этом просит ваш шеф, или криминальдиректор Мюльхауз, или я… Об этом вас умоляет роскошная одиннадцатилетняя толстушка Ильза Дёблин, которую вы изнасиловали у себя в автомобиле, щедро заплатив ее пьяной матери; просит вас об этом и Агнес Хертинг, та щебетунья с косичками, похожими на мышиные хвостики, которую вы прижали в будуарах мадам Ле Гёф. На снимке вы вышли очень даже неплохо.
Пёнтек по-прежнему улыбался во весь рот.
– Мне понадобится несколько дней.
– Разумеется. Пожалуйста, контакты поддерживайте исключительно со мной. В конце концов, «следствие ведет советник Мок», не так ли?
II
Бреслау, воскресенье 14 мая 1933 года, десять утра
Барон фон Кёпперлинг занимал два верхних этажа в красивом доме стиля модерн на углу Уферцайле, неподалеку от Политехнического института. В дверях стоял молодой камердинер с грустными, кроткими глазами и профессионально заученными жестами.
– Господин барон ждет вас в гостиной. Соблаговолите следовать за мной.
Мок представился и представил своего ассистента. Барон был высокий, стройный мужчина лет сорока, с длинными тонкими пальцами пианиста. От него только что вышли парикмахер и маникюрша. И теперь барон старался обратить внимание советника на результат их трудов, производя множество самых разных движений руками, однако безрезультатно. Мок смотрел вовсе не на руки барона, он с любопытством оглядывал гостиную. Его внимание привлекли разнообразные детали интерьера, но он не мог уловить никакого смысла, никакой ключевой идеи, объединяющей их, никакой доминанты, не говоря уже про стиль. Почти каждый находящийся тут предмет противоречил своему назначению: наклонный золотой стул, кресло, из сиденья которого вырастал громадный стальной кулак, стол с резным арабским орнаментом, отчего на него нельзя было поставить даже стакан. Советник не был большим специалистом в живописи, однако не сомневался, что огромные полотна, изображающие одновременно Страсти Господни, danse macabre и оргиастические пляски, принадлежат кисти художника, психически не вполне здорового.
Внимание же Форстнера привлекли три террариума, наполненные пауками и многоножками. Они стояли на метровой высоты подставках возле балконной двери. Еще один террариум возле голубой изразцовой печи был пуст. Обыкновенно в нем спал небольшой питон.
Барону в конце концов удалось привлечь внимание полицейских к своим ухоженным рукам. Оказалось, что правой он ласково гладит этого самого питона, обвившегося вокруг его левой руки. Грустноокий слуга принес чайные приборы и песочные пирожные на блюде стиля модерн, с подставкой в форме козьих копыт. Фон Кёпперлинг указал полицейским на разбросанные по полу мавританские подушки. Все по-турецки уселись на них. Форстнер и слуга обменялись стремительными взглядами, что не ускользнуло от внимания ни Мока, ни барона.
– Дорогой барон, у вас чрезвычайно любопытная коллекция. – Мок поднялся и разглядывал обитателей террариумов. – Никогда не думал, что многоножки могут быть такими огромными.
– Это Scolopendra Gigantea, – с улыбкой пояснил барон. – Моя Сара тридцати сантиметров в длину, ее родина – Ямайка.
– В первый раз вижу сколопендру. – Мок с наслаждением затянулся египетской сигаретой, пачку с которыми подал ему слуга. – Где вы раздобыли такой экземпляр?
– В Бреслау есть посредник, который по заказу поставляет всевозможных…
– Членистоногих, – пришел ему на помощь Мок. – И кто же это?
Фон Кёпперлинг написал на украшенном гербом листке, который он вырвал из блокнота, фамилию и адрес: Изидор Фридлендер, Валштрассе, 27.
– А скорпионов вы случайно не держите? – Мок не сводил глаз со сколопендры, которая ритмично двигала сегментами своего туловища.
– Когда-то несколько штук у меня было.
– Кто вам их поставил?
– Все тот же Фридлендер.
– А почему их нет здесь?
– Они все подохли, тоскуя по пустыне Негев.
Внезапно Мок удивленно вытаращил глаза, только сейчас заметив закрепленный на стене фаянсовый писсуар, в котором лежал блестящий нож для колки льда в форме узкой заостренной пирамиды.
– О господин советник, не беспокойтесь. Это санитарно-гигиеническое устройство всего лишь украшение в стиле Дюшана, и никто его не использует по прямому назначению. Нож для колки льда тоже. – Барон погладил бархатный лацкан бонжурки.
Мок тяжело опустился на подушки и, не глядя на хозяина, осведомился:
– Что склонило вас к занятиям ориенталистикой?
– Наверное, меланхолия…
– А что, господин барон, вы делали позавчера, то есть в пятницу двенадцатого мая, между одиннадцатью и часом ночи? – тем же самым тоном задал Мок второй вопрос.
– Вы меня в чем-то подозреваете? – Барон фон Кёпперлинг прищурил глаза и поднялся с подушек.
– Прошу отвечать на вопрос!
– Господин советник, а я прошу вас связаться с моим адвокатом доктором Лахманом. – Барон положил питона в террариум и протянул Моку два длинных пальца, между которыми была зажата визитная карточка. – На любые вопросы я буду отвечать только в его присутствии.
– Позволю себе заверить господина барона, что этот вопрос я задам вам вне зависимости от того, в чьем обществе вы будете пребывать – доктора Лахмана или президента Гинденбурга. Если у вас есть алиби, мы всего лишь сэкономим время доктора Лахмана.
Некоторое время барон пребывал в раздумье.
– У меня есть алиби. Это подтвердит мой слуга Ганс.
– Прошу меня извинить, но это никакое не алиби. Я не верю вашему слуге, как, впрочем, и любому другому.
– А своему ассистенту вы верите?
Мок не сразу сообразил и чуть было не ответил: «Тоже нет». Он взглянул на горящие щеки Форстнера и помотал головой:
– Что общего с вами у моего ассистента?
– О, мы с ним давно знакомы…
– Любопытно… Однако сегодня по странной случайности вы оба скрыли свое знакомство. Я даже представил вас друг другу. Почему вы хотели утаить свою дружбу?
– Это не дружба. Мы просто знакомы…
Мок обернулся к Форстнеру и выжидающе посмотрел на него. Форстнер в свою очередь внимательно изучал рисунок ковра.
– Барон, в чем вы хотите меня убедить? – Мок ликовал, видя смущение обоих. – Что это давнее знакомство позволяет Форстнеру находиться в вашем доме с одиннадцати до часу ночи? Ах, наверное, сейчас вы мне скажете: «Мы играли в карты» или: «Мы рассматривали альбомы»…
– Нет, господин Форстнер был у меня на приеме…
– И то был, наверное, какой-нибудь особенный прием, да, Форстнер? Поскольку оба вы словно бы стыдитесь своего знакомства… А может, на этом приеме произошло нечто постыдное?
Мок прекратил издеваться над Форстнером. Подозрения его обрели уверенность. Он мысленно поздравил себя с тем, что спросил у барона, есть ли у него алиби. Он мог бы спокойно этого не делать. Мариетта фон дер Мальтен и Франсуаза Дебру были изнасилованы, а про барона фон Кёпперлинга все знали, что он непреклонный гомосексуалист.
Грустноокий Ганс уже закрывал за ними двери, как вдруг Мок кое-что вспомнил. Камердинеру пришлось вторично доложить о нем, и он вновь предстал перед изрядно нервничающим бароном.
– Вы сами покупаете экземпляры для своей коллекции или это делает прислуга?
– В этом отношении я целиком полагаюсь на вкус моего шофера.
– Как он выглядит?
– Крепко сложенный бородач с забавно срезанным подбородком.
Мок был явно доволен этим ответом.
Бреслау, того же 14 мая 1933 года, полдень
Мок предложил Форстнеру подвезти его, но тот отказался, объявив, что с удовольствием пройдется до университетского архива по променаду вдоль Одера. Мок не стал его уговаривать и, мурлыкая под нос какой-то опереточный мотивчик, съехал с Кайзеровского моста, миновал городской гимнастический зал, парк, в котором на высоком постаменте был установлен бюст основателя Ботанического сада Генриха Гёпперта, оставил справа костел доминиканцев, слева Центральный почтамт и выехал на красивую Альбрехтштрассе, начинающуюся массивной громадой дворца Хатцфельдтов. Доехав до Марктплац, он повернул налево, на Швайдницерштрассе. Он миновал Дрезднер Банк, магазин Шпейера, где обычно покупал обувь, административное здание Вулворта, выехал на Карлштрассе, краем глаза глянул на Народный театр, галантерейный магазин Дюнова и свернул на Граупнерштрассе. На город опустилась почти летняя жара, так что его не удивила длинная очередь, выстроившаяся к магазину итальянского мороженого. Через несколько десятков метров он повернул на Валштрассе и остановился возле запущенного дома под номером 27. Зоологический магазин Фридлендера в воскресенье был закрыт. Но тут же подвернулся услужливый дворник, который сообщил Моку, что квартира Фридлендера соседствует с магазином.
Дверь открыла стройная черноволосая девушка, Леа Фридлендер, дочь Изидора. На советника Мока она произвела большое впечатление. Даже не взглянув на удостоверение, она пригласила его в скромно обставленную квартиру.
– Отец сейчас придет. Подождите, пожалуйста, – лепетала она, явно смущенная откровенными взглядами Мока.
Он не успел отвести глаз от ее округлых бедер и груди, когда в комнату вошел Изидор Фридлендер, низкий тучный мужчина. Он сел на стул напротив Мока, положил ногу на ногу и несколько раз хлопнул рукой по колену, отчего нога невольно подпрыгивала. С минуту Мок присматривался к нему, после чего в стремительном темпе принялся задавать вопросы:
– Фамилия?
– Фридлендер.
– Имя?
– Изидор.
– Возраст?
– Шестьдесят лет.
– Место рождения?
– Злоторыя.
– Образование?
– Закончил ешибот в Люблине.
– Какие знаете языки?
– Кроме немецкого и древнееврейского, немножко идиш и немножко польский.
– Сколько лет вашей дочери?
Внезапно Фридлендер прервал эксперименты с собственным коленом и посмотрел на Мока глазами, практически лишенными зрачков. Он хрипло засопел, встал и одним прыжком в мгновение ока оказался перед советником, не успевшим вскочить. Неожиданно Мок оказался на полу, придавленный тяжестью тела Фридлендера. Он хотел вытащить из кармана пистолет, однако его правая рука была прижата к полу плечом противника. Но вдруг давление ослабло – жесткая щетина колола шею Мока; тело Фридлендера словно бы окостенело и ритмично подергивалось.
Леа стащила отца с Мока.
– Помогите мне, пожалуйста, уложить его на диван.
– Отойдите, я сам его уложу.
Советник вдруг сообразил, что повел себя как подросток, захотевший похвастаться силой. С огромным трудом он втащил девяностокилограммовую тушу на диван. Леа же в это время приготовила какую-то микстуру и теперь осторожно вливала ее в рот отцу. Фридлендер поперхнулся и проглотил жидкость. Через минуту послышалось мерное посапывание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36